отношений странное Ромкино поведение. А он, вооруженный могучим инстинктом
- этой бесконечной памятью поколений, наделенный изощренными, недоступными
человеческому восприятию органами чувств, всем опытом многовековой борьбы
за существование, - он уловил какую-то подозрительную враждебность в
пронзительном взгляде Николы. И поступил так же, как поступали до него
миллиарды змей: атаковал.
Вот тогда мне и стало жутко. Что же такое прояснилось для Ромки с его
инфракрасным зрением? И что все-таки с такой силой бросило его на икону,
-хотя змеи никогда не охотятся на неподвижные предметы, тем более -
неодушевленные?
Я снял своего "святого" со стены, повертел так и эдак. Икона как
икона. Святой как святой. Обыкновенный чудотворец. Семисотлетний шалун со
странной привычкой не зябнуть и не отводить глаз. Загадка, которую я не мог
отгадать...
И тогда я решился: завернул Николу в старую газету и понес к другому
знакомому мне чудотворцу, Сережке Троянцу. Сережкино прозвище говорит само
за себя... и ничего не говорит. Потому что, по нашему мнению, он был
искусен, как житель древней Трои: знал и умел всё. То есть рисовал. Писал
стихи. Фотографировал. Сочинял. Но лучше всего играл - играл человека,
который знает и умеет всё. И в этом ему не было равных: блестящий
импровизатор, он мог выдумать что угодно - от падежей несуществующего языка
до шкалы для еще не открытого состояния материи. Он знал толк в живописи.
Но даже если б он никогда о ней не слышал, мне больше не к кому было
обратиться.
С этого момента и начинается вторая жизнь Николы. Вернее, не Николы, а
"Фантастической гравюры", как теперь с нашей легкой (по невежеству!) руки
называют ее все специалисты. Или, еще вернее, и Николы, и "Фантастической
гравюры". Поскольку неожиданно для нас обоих мы стали первооткрывателями
еще одной, самой уникальной в мире картины.
Сережка Троянец выставил против иконы всю свою дьявольскую
изобретательность, а также многочисленных друзей: художников, химиков и
даже одного криминалиста. Икону фотографировали через все мыслимые фильтры.
Просвечивали рентгеновскими и ультрафиолетовыми лучами. Рассматривали в
микроскоп каждый мазок кисти. Мне кажется, хотя это до сих пор от меня и
скрывают, ее варили в кастрюле и выпаривали на медленном огне. В общем,
подробностей я не знаю, но в результате всех ухищрений удалось снять
верхнюю пленку краски - обыкновенную яичную темперу, действительно
наложенную Алексой Петровым в 1293 году на еще более древнюю роспись. То
есть именно росписью-то и нельзя было назвать обнаруженную нами обработку
дерева, меняющую саму структуру поверхности на глубину приблизительно два
миллиметра. Это были как бы многократно наложенные и проявленные
изображения - не красками, а каким-то неизвестным земной науке
стереофотоспособом. Я не оговорился, поставив рядом эти два слова: земной
науке. При всей необычности лика "святого", при всей его исключительной
одушевленности и, между прочим, при всей нашей подготовленности к чуду,
открытие оказалось ошеломляющим: на нас, навсегда вживленное в дерево,
глядело неземное трехглазое лицо.
Древний новгородский художник искусно воспользовался кистью, чтобы,
замазывая чужое и непривычное, придать ему человеческие черты. Нигде не
отступив от общего контура, сохранив рисунок, ткань картины, он вместе с
тем придал каждой линии собственную интерпретацию. Превратил в реденький
хохолок плящущее над теменем голубоватое пламя. Третий глаз во лбу, чтоб не
смущать мирян, замаскировал в странный, но не противоестественный узел
морщин. Плотные выступающие образования по бокам головы сделал слегка
оттопыренными, посаженными низко, почти у самого подбородка ушами. Два
веерообразных пучка щелевидных отверстий стали диковатыми, чуточку
асимметричными усиками. Безгубый, немного вытянутый вперед абсолютно
круглый рот оказался завитком бороды, так что живописец с трудом втиснул
под усы маленький новый ротик с крохотными, едва намеченными губами. Потом
оживил привычными красками непривычные для нашего глаза смутные цвета лица
и одежды, убрал многочисленные черные пятна фона - и получилась
незаурядная, однако вполне земная икона. Так сказать, обыкновенный
чудотворец...
Но как, откуда попала "Фантастическая гравюра" к Алексе Петрову? Кто
изображен на ней? В какие незапамятные времена позировал чужак безвестному
анониму, искусство которого донесло до нас неподвластную времени информацию
на простом куске дерева? Хотя нет. Так и такими средствами мог писать тот и
только тот, кто изображен на этом портрете!
Не просто описать, по какой причине я пришел к этому неожиданному и
чуточку нелепому выводу. Мы долго спорили, думали, снова спорили, пока не
выработали единого толкования. И тут я вкратце коснусь философских основ
зрения.
Для человека с одним глазом мир предстает плоским. Два глаза
развертывают картину по горизонтали, потому что рассматривают объект с двух
разных точек зрения. Каждый глаз видит свое, несколько отличное изображение
и передает его в мозг, который трансформирует плоские картинки в
стереоскопический кадр. При этом, в силу физиологических, если так можно
выразиться, допусков на состав, число и восприимчивость палочек и колбочек
глаза, в силу микроскопических различий в строении нейронов, проводящих
импульс, цветовое видение для каждого глаза тоже различно. Происходит
суммирование цветности, и спектр изображения, рассматриваемого двумя
глазами, становится значительно богаче, чем для любого из них. Поэтому
никогда одно самое зоркое око не заменит двух.
Но мы, люди, так привыкли к своему богатству, так горды, так вжились в
свои роли "царей природы", что не замечаем, как мы на самом деле зрительно
бедны. Окружающее нас пространство трехмерно. Мало одной только развертки
по горизонтали. Нужна третья точка для рассмотрения предметов в их
дальномерном развитии. Нужен, короче говоря, третий глаз, расположенный
выше первых двух. И если двумя глазами человек видит как бы две грани куба,
то третьим глазом он мог бы увидеть третью, верхнюю, грань, приобретя
что-то вроде панорамного зрения. Частично, разумеется, мы научились
компенсировать свой физический недостаток - едва заметным вскидыванием
вверх-вниз головы, движением зрачков в вертикальной плоскости. Но лишь
одновременное сравнение, совмещение трех изображений позволило бы нам
оценить мир в полном объеме. Три - число необходимое и достаточное. Никакое
последующее увеличение тут ничего не изменит - в трехмерном пространстве
играют роль лишь две базы: горизонтальная и вертикальная. Зато какой поток
информации об окружающем мире хлынул бы в наш мозг! И какая беспредельная
палитра красок распахнулась бы для наших органов чувств!
Да, мы привыкли к своему зрению. Оно дает нам возможность судить о
прекрасном, наслаждаться книгами, считывать показания приборов, любить. Оно
позволяет увидеть багровую настороженность заката и грациозные шалости
котенка, падучую звезду и чуткую гладь лесного озера. Какой же художник
сознается в том, что он мог бы писать лучше, если б был совершеннее сам
человек? Одни только инженеры-психологи всё переделывают и переделывают
пульты управления, подстраиваясь под ограниченные возможности человеческих
глаз. Да тяжело вздохнет и отложит в сторону свои чертежи очередной
изобретатель новых неосуществимых эффектов циркорамного кино.
Мы не жалуемся на свое зрение. Потому что не знаем ничего иного. И еще
потому, что "царь природы" не может иметь ущерба.
Но вот я гляжу на трехглазое неземное лицо. Оно написано красками,
половину которых мне никогда в жизни не ощутить. Для меня, как и для любого
человека, рожденного планетой Земля, навсегда останутся в этих местах
картины черные провалы, пустые непрорисованные куски, неожиданные переходы
от ощущения цвета - к мраку. Потому что спектр видения неизвестных разумных
существ простирается намного дальше в инфракрасную и ультрафиолетовую его
области. И художник неведомой планеты умело пользовался всей своей богатой
палитрой. Броско очерченный образ представителя чужой цивилизации шагнул к
нам через пространство и время, шагнул - ив течение многих веков остался
непонятым чудотворцем. А те, кто истово молился ему несколько раз в день,
не подозревали о его внешности. Как не подозревал до сих пор и я.
И все же - вот он, вот он, сигнал далекого Разума, который мы искали
под Баальбекской верандой и на фресках Тассили, в Култубской колонне в Дели
и в японских фигурках догу. Сигнал дошел до нас распахнуто и нетленно. И
так просто, как в руки случайного поклонника попадает фотография с
автографом любимого артиста.
Это и есть автограф для всех нас, для всего человечества.
Автопортрет...
Лишенный всяческой растительности череп я бы все же не рискнул назвать
голым - он постепенно, без четкой границы переходил в окружающий фон. Не
зря Алекса Петров набросал по краям несуществующий у оригинала реденький
пушок - ему нечем было выделить лицо из пространства. Над теменем плясало
несколько пучков голубоватого пламени. Я не знаю, в чем тут смысл
восприятия, но они именно плясали, постоянно и незаметно для глаза меняя
цвет и контур около какого-то общего положения. Все три глаза были накрыты
резко изломанными бровями. Веерообразные дыхательные отверстия и круглый
рот не вызывали отвращения и тем более - сомнения в закономерности
пребывания их на этом лице. И насколько бережно и даже однообразно
расходовались цвета при переходе от лица к фону, настолько безудержно,
ярко, без полутонов выписаны глаза, щеки, одежда. Некоторые провалы в
палитре - конечные, емкие, густые - были на наш земной взгляд совершенно
необоснованны. Такими пятнами, например, разделялись язычки голубоватого
пламени, делая неправдоподобным мгновенный переход света в тьму. Другие
накапливались так постепенно, что оставляли глухое беспокоящее чувство:
казалось, напряги всю свою силу воли, и уловишь то, что скрыто за этой
недосказанностью. Так у самой грани распада зрительного ощущения написан
почти невидимый ореол вокруг головы. Вероятно, такой ореол мы могли бы
увидеть у каждого землянина, если бы научились воспринимать биотоки мозга.
Художник чужой планеты писал не для землян, вкладывая в портрет тонко
схваченную объемность и не ограничивая себя в выборе цвета. Это понял
древний живописец Земли и смело покрыл чистыми земными красками неземное
лицо. Быть может, тем самым он спас его от уничтожения воинствующими
монахами.
Но главное - заботясь о ширме, о маске для пришельца, он создал новое
оригинальное произведение. Спустя семь веков легкие краски тончайшей
пленкой сняты с оригинала и наклеены на новую доску (помните "Курочку
Рябу"? "Я снесу вам яичко не золотое, а простое..."). Так в наше время
родилась икона, не освященная церковью, но еще более чудотворная, чем все
святые мощи, вместе взятые. Она висит у меня над столом и ежедневно
рассказывает свою историю. Так что пусть не удивляются верующие - и у
атеистов могут висеть образа.
А настоящая "Фантастическая гравюра"? Она все еще исследуется учеными,
и тот самый криминалист, по-моему, собирается выжать из нее диссертацию.
Кстати, я слышал, после этой истории многие начали скупать древние иконы и
вываривать их до проявления второго изображения. Дай им, святой Никола,
стать свидетелями еще и не таких открытий!
Да, портрет писался не для земного зрителя. Мы смотрим на него глазами
дальтоника, даже не подозревая о немыслимой полноте чьих-то цветоощущений.
Но что же, в конце концов, цвет как не свойство окрашенной поверхности
отражать световые лучи преимущественно одной длины волны? Пусть световые
волны попадали в невидимые для нас области спектра - мы понимали гораздо
больше, чем видели. И что-то здесь было от изощренного змеиного инстинкта.
Мы ощущали энергию чужих красок по всей области спектра - от инфракрасного
до ультрафиолетового цветов. И краски эти приносили нам неосознанную
эмоциональную информацию...
Мы улавливали эту информацию на ощупь - вполне заметной живой
теплотой. Но и расстояние не умело ее убивать - мы ощущали ее через всю
комнату. Портрет излучал, мы впитывали это излучение даже с закрытыми
глазами - всей кожей, нервами, волосами. Оно приходило к нам периодическим
и безболезненным жжением языка, внезапной искоркой по руке, неожиданным и
приятным нытьем зубов. А может, еще более тонкими способами восприятия?
Несомненно одно: наше зрение прогрессирует. Обезьяны видят два-три
цвета. Говорят, неандерталец различал около четырех оттенков. Мы - семь и
множество нюансов. Не исключено, что наши потомки увидят мир в двенадцати
цветах. И, естественно, оценят всю прелесть "Фантастической гравюры".
Но одна мысль не дает мне покоя: вернется ли когда-нибудь к человеку
утерянный на ступенях эволюции третий глаз?
1 О мертвых следует говорить хорошее или ничего.
Полторы сосульки
Сборник фантастики
Дымов Ф. Я. Полторы сосульки: Сборник фантастики.- Л.: СП "СМАРТ",
1989. - 200 с.
В своих рассказах автор продолжает исследование своей излюбленной
темы: человек в движущемся, изменяющемся мире.
(c) Феликс Яковлевич Дымов, 1989 г.
Стр. 5-20.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.08.2003 15:56
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг