обильной растительностью, или прикрыты обширными покровами базальтов в
сухих районах Деканского плато. Прогнозируй, соображай, а кроме того,
помогай во всем. Воспитанник Ленинградского горного института, ты
хорошо квалифицирован в минералогии, а это основа всей практики.
Ивернев слушал, делая время от времени заметки в полевой книжке,
переплетенной в серый холст. Кончив наставления, профессор Андреев
задумался, откинувшись в кресле. Ивернев закурил, рассматривая
орнамент на громадном, во всю стену, китайском ковре, потом спросил:
- О чем это вы, Леонид Кириллович?
- Грустно сделалось. Когда-то, в твои годы, я пробовал
представить себе, будет ли такое время, что я не смогу ехать в
экспедицию?
- Разве вы не можете ехать?
- Могу, только никогда не ездил, чтобы поработать в полную силу.
Мои помощники, от главного геолога до проводника, всегда говорили: "С
вами хоть на край света, хоть в саму преисподнюю". Почему? Медом по
губам не мазал, уговаривать да льстить не мастер, требовал сурово. А
потому, что всегда считал, что у начальника не только голова должна
соображать, этого мало. - Начальник - тот, кто в трудные моменты не
только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину -
начальника, первый в ледяную воду - начальник, первая лодка через
порог - начальника; потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила,
здоровье позволяют быть впереди. А если не позволяют - нечего и
браться.
- Не могу согласиться с вами, Леонид Кириллович! Если коллектив
хороший, загорелся общей работой...
- А надолго этого горения хватит, если никто не будет вести? Нет,
раз уж сердце сдало, не могу больше тащить лошадей на веревках по
обрыву, гнать плот, рубить лес. Не могу! А думалось раньше, что так
вот - раз, упаду и умру на леднике, в тайге или в пустыне. Почему-то
больше хотелось в пустыне, чтоб сложили товарищи каменный холм и он
служил бы ориентиром для таких же, как я, исследователей земли. Знаешь
стихотворение Марины Цветаевой про арабского коня? О легенде, что
ежели такой конь больше бежать не может, то перекусывает на ходу себе
жилу и умирает, истекая кровью...
- Да что это с вами, Леонид Кириллович, дорогой?
- Разве не видишь? Смерть как хочу поехать в Индию, а знаю, что
жары там не выдержу и вернут домой как бесполезный тюк.
- Ну и терминология у вас! Тюк... вьюк... каюк! - расхохотался
Ивернев.
Леонид Кириллович посмотрел на ученика почти с негодованием,
подумал и улыбнулся сам.
- Так уж от века идет. Сам такой был в молодости, тоже не
верилось, что могу умереть. Не думал, что буду горько жалеть об
упущенных возможностях, зная, что они более не представятся. А ежели
представятся, то не будет сил.
- Я никогда еще не жалел об упущенном.
- Конечно. Потому, что впереди еще бесконечная дорога! Это и есть
молодость. А вот когда придет время и поймешь, что ничего другого уже
больше никогда не будет...
- Мне это трудно понять.
- И долго еще не поймешь. Ну ладно, бог с ними, с упущенными
возможностями. Нет их, так есть неотложные дела! Кстати, нет ли в
личных бумагах твоего отца каких-нибудь указаний на древние рудники в
Средней или Центральной Азии?
- Как, и вы об этом!
- Что это с тобой? Нервы не в порядке? Комиссию проходил? Смотри
не сконфузься с командировкой, дело ответственное. Помнится, ты путал
что-то с моим приездом, мямлил по телефону чепуху.
- Ни при чем тут нервы! Дело в том, что вы уже второй человек,
интересующийся личным архивом моего отца. - Настал черед насторожиться
профессору.
- Собственно говоря, интересуюсь-то не я, черта мне в древних
рудниках, это дело рудных поисковиков да еще археологов. Как раз тут
объявился приезжий археолог, не то немец, не то турок из Анкарского
археологического института. Был, между прочим, и у меня, откуда-то
узнал, что я был учеником Максимилиана Федоровича. Помнится, твой отец
описывал рудники трехтысячелетней давности где-то на границе с
Афганистаном и с Ираном. Так этот профессор Вильфрид Дерагази...
- Как, как?
- Вильфрид Дерагази. Звучная такая фамилия, легко запоминается.
Он рассказал мне о дравидийской культуре, распространившейся четыре
тысячи лет назад из Индии в Западный Китай и в нашу Среднюю Азию. Есть
такая культура Анау - названа по кишлаку близ Ашхабада, чем-то
сверхзамечательная, но якобы у нас мало раскопанная, как сетовал
турецкий профессор. Эта культура служит мостом между Индией и Критом,
а тот, в свою очередь, с Северной Африкой. Ее признаки обнаружены в
пустыне Сахара. Найдены удивительные по красоте маленькие скульптуры,
рисунки, керамика. Институт хочет применить современные научные методы
для прослеживания дальних связей и путей расселения -
спектроскопические изотопные анализы металлов и минералов в украшениях
и других предметах. Требуется всего по грамму от каждого образца.
Профессор и собирает их по тем местам, где, предполагается, проходили
древние связи. Интересно и дельно!
- Интересно-то интересно, - энергично раскуривая папиросу,
заметил Ивернев, - но почему-то Тата... моя невеста, которая только
что ушла от меня, очень интересовалась личным архивом отца.
- Что-о? Для какой цели? И кто она, собственно?
- Дочь одного из таежных спутников отца, был такой Павел Черных.
- Точно был?
- Не знаю. В голову не приходило проверить. Да и как это сделать?
- Попытаемся. Хотя... почему бы ему и не быть?
- Вы хотите сказать, что Тата... может быть, вовсе не Черных?
- Как я могу такое предположить? Тут уж ты сам должен определить,
в чем дело. И что же интересовало твою Тату?
- Просто личность моего отца, его маршруты, детали, рисующие
облик моего и ее отца.
- М-м... И давно она... гм... ушла?
- Несколько дней. Я был в Москве, когда мама мне телеграфировала.
- Кто знает, может, случайное совпадение? Скорее всего. Ну,
пойдем пить чай, слышишь: Екатерина Алексеевна звякает чашками.
Ивернев продолжал сидеть в напряженном раздумье. Андреев встал,
положил руку на его плечо.
- Пошли!
Ивернев поднялся, затем жестом остановил профессора.
- А на кого он похож, этот заграничный археолог?
- Красивый, довольно молодой. Мрачно красивый, что-то от
киногероя, демоническое, сильное. Словом, примечательный человек. Он у
меня ужинал и всех очаровал. Ритка повела его в Большой на балет и
прямо в восторге от такого кавалера. Говорит, все девчонки глаза
пялили на этого Дерагази.
- На каком языке говорит?
- С нами на любых трех, у нас принятых: английском, французском,
немецком. Немного знает по-русски. Говорит, что владеет еще
несколькими языками!
- Счастливый человек!
- Ну, ты изучил два, и куда лучше, чем я. Не способен есмь. -
Профессор задумался и добавил: - А как одет этот турок! И еще мне
бросилось в глаза у него кольцо с интересным камнем. Пожалуй, только
геолог и может оценить выдумку. Представь себе, кристалл хиастолита
разрезан поперек главной оптической оси, так что на свету дает...
- Серый крест!
- Ну, разумеется. Бог мой, ты побледнел как стена! Что это с
тобой творится? Сядь! Ивернев нетерпеливо топнул ногой.
- Леонид Кириллович, что же это такое? Тата, она... она постоянно
носила такое же кольцо!
- Хо-хо!.. - Андреев сразу посуровел и даже взял папиросу из
портсигара Ивернева. Закурил, подумал, поискал что-то в записной
книжке и снял телефонную трубку. - Совпадение или не совпадение,
посмотрим. Мало ли что! Это профессор Андреев, геолог, мне надо
посоветоваться по срочному делу, - продолжал он в трубку. - Нет, пусть
лучше кто-нибудь от вас придет ко мне на дом или в институт. А я вам
говорю, что лучше, у меня есть и своя голова на плечах! Хорошо,
соедините меня с кем-нибудь постарше. Смотрите, будете отвечать!
Так-то лучше!
Ивернев слушал отрывистый односторонний разговор, а в голове
вертелись жалящие мысли: "Тата, Тата! Неужели?.. Дар Алтая... Зачем?"
- Товарищ подполковник, - продолжал Леонид Кириллович и вкратце
рассказал о Дерагази и Тате. - Да, он еще здесь, приехал в научную
командировку. Конечно, может быть, чистая случайность. - Леонид
Кириллович облегченно и негромко рассмеялся. - Мой ученик? Здесь, да.
Сейчас у меня. Через час будете? Очень хорошо, прямо к чаю.
Профессор повесил трубку и пристально посмотрел в лицо своему
ученику.
- Понимаешь, Мстислав, это мы должны сообразить, зачем нужны
сведения о твоем отце и какие сведения. Иначе кто же поймет? Как это
хорошо получается в шпионских книжках: премудрый детектив садится,
размышляет и ловит нить мотива. Да ведь сила врага в том и
заключается, что ему уже все ясно с начала, а нам невдомек. Если есть
вообще враг, а не выдумка от начала до конца, построенная на случайном
совпадении.
- Совпадений-то два, - тихо и морщась, точно от боли, возразил
Ивернев.
- Как так?
- Первое: два человека - обоих интересуют какие-то данные из
неопубликованных, не маршрутных, а личных дневников отца. Второе: оба
носят совершенно одинаковые кольца, каких мы ранее ни на ком другом не
видели.
- Ишь ты! В самом деле! Так ты думаешь, что твоя Тата...
- Ничего я не думаю и не хочу думать! - резко воскликнул Ивернев.
- Думать придется, - со вздохом ответил Андреев. - Смерть как не
люблю таких дел. Разом вспоминаешь, что, кроме земной коры, пустынь,
лесов и гор, есть всякая гадость заугольная и подпольная. Ощущение,
что ходишь по полу, а пол-то стоит на болоте и под ним что-то
копошится.
- Ну, это вы уж чересчур, Леонид Кириллович. - Горькие морщины
выдавали внутреннюю борьбу Ивернева.
- А вот и Каточек! - преувеличенно громко приветствовал Андреев
входившую жену.
- Курил опять? - подозрительно спросила та. - А где же клятвы и
решения?
- Да вот, понимаешь, Каточек, тут разволновался насчет Индии.
Едет вот, - он кивнул на Ивернева.
- Ну и что? Мстислав - в Индию, Финогенов - в Африку, завтра еще
кто-нибудь из твоих учеников отправится в Афганистан или Ирак. Тебе не
придется папиросы из зубов выпускать...
- Нет, нет, согрешу разок и больше не буду! Как там насчет чаю?
Сейчас придет один геолог, с Дальнего Востока.
- Кто такой?
- Ты не знаешь. Он геолог-эксплуатационник.
- Да, этих совсем не знаю. По-моему, скучный народ.
- Бывает, бывает. А где Ритка?
- Укатила в театр. С твоим турком. Он ей ответное приглашение
сделал. И мне это не нравится, чертить крылом вокруг нее принялся. А
Рита, знаешь, девчонка горячая, шальноватая, вся в отца!
- Благодарю вас! - Андреев низко поклонился. - Но вообще-то...
конечно...
- Может, изъяснишься понятнее?
- Потом. Чуть-чуть повременим с чаем. Эксплуатационник будет с
минуты на минуту.
После ухода "геолога с Дальнего Востока" Ивернев и Андреев еще
посовещались в кабинете, но так ни к чему и не пришли.
- Останешься ночевать! - геолог поднялся. - Проветри как следует,
накурил. Пойдем принесем постель.
- Не засну я, Леонид Кириллович!
- Постарайся! Впрочем, как знаешь. А мне надо выспаться, с утра
важный совет. Значит, договорились. Дерагази приглашу, пока ты еще
здесь, а "геолог" будет наведываться. Только как кольцо увидишь, чтоб
ни сном, ни духом, а то он прав - спугнем. А Ритка пусть повертится у
него под носом, может, он и с ней заведет разговор на ту же тему.
- А вы не боитесь за Риту?
- Девчонка она очень открытая. Я с ней поговорю, она мать не так
слушает, как меня! Рискнем немного.
"Вот эта железная лестница, и она знак радости. И этот вечер
самая хорошая и светлая радость", - думал Гирин, поднимаясь к Симе.
Сима встретила его в черном свитере и широкой серой юбке. Гирин
стал расспрашивать о работе, о спорте. Сима вдруг разоткровенничалась
и рассказала ему все о "халифе Гарун-аль-Рашиде" и его "великом
визире". Удивительно наивную и добрую попытку найти свою собственную
справедливость увидел Гирин в бесхитростном рассказе Симы. Она сидела
против него, слегка смущенная, выпрямившись и положив на колени
сцепленные руки, а ее громадные серые, широко открытые глаза смотрели
прямо в лицо Гирину с доверчивой надеждой на одобрение. Нестерпимая,
подступающая к горлу нежность проснулась в нем.
- Когда я слушаю вас, мне хочется стать верным телохранителем
халифа, - вдруг сказал он.
Сима внезапно покраснела, вскочила и прошлась по комнате.
- Я ни разу не видел вас в брюках, - сказал Гирин, чтобы
переменить тему. - Вы их не носите?
- Обычно нет.
- Почему?
- Они не годятся для моей фигуры, вот и свитер тоже не очень, -
девушка покраснела еще больше. - Обязанность хозяйки - приготовить
чай, - сказала она свойственным ей полувопросительным,
полуутверждающим тоном и вышла.
Гирин пересел к пианино, медленно перебирая пальцами клавиши. Их
прохладное и гладкое прикосновение было приятно и немного грустно, как
воспоминание о чем-то далеком и утраченном. Звонкой капелью с весенних
берез начали падать звуки одной из любимых песен Гирина, прошедшей с
ним по жизни. Сима вошла стремительно и присела на ручку кресла,
совсем рядом с черной боковиной инструмента.
- Иван Родионович, - прошептала она, - еще. Я так люблю эту вещь.
Гирин повиновался. Сима сидела, как изваяние, пока не вспомнила
про чайник.
Японская песня "Сказка осенней ночи", только дважды слышанная им
по радио, врезалась в память Гирина, как все, что сильно нравилось
ему. Прижимая обе педали, он старался извлечь звуки, похожие на
звенящие протяжные ноты кото и семисена. Они взлетали печальными
сумеречными птицами, метались над темными водами молчаливых озер и
замирали, удаляясь в безграничную ночь. Эта картина рисовалась Гирину
в звуках песни и размеренном медленном аккомпанементе. Негромко
подпевая мелодию, Гирин не заметил, как снова появилась Сима.
- Мне кажется, что я давно знала и любила это, - задумчиво
сказала она. - Может быть, потому, что здесь звучит наша женская
печаль.
- Почему именно женская? Мне кажется, что и мужская тоска тоже
сюда подходит.
- Нет, это женская, - уверенно заявила Сима. - Потому что женщины
страдают больше. Нет, я не имею в виду обычное рождение детей. Мы
психологически более ответственны за жизнь, чем мужчины, и эта
ответственность на всю жизнь, она не снимается, а усиливается с
любовью, стократно возрастает с рождением ребенка. Нет, я не совсем...
- Совсем! Вы, оказывается, думаете так же, как и я, а я ведь
немало лет...
В комнату вихрем влетела Рита, такая красная от возбуждения, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг