по углам избы в молчаливом оцепенении, и даже хозяин перестал стонать,
следя за врачом.
А тот, напрягая все душевные силы, пытался найти верное решение.
Враг, с которым он столкнулся, был настолько страшен, что нельзя было
допустить неточности решения. Сам не чувствуя большой уверенности, он
потребовал горячей воды, чистую простыню, раскрыл чемодан и взял шприц
- в заранее стерилизованной коробке. И в тот самый момент, когда он
раскрыл коробку, его вдруг точно встряхнуло. А может, вместо
рассечения тканей инъецировать их новокаином? Может быть, уместно
что-то вроде новокаиновой блокады? Если нома - вирусное заболевание,
то все равно воспаление не должно происходить без участия нервной
регулировки! А если так - новокаин затормозит процесс настолько, чтобы
успеть в операционную. Самое плохое - неизвестно, насколько глубоко
проникает опухоль: ведь барьер из анестезированной ткани надо создать
и под опухолью! Надо много анестетика - не беда, он взял целую
коробку.
Медлительная неуверенность слетела с Гирина. Короткими
повелительными фразами он начал отдавать распоряжения. Запрягать
лошадь и ждать его с больным. Бежать на тракт и останавливать там
первую проходящую машину чем угодно: мольбами, деньгами, угрозами -
весь вопрос был в том, чтобы эта машина случилась теперь же, а не
тогда, когда окончится действие лекарства. Уверенно он приступил к
анестезии, шаг за шагом пропитывая ткани, вспоминая, чему учили
Спасокукоцкий и Вишневский. Скоро бледное кольцо окружило опухоль
онемелым, нечувствительным валиком. Больной перестал метаться,
улыбнулся, попросил молока.
Все шло удачно - и машину остановили на тракте, и быстро привезли
больного, и доехали до рассвета до больницы, и хирург готов был
сделать иссечение, но... больной погиб от коллапса через каких-нибудь
полчаса после приезда. Гирин так и не смог установить, что именно
случилось - была ли у больного аллергия к новокаину, или
анестезированная область захватила аномально проходившую крупную
веточку десятого нерва, или вообще он впрыснул количество анестетика,
оказавшееся больному не под силу, хотя тот и выглядел крепким
человеком. Но самое важное - опухоль не только не прогрессировала, а
сократилась настолько, что хирург и главврач больницы отказались
подтвердить диагноз номы! Получилась большая неприятность: как будто
Гирин ошибся в диагнозе и отравил больного ненужно большим количеством
новокаина, вдобавок впрыснутого неумело! Гирин сумел доказать свою
правоту, представив анализ опухоли и разъяснив мероприятие, но все же
сомнение оставалось и потащилось за ним, как пресловутый крокодилов
хвост. И обвинявшие и оправдавшие его врачи еще не сталкивались с
номой. Все рассуждения носили теоретический характер.
Оба министерских работника внимательно выслушали его рассказ и
молча переглянулись. Скрывая улыбку, Медведев спросил:
- А правда, что вы еще студентом лечили кого-то с помощью нагана?
- Не нагана, а с помощью Аствацатурова, - возразил горячо Гирин.
- Видите, вам и это известно!
- Но вы ведь никогда и не скрывали?
- Нет, конечно. Только все это было так давно! Никто не отозвался
на вызов в тоне Гирина.
- Так, - произнес, помолчав, начальник отдела кадров. - Знания и
способности у вас, видимо, большие, и вы нужны в исследовательских
институтах, а вот... - говоривший умолк.
- Досказывайте, раз начали.
- Сами понимаете или позже поймете. Что вы скажете, профессор?
- Я полагаю - направить в ту физиологическую лабораторию, о
которой я вам говорил. Пойдете младшим сотрудником в сравнительную
физиологию зрения? - повернулся он к Гирину.
- Пойду... пока, - равнодушно согласился тот.
- Что значит "пока"?
- Пока не будет создана специальная психофизиологическая
лаборатория, необходимость которой докажу и добьюсь организации!
- Ну вот и хорошо, - заключил начальник отдела кадров.
"Неудачно началось у меня в Москве, - раздумывал Гирин, оглядывая
свою комнату с кое-какой приобретенной наспех мебелью. - Провалилось
дело с работой в нужном мне институте. Безденежье не дает возможности
реставрировать статую Анны и привезти ее на выставку. Художники
сказали, что выставят, если я возьму на себя все расходы. И на том
спасибо".
На другой день Гирин отправился в геологический институт, где
работала едва ли не половина тех геологов, которым наша страна обязана
рудами и нефтью, углем и алмазами, бокситами и цементом. Гирин шел по
темным, заставленным шкафами коридорам, с волнением читая на дверях
известные по газетам фамилии и негодуя на тесноту устарелого здания
постройки тридцатых годов. Андреев встретил его в проходе
разгороженного шкафами кабинета. Гирин подумал, что эта узкая щель
никак не подходит человеку, вся жизнь которого прошла в просторах
казахских степей, бесконечных болотах сибирской тайги, высях Алтая и
Тянь-Шаня. Геолог, должно быть, прочел его мысли, потому что, слегка
усмехнувшись, сказал:
- Это не беда, после тайги хорошо сидеть потеснее. Устанешь,
знаете, когда полгода без стен - трудно сосредоточиться.
- Вы все тот же, - приветливо, но не принимая шутки, ответил
Гирин. - Бывает ли у вас то, что вы назовете бедой?
Геолог заулыбался еще шире и вдруг сердито стукнул по столу.
- Как же нет беды? Беды нет только разве у полных идиотов. Есть
такие - всем довольны... а вот у меня! - Андреев распахнул высокие
створки простецкого фанерного шкафа, открыв две колонки некрашеных
лотков.
В полутемной глубине замаячили угловатые куски горных пород. Даже
на неопытный взгляд Гирина камни удивляли разнообразием: то угрюмым
темно-серым, то теплым красным, желтым цветом, то сочетанием
разнокалиберной пятнистости. Какие-то блестки, серебристые и черные,
огоньки маленьких кристаллов - зеленых, розовых, синеватых - слабо
мерцали в кусках камня, как бы поддразнивая Гирина и укоряя в
невежестве.
- Видите, все полно! - крикнул Андреев, и Гирин сразу понял, что
геолог действительно говорит о самом наболевшем. - И здесь, и в
коридоре, и на складе, паршивом складе тоже. А здесь каждый из этих,
для вас простых, камней - редчайшая вещь. Вот эти, - Андреев рывком
выдвинул тяжеленный лоток, - отбиты от скал в почти недоступном ущелье
притока Индигирки. Мы, надрываясь, несли их в заплечных мешках,
перегружали на оленей, мчали на плотах через бушующие пороги. А эти -
с вершинного гребня... хм, одной громаднейшей горы - я и сам не знаю,
как удалось спуститься с грузом образцов. А эти - чтобы добыть их, мы
поднимали лошадей на веревках на отвесные кручи ригелей - перегородок
в ледниковых ущельях... Там, в левом шкафу, - мы вывезли их сквозь
страшные пески из хребта, от которого четыреста километров до
ближайшей воды... А вот там - из жарких болот Африки - первые, которых
коснулась рука ученого, а не равнодушные пальцы белого проспектора,
стремящегося лишь к обогащению!..
Гирин с уважением осматривал стойки с рядами одинаковых лотков.
- Неужели негде хранить? - спросил он. - Как же это?
- Негде! Когда-то, в первые пятилетки, нам отчаянно не хватало
геологов. И мы посылали на ответственные работы студентишек со второго
курса... а уж дипломники, те чуть ли не в начальниках групп ходили.
Конечно, съемка получилась пестрая и коллекции были собраны разной
ценности. С тех пор утвердился взгляд, что геологические коллекции
хранить не следует - надо слишком много места, документировали карту,
представили пробу - и долой. До сих пор не переломить заскорузлой
косности. А по-моему, та сумма труда, которая затрачена на то, чтобы
проникнуть в недоступные места, вынести оттуда эти камни, - уже сама
по себе заслуживает сохранения. Мало ли что когда понадобится - ведь
всех маршрутов и экспедиций не повторишь, - полстолетия пройдет, пока
кто-нибудь опять явится на то же место! Так неужели нельзя построить -
тьфу, дрянь! - большой каменный сарай с несколькими отопляемыми
кабинетами и сделать для страны настоящее хранилище? При нашей
теперешней технике - ерунда, дешевка, а какие ценности будут
сохранены. Только построй с расчетом - с запасом места, иначе через
пять лет повторится то же самое.
- Совершенно ясно! Одного не пойму: как же это не очевидно вашим
большим деятелям? Ведь по современным масштабам вопрос в самом деле
пустяковый!
- Верно, что пустяковый. Но его не возьмут отдельно, а вместе с
целой кучей других - и выйдет, что еще не время, - пробурчал Андреев.
- Беда в том, что академики наши давно перестали сами собирать
коллекции в поле. Нас, старых геологов, дразнят суевериями, якобы мы в
таежных путешествиях набрались первобытности от шаманов. Не выступаем
в маршрут в понедельник, опасаемся зловещих мест и чересчур ценим
собранные каменья. Те, кто всю жизнь проводит в городах или курортах,
всегда под защитой крыши, стен, света и тепла, даже не представляют,
как необъятен ночной простор степи и тайги, как опасен каждый шаг в
темных горах, как грозно ревут волны во время бури в открытом море или
когда река, стиснутая ущельями, бешено хлещет пенными струями о камни
порогов. Кто знает опасности камнепада или морозной вьюги, тот
понимает, что даже самая хорошая выучка и знание дела, самый широкий
опыт не могут застраховать от непредвиденной катастрофы в океане
громадного, еще мало познанного мира вокруг нас. Потому мы цепляемся
за каждый вынесенный из маршрута образец, каждый набросок карты, а
идиотская сарайная экономия отнимает от нас драгоценные документы
труда и риска...
- Эге, я посмотрю, у каждого своя беда, даже у таких столпов
науки, как вы!
- Жизнь, что поделаешь! - Геолог успокоился так же внезапно, как
рассердился.
Гирин помолчал и тихо, точно самому себе, сказал:
- Завидую вашему характеру. Мы в психологии называем это хорошо
сбалансированной личностью. Быстрое торможение и приход в норму.
- Должно быть, привычка к самым различным невзгодам, - ответил
Андреев и почему-то вздохнул. - Если бы вы попутешествовали столько,
сколько я, в первые годы Советской страны, в первые пятилетки, при еще
мало развитом транспорте. Одному богу, да разве еще черту, известно,
сколько томительных часов и дней я провалялся на почтовых и
железнодорожных станциях, пристанях, аэродромах! Сколько убеждений,
угроз, мольбы, чтобы своевременно отправить свою экспедицию, отослать
груз, вывезти людей домой. Что перед этим таежные невзгоды - пустяки,
в них зависишь от себя, своего здоровья, смекалки и крепости. А вот
когда вы попадаете в зависимость от человека, да еще нередко
плохого... - геолог поморщился, - черт его знает, случайность это или
закономерность, что там, где надо иметь дело с людьми, с их нуждами и
заботами, там попадаются как раз дрянь людишки. А будь моя, на то
воля, подбирал бы совершенно особых людей, чтобы выслушивать
человеческие нужды и просьбы в жилотделах, собесах и, уж конечно, для
геологов - на транспорте. Да еще ставил бы над ними этакую независимую
и вдумчивую инспекцию с беспощадными правами, вроде Рабкрина прежних
лет!
- Вижу, что натерпелись! - рассмеялся Гирин, а геолог вспыхнул
негодованием.
- Представьте на минуту - большая река в тайге. Пустынные берега в
неглубоком восточносибирском снегу, ранние морозы крепчают по ночам, и
река туманится паром, а по ней с громким шорохом ползет, теснится, а
на быстринах мчится шуга. Со дня на день река станет - тогда всей
экспедиции, только что выбравшейся из тайги, придется два месяца ждать
санного пути по реке.
- Почему два месяца? Ведь вы сами сказали, что река вот-вот...
- А потому, что шиверы, перекаты и порожистые места много позже
покроются льдом, по которому можно будет возить грузы. Другого пути
нет, разве что оленьими нартами, но в охотничий сезон, наступающий для
орочонов - оленных людей, не скоро соберешь такой караван, чтобы
вывезти все: людей, грузы, имущество, коллекции - вот эти самые,
которые негде хранить. Такая ситуация! Что получается, когда к поселку
причаливает последний пароход? Всякий знает, что он последний, что
переполнен до отказа, а люди рвутся, только бы попасть.
Сибиряки-таежники - народ серьезный и здоровый, поэтому капитан ставит
к трапу отборных матросов, человек по шесть. Парни могучие и
прямо-таки озверелые от постоянных атак в каждом поселке, на каждой
пристани. Какой тут выход?
- А он есть?
- Есть! Часть моих ребят-рабочих всегда остается в поселке - или
чтобы идти в тайгу в обрат, или ждать санного пути, а пока поработать
в жилухе. Вот эти ребята с добровольцами из местных жителей, кому
поставлена соответствующая порция, нагло прут на трап и завязывают с
матросами пустяковую, но упорную драку. На помощь сбегается вся
команда с капитаном во главе, драка разрастается, подходят
подкрепления из кандидатов в пассажиры. Вконец озлобившийся капитан
приказывает отваливать, и, когда пароход уже ушел от поселка на
середину реки, пробившись сквозь свежие забереги, обнаруживается на
нем наша экспедиция.
- Это как же?
- А драка на что? Пока команда занята ею, мы с речного борта
пристаем на лодке, в момент выбрасываем на пароход наш груз,
укрываемся где-нибудь за трубой или за кучей палубного груза, а лодка
быстренько уходит.
- Но что же капитан, когда вас обнаружат?
- Есть или был раньше неписаный закон, свято соблюдавшийся на
всех таежных реках: сумел забраться на пароход - никто не смеет с него
прогнать. Да оно и понятно! Высадить людей где-то на берегу среди
тайги на застывающей реке - это подвергнуть их смертельной опасности.
А возвращаться еще хуже: нельзя терять и часа - пароход может
зазимовать. Так и получаются законы - из жизненной необходимости... -
Геолог помолчал, взглянул на часы и спросил: - Так что у вас за дело?
- Оно небольшое: одолжите мне рублей триста, только вот что
плохо, месяцев на пять.
- Ничуть не плохо! На сберкнижке есть, понадобятся не скоро. Все
геологи покупки делают осенью, по возвращении из экспедиций -
многолетняя привычка.
С молодости весной - пустой, а из тайги - с мошной. Как же быть?
Самое лучшее - приходите сегодня вечером. Чаю выпьем, настоящего,
крепкого. В Москве измельчал народ, даже геологи пьют пустяки какие-то
вместо чая.
Гирину очень нравилась жена Андреева, Екатерина Алексеевна -
совершенная противоположность мужу. Крепкий, невысокий, очень живой
геолог и крупная, дородная, как боярыня, жена составляли отличную
пару. Спокойная, чисто русская красота Екатерины Алексеевны, чуть
медлительные, уверенные ее движения, пристальный и проницательный
взгляд ее светлых глаз, грудной глубокий голос - Гирин, шутя сам с
собой, думал, что он влюбился бы в жену приятеля, не будь она так
величественна. Он любил редкие посещения их заставленной книгами
квартиры, уют и покой этого приспособленного для работы и отдыха дома.
Стремительная, резкая речь Андреева выравнивалась неторопливым, едва
заметно окающим говорком жены (родом из древнего Ростова Великого),
когда она, с вечно дымящейся папиросой в тонких пальцах, успокаивала и
смягчала юмором суровые или грубоватые слова геолога. Всегда мало
евший Гирин уходил от четы Андреевых едва дыша - уму непостижимо,
когда успевала очень занятая Екатерина Алексеевна (она была известной
художницей) готовить столь вкусные яства и в таком невероятном
количестве.
На этот раз Андрееву не пришлось "подкормить" Гирина - жена была
в отъезде, а дочь Рита, студентка, "скакала где-то по чужим дворам",
по выражению геолога. Однако темный как смола чай был заварен на
славу.
- Ну, жду рассказа, - строго сказал Андреев, наливая по второй
пиале из опалово-прозрачного фарфора - лишь Андреевы ведали, какой
страны и какого века.
- Рассказывать пока нечего, - неохотно откликнулся Гирин.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг