точно ребенок, Иверневу мерещились могучие ветры Гималайских гор.
Чередой проходили в памяти образы прекрасного Кашмира, качались и
дрожали, будто в мираже, и пропадали, развеиваясь на стенах комнаты,
затянутых светлой тканью. Подолгу стоял перед ним и часто возвращался
один, видимо, накрепко врезавшийся в память пейзаж.
Высоко в горах, за пределами лесов, находилась долина, засыпанная
камнем и обставленная гигантскими хребтами. От нее отходила вбок
исполинская промоина, крутая, как воронка, врезанная глубоко в стену
снегового кряжа. У самого устья ее стояла маленькая деревушка - всего
пять домиков и одно заботливо выращенное деревцо. С вершины перевала,
откуда смотрел Ивернев, домишки казались немногим большими, чем
обломки скал, щедро насыпанные с левого борта долины. Вверху, на
непомерной высоте, вихрилась буря, вздымавшая блестящее облако
снеговой пыли, полупрозрачным покровом ползущее вниз. Яркое солнце и
глубокое синее небо отражались от колоссальных языков снега,
спускавшихся между черным хаосом иззубренных скал почти до устья
боковой воронки. Дно долины направо и налево насколько хватал глаз
было однообразно серым, как может быть сер однородный камень,
исторгнутый из рассеченных недр горы. Эта почти пугающая необъятность
каменного моря, гигантских скалистых стен и голубоватых ослепительных
снегов окружала ничтожные жилища человека, такие хрупкие, что их
делалось жаль, точно несчастное живое существо.
Но в домах жили гордые, сильные и уверенные люди, будто рожденные
этими грозными горами. Когда он думал об этих людях, лежа в
полусне-полубреду, его охватывало лихорадочное возбуждение. Он был
несказанно счастлив, что они там живут и что они такие.
Болезнь оставляла его, но впереди все еще предстояло несколько
дней беспомощного лежания в постели. Скверный паратиф, подхваченный в
тысячелетнем колодце когда, поддаваясь минутной слабости и нестерпимой
жажде, он решился напиться сырой воды.
Новые друзья не отдали его в больницу, а организовали отличный
медицинский уход, наняв двух юных и невероятно строгих медсестер,
которых сопровождал смешливый и лукавый "брат милосердия". Врач -
толстый, маленький, всегда потный - посещал геолога каждый день,
приезжая на смрадно дымящем старом автомобиле, которым он управлял со
сноровкой, достойной профессионального гонщика.
Все шло хорошо, только Ивернев нервничал, злился на себя и судьбу
из-за нелепой болезни. Он давно должен был быть в Дели, где ждут его
телеграмма и письма от Андреева и Сугорина, вероятно, и Гирина. Очень
может быть, что разгадка отцовской тайны, людей с кольцами и черной
короны находится там, в этих ничего не значащих для других людей
ответах на его телеграмму.
Удивительно, какие хорошие люди окружали его! Итальянцы,
индийский художник Рамамурти и его прекрасная жена отложили свой
отъезд в Дели, чтобы дождаться его выздоровления. Чезаре погибал от
любопытства в ожидании ответа из России. И не только любопытство
удерживало его. Если бы загадка черной короны как-то прояснилась, он
знал бы, каковы могут быть последствия странной болезни Леа. Недавнее
нападение наемных похитителей свидетельствовало, что тень, появившаяся
за спиной итальянца в Кейптауне, последовала за ним сюда, в этот
большой индийский город. По здравому смыслу всем надо было уехать, но
они медлили. Может быть, в этом была повинна Сандра, проникшаяся к
русскому геологу глубокой симпатией.
Как-то в приступе меланхолии, вызванной усталостью и полным
отсутствием каких-либо вестей о Тате - мать писала обо всем, только не
о том, что было всего важнее для ее сына, - он рассказал Сандре о
причине своей тоски. И Сандра нашла в чем-то сходство в своей судьбе и
трагедии Ивернева. От Андреа долго не было писем, и ей казалось, что
он исчез так же бесследно, как и Тата. В компании двух счастливых пар
Сандра иногда тосковала по своему храброму рыцарю и принялась опекать
Ивернева. Может быть, скорой поправкой он был обязан ей, ежедневно
навещавшей и развлекавшей его.
А сегодня Сандра принесла телеграмму из Дели, извещавшую о
приезде туда доктора Гирина. Чтобы не волновать мать, Ивернев ничего
не сообщил о болезни, и Гирин приглашал его повидаться. Ивернев тут же
продиктовал Сандре телеграмму: "Лежу больной Мадрасе, очень нужно
увидеться, захватите почту посольстве дорога самолетом будет
оплачена". Последнее Ивернев добавил, зная о весьма скромных достатках
ученых, приезжающих на конгрессы. Его собственный заработок был куда
больше. Вряд ли посещение Мадраса входило в планы Гирина, как
большинство приезжавших на конференции русских, он должен был посетить
лишь Бомбей и Калькутту.
Но Ивернев ошибался - после конференции в Дели Гирина повезли
именно в Мадрас.
Ивернев в первый раз сел на постели, и это событие совпало с
появлением Гирина. Доктор вошел, еще более громоздкий в белом
просторном костюме с непривычной и явно мешавшей ему шляпой в руке, в
сопровождении невысокой загорелой молодой женщины, большеглазой и
черноволосой, оказавшейся его женой.
Гирин с наслаждением подставил лицо вентилятору. Сима, несмотря
на узкое платье, казалось, не чувствовала зноя, и ее гладкая кожа была
сухой. Такой же способностью переносить жару удивляла Ивернева и
Тиллоттама.
Начались расспросы о Москве, родных и знакомых, о всем том, что
показалось бы незначащим иностранцу, но столь же важно для
встретившихся соотечественников, как те обычные, но полные скрытого
смысла слова, какими обмениваются влюбленные. Вспомнив что-то, Ивернев
вдруг замолк, и Гирин, понимающе кивнув, извлек из кармана пакет. Тот
нетерпеливо разорвал обертку, начал читать. Гирин встал, и они с женой
направились на веранду.
- Простите, Иван Родионович! - От смущения слабый голос Ивернева
стал еще тише. - И Серафима Юрьевна. Я так давно и с нетерпением ждал
вестей, что забыл приличия.
- Пустое. Тем более что там есть действительно интересные вещи.
Прочтите, тогда и я добавлю немного. Я выполнил вашу просьбу, правда,
с ничтожным результатом. - Гирин прикрыл за собою легкую дверь, и они
с Симой спустились по каменным ступеням в крошечный садик.
- С этой стороны тень и ветер с моря. Жарко тут для нашего брата
северянина, а ведь я всегда легко переносил жару. Как тебе ничего не
делается? Горжусь и завидую. Вот это настоящая терморегуляция!
- Слишком много занимался в последний год этой самой
терморегуляцией, - укорила Сима, - только теоретически.
- Сознаюсь, - Сима поцеловала Гирина, поднявшись на носки и обняв
его закинутыми за шею руками.
- За что? - спросил Гирин, ладонями отводя назад ее волосы и
касаясь маленьких ушей, которые он так любил.
- Когда мужчины перестанут задавать этот вопрос? От пещер мы
дошли до звездолетов, и все по-прежнему...
- Традиция неплоха! - расхохотался Гирин.
С громким шуршанием гравия у ворот затормозил низкий зеленый
автомобиль.
- Без сомнения, гости к Иверневу, - шепнула Сима, как будто здесь
кто-нибудь мог понять русскую речь.
- Д-да! - поморщился Гирин. - Беда мне, если кто-нибудь не
говорит по-английски!
- Опять позднее раскаяние.
- Сознательно предпочел лишний шаг в науке совершенствованию в
языках! И в общем ничего страшного, стоило. Я не намерен много
странствовать по загранице, английского хватит.
Из автомобиля вышло много людей. Три женщины: две дочерна
загорелые европеянки и очень смуглая дочь Индии, казавшаяся еще темнее
в черном сари. Четверо мужчин - два индийца, два европейца, в каждой
паре - старик и молодой.
- Целая делегация почтила выздоровление нашего геолога, -
ухмыльнулся Гирин, - очевидно, Ивернев пользуется успехом.
Хозяин дома и приехавшие были давно знакомы, и непринужденность,
установившаяся между ними, несколько нарушалась присутствием Гирина,
Симы и стройного старика с густой, как у сикха, бородой, необыкновенно
величественного в высоком белом тюрбане. Художник Рамамурти объявил,
что это его гуру - профессор истории искусств Витаркананда. Ивернев
кое-что знал о роли ученого в жизни Даярама и приподнялся на постели,
чтобы почтительно приветствовать Витаркананду. Но старик с женски
нежной заботой заставил его улечься и несколько раз провел концами
пальцев по лбу и вискам больного. Приятное чувство покоя и доверия
охватило Ивернева, он на минуту закрыл глаза.
- Его нельзя утомлять! - нахмурилась Сандра, восхитившая Симу
своей уверенной красотой.
Однако после того как жена индийского художника откинула на плечи
свое тонкое покрывало, низко поклонилась больному и потом, чисто
европейским жестом, подала ему обе обнаженные до плеч руки, Сима уже
не могла смотреть ни на кого больше. А оба художника, Даярам и Чезаре,
присматривались к редкой в Индии представительнице прекрасного пола из
далекой России.
Никто из них, кроме Ивернева, не замечал, что двое ученых
смотрели друг другу прямо в глаза с той прямотой, какая может быть
только у больших друзей или смертельных врагов.
Едва Витаркананда, успокоив геолога, повернулся к присутствующим,
как встретил изучающий взгляд русского врача. Слегка приподняв
изломанные смоляные брови над глубокими темными глазами, индиец
вопросительно посмотрел в бледно-голубые, как тибетские снега на
рассвете, глаза русского. Несколько минут длился их никем не
замеченный поединок, или, вернее, проба сил, пока Витаркананда
вполголоса не спросил Гирина:
- Вы из стоящих на пути?
- Если вы разумеете под путем науку - да, если йогу - нет.
Профессор скрыл улыбку под широкими седыми усами.
- Каждый ученый, если он истинный ученый, бесстрашный и
отрешенный познаватель правды, и есть жнани-йог с дисциплиной мысли и
воли.
- Трудно самому определить, истинный ли я ученый, но стараюсь
служить науке по мере сил и без корысти.
- Я вижу, - ответил Витаркананда, - так же как вижу, что она, -
он перевел взгляд на Симу, - прошла немало ступеней Гхеранда Самхита
(профессор употребил тантрическое название хатха-йоги).
- Уверен, что жена не думала об этом, - улыбнулся Гирин.
- У вас в России, да и вообще на Западе немало людей, не
подозревающих, что они йоги, но достигших таких же высот
совершенствования и понимания.
Громкое восклицание Леа прервало их неторопливый разговор. Сандра
перевела быстрый поток итальянских слов.
- Леа говорит, что давно мечтала увидеть поближе одну из
удивительных русских гимнасток!
- Я хоть и русская гимнастка, но меня нельзя причислять к
замечательным нашим девушкам, победившим в Риме, - ответила Сима, - я
одна из мастеров спорта, каких у нас много тысяч. И это правда, а
вовсе не скромность.
- Все равно, вы мне нравитесь! - заявила Леа, беря Симу под руку.
- Смотри, Чезаре, она тоже маленькая, как и я, разве чуть выше.
- Немного, всего сантиметров на пять!
- Я привыкла к мужскому презрению, - вздохнула Леа, - но должна
тебе заметить, что неприлично проглядывать глаза, как ты делаешь.
Сначала с Тамой, теперь вот с русской. В первую же встречу! Думаешь,
если ты художник, так тебе все дозволено? А дальше что будет?
- А дальше будет вот что. - Чезаре поднялся. - Мы утомили
Тислава, - так итальянец произносил трудное имя. - Пора идти. Я
предлагаю новым русским друзьям поехать с нами. Недалеко богатая
вилла, владельцы которой уехали в путешествие. Мы арендовали там
купальный бассейн, глубокий, с вышкой. Это сильно облегчило пребывание
в жарком Мадрасе!
Сима вопросительно посмотрела на Гирина, тот на Ивернева. Геолог
согласно кивнул.
- Бассейн в кафеле цвета неба, и теплая вода смешана с ключевой!
Голубая прохлада! - соблазнял Чезаре. - Профессора мы тоже захватим с
собой.
Глаза Даярама и Тиллоттамы сделались круглыми от ужаса.
Витаркананда нисколько не оскорбился, мягко объяснив, что принадлежит
к старому поколению, для которого такие вещи невозможны. Чезаре
поспешил попросить прощения. Ученый ласково отклонил повинную.
- Хотелось бы встретиться с вами, - обратился он к Гирину, -
когда вы отдохнете от путешествия и будете свободны от конференции.
- Я не устал, но заседания начнутся уже завтра, - ответил Гирин.
- Может быть, для вас удобно в субботу, в конце конференции.
- Очень хорошо. Я прошу вас приехать ко мне, оказать мне эту
честь. Вы позволите, чтобы пришли несколько моих друзей? Будут только
мужчины. Даярам приедет за вами. Мои друзья будут очень рады встрече с
русским врачом-психологом. Мы уже слышали о ваших выступлениях на
делийской конференции.
- Я очень благодарен, - тихо сказал Гирин, - я плохой оратор и не
слишком силен в английском языке. Однако мне чрезвычайно интересно
встретиться с вашими друзьями. Жаль, что мое пребывание здесь очень
ограничено.
- Но почему же его нельзя продлить?
- Я обещаю вам попытаться!
- Благодарю! И еще один вопрос: для вас Даярам разыскивает старую
легенду о черной короне и походе Искандера в Индию?
- Это просьба моего друга, геолога Ивернева. Однако и я
заинтересован в отыскании рукописи предания.
- Хорошо, мы теперь примем участие в этом деле. Древние легенды
об Искандере собирает и изучает один японский профессор, приехавший
четыре года назад в Индию. Я слышал о нем только мельком. Но могу
узнать точнее и связать вас с ним.
- Лучше не надо.
Витаркананда искоса взглянул своими всезнающими глазами.
- Я понимаю. Вы опасаетесь привлечь внимание тех... кто охотится
за итальянским художником. Хорошо. Но мне пора. - Витаркананда
поднялся, сделал общий поклон и вышел в сопровождении Даярама.
Гирин убедил Симу ехать купаться с итальянцами, а сам остался у
Ивернева. Сима поняла, что им надо поговорить наедине, и поехала под
опекой Леа и пожилого итальянца, покрой легкого кителя, дубленое лицо
и бестрепетный взгляд которого выдавали моряка. Не успела веселая
компания покинуть дом, как геолог попросил, чтобы Гирин помог ему
сесть. Потрясая исписанными знакомым почерком Андреева листками, он
воскликнул окрепшим голосом:
- Подумайте только, что за странное совпадение! Леонид Кириллович
нашел в записках отца короткое упоминание о находке им неизвестных
серых кристаллов на отвалах очень древнего рудника во время своей
Памиро-Афганской экспедиции. Я видел эту запись, но не придал ей
никакого значения. Какой глупец!
- Как же так получилось?
- Запись сделана мельком. Ни отец и никто другой не описали
нового минерала.
- Вероятно, он не успел до революции, а потом события отвлекли,
да и научные труды одно время плохо печатались.
- Все же печатались. И отец мог бы сделать это потом.
- Следовательно, после революции у него уже не было камней.
Очевидно, они были как-то утрачены. Минералогия ведь не была
специальностью вашего отца?
- О нет. Он обыкновенный геолог, общего направления, с интересом
к рудным месторождениям, как у всех поисковиков и съемщиков.
- Возможно, он сомневался в том, что минерал, им найденный,
действительно интересен. И, заваленный работой, не проконсультировался
у минералогов, - согласился Гирин.
- Правдоподобное предположение. Но вот что еще обнаружил Леонид
Кириллович; он приводит запись целиком, и, каюсь, я пропустил ее при
просмотре личного архива отца: "Вчера был у Алексея Козьмича на
квартире (улица Гоголя, 19), он продал мои камни..." Видите, эти слова
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг