рапортуйте: оказали первую помощь даме. Это засчитывается?
- Ненормальное существо! Похоже, головокружение у вас началось еще до
того, как вы из саней выбросились! - Он сильно встряхнул ее за плечи и лишь
тогда заглянул в лицо: - Ой, простите! Я не думал...
Ларре хотелось ответить чем-либо нестерпимо банальным типа "А надо
думать!" или "О чем? Что поэты через головы кувыркаются?" Но вид у парня -
она тоже рассмотрела, совсем еще мальчишка, лет восемнадцати, не больше! -
был такой растерянно-восторженный, что она пожалела его. Что ни говори,
приятно осознавать, когда даже такие мальчики следят за искусством и узнают
тебя в лицо. Однако Ларра была бы не Ларра, не подпусти она легкую шпильку:
- Боюсь, после такого обращения мне и впрямь первая помощь
понадобится. Как зовут-то тебя, герой?
- Лин. Простите...
- Ладно, Лин. Лыжи тут можно поблизости раздобыть?
- Это сейчас... Это здесь... Да я и провожу...
Он расстегнул куртку - на полах изнутри обнаружился целый арсенал.
Достал две загнутые полоски, кукольные соломины для коктейля, как раз на
мальчика-с-пальчика. Приладил полоски к клапану куртки, включил батарею.
Еле слышно заурчал насос, накачал полоски, и они на глазах обрели размеры и
твердость. Тем же манером надул палки.
- Вот. Катайтесь на здоровье.
Она резко выдохнула. И размашисто, широким накатом рванула прямиком
через поле и чащу.
- А кого вы спасаете, когда экспансивные знаменитости по домам сидят?
- с ехидцей спросила через плечо: юноша тактично представил ей возможность
определять ритм, бежал чуть сбоку и сзади.
Лин не удивился вопросу:
- Когда как. То какой-нибудь малыш лыжу на склоне потеряет. То,
наоборот, старички распетушатся: как пойдут один перед другим колею утюжить
- только пар поднимается. Спалят весь снег - торопишься с "циклоном",
подсыпаешь... А больше всего нас влюбленные донимают. Будто нарочно
приезжают сюда выяснять отношения. Отправляются гулять рука в руке и,
конечно, на спаренных лыжах. А поссорятся - он благородно в сугробах
вязнет, а она, обливаясь слезами и потом, на сочлененках ковыляет... Летишь
на выручку, надуваешь инвентарь, а у самого руки чешутся: ах, думаешь,
взять бы вас, голубчики, за шиворот, развести по разным углам в разных
частях света, отобрать визисы, чтоб связаться друг с дружкой не могли, - за
два дня поумнеете! Но виду не подаешь, беседуешь о том о сем, чаем
угощаешь...
Давненько бегать не доводилось, вон уже одышка, после пяти-то
километров... Эх, счастливчики те, о ком говорил Лип, а она уже
давным-давно не ссорилась-то ни с кем, может, потому с собой вот начала...
Где-то был выход в лето, край купола, отгородившего от зноя кусок
дремучей зимней природы. Парк воплощал чью-то древнюю мечту: "А мне всегда
чего-то не хватает: зимою - лета, осенью - весны..." В свежем морозном лесу
хорошо все забыть и забыться, отпасть от друзей, от слишком легкой гонки по
строчкам. Голова была звонкая и пустая: ни стихов, ни воспоминаний. От
этого и вовсе стало печально: нигиль, ничего...
- Слушай, спасатель, сам на сочлененках еще но бегал?
- Хо! Тысячу раз.
Раз "тысячу", значит, вряд ли хоть раз. Все-то у мальчика еще впереди.
А у нее?..
Нетронутым снежником выбрались на аллею, где было укатано и людно,
проскочили между колоннами, возносящими в немыслимую высь трамплин для
летающих лыжников. Вверх одна за другой всплывали лодочки лифта.
- Рада встрече. - Ларра нащупала панель обменника, затолкала в
приемную щель лыжи. - Как говорится, извините за компанию.
Лин нерешительно топтался на месте,
- Ты хороший спасатель, мальчик. - Вот диво, ей тоже не хочется
уходить. - Спасибо, ты умеешь спасать от одиночества и скуки...
- Можно у вас попросить?.. Автограф... Можно?..
- Отчего же? Дело привычное. - Она чуть-чуть лицемерила: со
стародавних лет, когда даже сильно приукрашенные собственные портреты
перестали ее обманывать, она не раздает автографов. Тем приятнее сделать
для славного мальчика исключение.
Ларра опустила очи долу, выпростала из-под отворота шубки ящерицу,
нашептала:
Встречи кстати и некстати
Помним, не скорбя.
Не спасай меня, спасатель,
От самой себя.
Ящерица разжала лапку, и зернышко видеозаписи перекочевало на ладонь
Лина.
- Спасибо, - поблагодарил он. Теперь остается только попрощаться. Но
Ларра тронула его за рукав:
- Я бы хотела разок прыгнуть. Можно?
- Устроим! - с восторгом отозвался юноша. За даму волноваться не
стоит, у них, у спасателей, свои профессиональные хитрости.
Освободившись от лыж, Лин дождался очередной кабины-лодочки, подал
Ларре руку. Проем входа ушел вниз, прозрачный пенал замкнулся. Движения не
чувствовалось: создавалась иллюзия, что на стенки пенала проецируется
круговая, все расширяющаяся панорама парка.
- Говорят, раньше на этом месте стояло колесо обозрения, - сказал Лин.
Что в ваши лета можно знать про "раньше", подумала Ларра. В лифте
пассажир заботливо огражден от пространства, все стали слабонервными. А вот
колесо вздымало тебя, как паучка на паутинке. Люльки подвешены к
тонюсеньким спицам, бортов нет, вцепляешься в сидение, цедишь веселые
слова, а от пустоты вокруг сводит скулы. И уже не до пейзажа, нет, -
раскручивается колесо обозрения как колесо судьбы, плывут одна за другой
спицы - будто плетет в полудреме страшное кружево сторукий
великан-невидимка. Гекатонхейр. Тиль тоже ужасно трусил. И ужасно
храбрился. Жался к ней, обнимал - и раскручивал, раскачивал люльку, вслух
восхищался видами, заботливо засматривался ей в глаза, почти натурально
смеялся...
...Ларра вырвала руки, что есть силы толкнулась и послала себя вперед.
Мальчик был готов к чему угодно: к визгам, ахам, судорожным хватаниям за
пальцы, даже на худой конец к обмороку - такое тоже изредка случалось в его
практике. Бог знает, к чему еще он приготопился. Но уж никак не к такому
вот хладнокровному и нахальному порыву. Пока он бессильно махал кулаками,
Ларра продолжала возноситься, сделала "ласточку". Крутануть сальто или хотя
бы вращение вьюном она все же не рискнула - лет двадцать не прыгала,
отяжелела, утратила гибкость. Но все же кое-какую технику тело хранило. Да
и разгон, запас высоты - век бы птицей парить над деревьями в снеговых
малахаях, над ледяными окошками катков, над голубыми лощинами лыжных трасс.
Реакция у мальчишки была отменная. Что-то рвануло Ларру сразу за спину
и за ноги - Лин задействовал гравистаты. Спуск замедлился, перешел в
горизонтальный полет...
- Приходите чаще, из вас выйдет хорошая прыгунья, - серьезно сказал
Лин, приземлившись рядом.
- Я подумаю, - в тон ему ответила Ларра.
Улыбалась она всю дорогу до выхода из парка. Улыбалась в
температурно-шлюзовом коридоре, оглядываясь на провожавшего ее Лина.
Улыбалась, переодеваясь в зале обменника. Улыбалась, оставшись
одна-одинешенька между перилами бегущей дорожки. Улыбалась еще целых пять
минут, пока зной не растопил последней снежинки в волосах.
Утренняя сказка кончилась.
Возвращалась старая маска и старая дневная сказка.
Недобрая сказка одиночества.
3
В телетеатры Моричев забредал нередко, предпочитал при этом маленькие,
по-семейному уютные залы на восемь-десять человек. Он никогда заранее не
узнавал программ - все равно не досиживал до конца. Скверная привычка
профессионально подмечать неточности игры или режиссуры, а подметив, -
страдать за коллег, обычно портила впечатление. Но эта же привычка снова и
снова заставляла застревать у полиэкрана. Страдая, он выпивал три стакана
молока и исчезал внезапно и тихо, будто сам уходил в экран.
Театрик "Хельга" был открыт в сторону реки и затенен привязанной
козырьком тучкой. Из тучки лил дождь, за нитями дождя сияло солнце, пели
парусами бегущие по реке яхты. Хотелось встать и защитить этот ручной
дождик ладонями. Как спичку на ветру. Или карликовый японский садик на
подоконнике. Но дождик не иссякал, а тучка не рвалась и не таяла.
В зале пять столиков. За одним он, Гельвис Моричев. За другим,
уставленным пиалами и чайниками, коротали время два старичка-узбека в
халатах и тюбетейках. Эту программу он знал - "Ночь напрокат" с Дану
Ду-миану и Мирабеллой Конти, с ним, Моричевым, в роли колониста Мэтью. Для
того, чтобы вновь пережить трагедию Маленького Мэтью, не нужен экран,
Гельвису хватало памяти. Пятнадцать лет назад Гельвис-Мэтью выбрал ночь - и
забвение наутро. А настоящий, живой Гельвис, что выбрал бы он? Думиану,
сильная личность, заявил: "Я сыграл все, о чем мечтал. И понял, что актер
из меня никудышный". Он угас за месяц. Но зря опасался забвения: уже и
косточек Дану нет на свете, а голос, мимика, страсти и посейчас бередят
души никогда не видевшим его старичкам: один быстро-быстро кивает реденькой
остроконечной бородкой; другой, собрав морщинки у глаз, что-то шепчет или
выкрикивает сухими тонкими губами - антишумовая завеса между столиками не
пропускает звуков. Подумать только, разбуженные магнитные ячейки экрана для
аксакалов сейчас реальнее, чем оставленные в предгорьях дети, внуки, стада
или хлопковые плантации.
- Вы знаете, почему мы сегодня встретились? - раздался над ухом
Гельвиса глуховатый женский голос.
- Мы еще не встретились! - буркнул Гельвис. Он весь был там, в мыслях
о Мэтыо и Дану Думиану.
Ответа не последовало, и он волей-неволей оглянулся.
У стола стояла крупная женщина в свитере грубой вязки и замшевых
брюках. Ворот свитера отвисал, словно горловина скафандра, но не скрадывал
(как было замыслено!) ни полную белую шею, ни пышную грудь. Полными руками
в ямочках женщина теребила рогатую ящерицу на длинной цепочке. Лицо женщины
почему-то казалось знакомым.
- Присаживайтесь, - сдержанно предложил Гельвис, поднимаясь и
отодвигая для нее кресло. Как он и предполагал, женщина оказалась выше его.
Говорят, низкорослые мужчины любят крупных женщин, но к нему это не
относилось.
- Вы не ответили на мой вопрос.
Она требовательно смотрела на него. Круглое лицо с тяжелым
подбородком. Короткий нос. Широко разнесенные маленькие глаза в осветленных
контактных линзах на всю радужку. Нижняя губа меньше верхней. Да, красивой
ее не назовешь.
- Случайность. Или вы меня знаете и искали встречи. - Он пожал
плечами.
- Естественно, кто же не знает Гельвиса Моричева? - Женщина насмешливо
кивнула в сторону полиэкрана.
Именно в эту минуту Мэтью произносил свой знаменитый "серый" монолог,
"Оду серости", две страницы монотонного текста, восемь минут экранного
времени, беспощадно взвинчивающие зрителя с помощью эмоуси-лителей.
Аксакалы, утратив степенность, вскочили на ноги и потрясали рукавами
халатов. Один даже уронил чайник: крышки и золотистые брызги взлетали в
беззвучии замедленно и нереально, как во сне. Гельвис покосился на женщину.
На нее эмоусилители не действовали.
- Ладно, не мучайтесь. Я сама так пожелала. Увидела вас случайно, но
поняла, что должна подойти.
- Смелое признание, - пробормотал он.
Его сбивала с толку эта насмешка авансом, острый блеск линз. Почему
дама позволяет себе - он поискал слово - недопустимые манеры? Внезапно она
посерьезнела. И он узнал.
- Ларра Бакулева? Вот так сюрприз!
- Теперь я уверена: пустыми фразами не отделаетесь.
Да уж. Если найдет в себе силы смириться с тем, что поэтесса такая
большая и полная. Видимо, для компенсации оригинального ума природа
сотворила ее вот такой.
- Зачем же отделываться? Стихи ваши мне нравятся... временами. Много
лет мечтал с вами познакомиться.
- Странно, я тоже. Особенно, когда вижу вас на сцене. Вы тоже мне
нравитесь... временами. Значит, судьба?
Оба внимательно посмотрели друг на друга.
"Ну и как, не разочарованы?" - хотелось спросить каждому из них. Она
ведь тоже совсем иначе представляла себе Моричева: мелковат для великого
актера. Отелло - рослый, налитый силой, привлекательный и басистый, этакий
провинциальный трагик прошлого, импозантный герой-любовник! До сих пор она
мысленно видела его именно таким. Как же ему удалось правдиво изобразить и
щуплого, тонкоголосого коротышку Маленького Мэтью? Да, в нем, оказывается,
ни голосу, ни росту. И что-то от Тиля. Пожалуй, незащищенность. Наверное,
живет, прислушиваясь. Ждет, когда и кто его окликнет...
Ларра покрутила диск пищебара в центре стола.
- Хотите? - Она насыпала перед актером горсть орешков муйю.
Гельвпс взял один орех на пробу, рассосал. Вкус был вяжущий, приятно
жгучий, но с непривычки пробирало до слез. Гельвис округлил рот, громко
задышал, помахал рукой:
- Ну-ну! Горючие у вас, однако, подарочки! Никакого человеколюбия.
- Опоздали. Полностью истратила на стихи.
Посмеялись.
- До чего с вами легко. Так и тянет раскрыть душу. Хорошо нам,
пожилым, можно не скрывать своих чувств! - Гельвис, чуть рисуясь, сделал
ударение на слове "пожилым". - Я всю жизнь испытывал к вам живейшую
симпатию. А от поэмы "Планета сирот", поверьте, плакал. - Как и всякий
актер, Моричев быстро впадал в сентиментальность. - Подчас мне кажется, это
я ее написал.
- Ну что вы, Геля... - Поэтесса похлопала мягкой ладонью по его руке,
которая чуть чужеродно лежала на столе, согнутая, "как жизнь свадьбой". -
Что вы! Да вся моя поэма не стоит любого восьмистрочия Тикамацу
Мондзаэмона. Сил нет как хорошо!
- Повторяю, мне нравятся ваши стихи. Однако... не обижайтесь, я всегда
жду от вас большего. Вот вы проповедуете брутализм. Все рационально, даже
грубо, эстетика в практичности, конструкция стиха вызывающе обнажена и
лаконична, швы не заделаны, да и не страшны, ежели они функциональны...
Первыми это архитекторы выдумали, знаю я их голый практицизм, им подай
красоту экономичную, дешевую... Не берусь судить о литературе, вы тут,
безусловно, специалист...
- Благодарю, - Ларра насмешливо поклонилась.
Не давая увлечь себя на путь изящной, ни к чему не обязывающей
пикировки, Моричев тихо, со страстью, закончил:
- Убежден, вы можете гораздо больше!
- Господи, да вам-то откуда знать?
- По когтю льва, извините... Я караулю каждую вашу новую вещь,
надеюсь, вот-вот распишетесь, все ах-, нут. Ахать-то ахают, притерпелись. А
насчет того, что распишетесь, - увы, нет, пока что ошибаюсь. Когито эрго
эрратум, пока живу - ошибаюсь... И, признаться,- вам признаюсь: и в себе
ведь тоже.
Ларре никто никогда не говорил подобного. С ней вообще мало кто
говорил, говорила, как правило, она. Так повелось с тех пор, когда она еще
жила под столом. Вылезала - и вещала, придумывала - и снова вещала. Подруги
и родственники в роли слушателей свято соблюдали правила игры. Слушали.
Восхищались. Соглашались. И никогда не спорили. Такое распределение
обязанностей для всех участников имело свои прелести.
- Я, вероятно, должна возмутиться?.. А если мне не хочется
возмущаться? Если, по большому счету, вы где-то правы? Да не в том суть...
Как думаете, бывает мессия для одного-единственного человека? Такой, что
встреча с ним перевернет всю жизнь?
- Ну, как для кого... - уклончиво ответил Гельвис. Неужели эта большая
полная женщина способна перевернуть чью-либо жизнь? В нее же невозможно
влюбиться. А без этого...
Вдруг он оживился:
- Есть, есть такие люди-катализаторы. Сами вроде пороха не выдумывают,
но рядом с ними хорошо работается другим... Был у нас режиссер - серенький,
нахохленный, на лице один нос видать, не нос - волнорез... Вытянуть из
режиссера путное словечко было не легче, чем пригласить на вальс Эйфелеву
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг