некоторым проблемам. Проблемы могут быть из разряда тех "новых", которые
являются хорошо забытыми старыми. А могут рождаться неожиданно. И родившись,
властвовать над умами граждан, вызывая дискуссии, статьи в периодике,
передачу из рук в руки невесть откуда взявшихся профессоров и академиков.
Интерес этот на уровне "верю - не верю" возникает периодически и нуждается,
видимо, в специальных исследованиях социологов. Подогревается он иногда даже
выступлениями видных ученых, причем, по проблемам, далеким и чуждым их
собственной научной специализации. К числу таких проблем относятся
экстрасенс-ные способности отдельных людей. Тайны магических фигур на лике
нашей планеты, скажем, Бермудский треугольник. Пропавшие сокровища и
экспедиции. К числу их относятся и предположения о посещении Земли в далеком
прошлом инопланетянами.
* И. А. Ефремов ошибся всего на один год: только в 1987 году сняли
ничем не мотивированные запреты на упоминания и переиздания "Часа Быка". -
Ф. Д.
Ефремов не может не откликнуться на эти дискуссии. У
ученого-естественника всегда находится оригинальное суждение обо всем.
"Москва, 4/11 - 61. Дмитревскому.
"Теория" Агреста, Казанцева и иже с ними - не нова. Уж очень давно в
зарубежной литературе есть всякие фантазии на этот счет, примерно с 30-х
годов. Но ест много книг, начиная с Великовского, объясняющих ге же самые
факты (разрушение Содома и т.п.) космическими катастрофами и подгоняющими
убедительные доказательства о времени этих катастроф- 1600 и 700 до нашей
эры. Летающие тарелки усиленно муссировались в Америке и вообще на Западе
лет пять тому назад, теперь эта мода докатилась до нас. Я глубоко убежден,
что видения тарелок есть новый вид массового самовнушения и истерии, только
в средневековье видели дьяволов и ангелов, а мы теперь - космические
корабли. Кроме того, с открытием локации и с радиотелескопами мы стали
наталкиваться на разные неизученные и не замечавшиеся ранее атмосферные
явления, которые пока мерещатся нам кораблями по данным наблюдательных
научных и военных станций. Конечно, я - не "уль-тима рацио", но мне-то
кажется, что по всем законам божеским и человеческим любые пришельцы должны
вступать с нами в настоящий контакт или же приняться избивать нас, как это
мыслят военные, но отнюдь не доверять тайны своего существования случайным
психопатам вроде Адамского и иже с ними. Вот почему я не верю в летающие
тарелки и считаю, что у доказывающих наличие астронавтов в прошлом еще нет
никаких достаточно серьезных доказательств, чтобы об этом можно было
говорить в плане науки, научными методами. Получается вроде телепатии -
факт есть, а объяснения ненаучны (контакт ума с умом, когда на деле "ум",
"разум" - вещи несуществующие) и опыты - тоже. Нет методики, нет и
исходных позиций. Кстати, пробитые металлическим орудием кости в самом деле
найдены в одесских катакомбах - возраст 1 миллион лет! - но даже для
серьезного построения какой-либо гипотезы на основе этого факта еще нет
данных".
Продолжение и развитием своеобразных науковед-ческих рассуждений Ивана
Антоновича являются и некоторые его соображения о фантастике. Они изложены в
письме Дмитревскому, в отдельной записке. Ефремову, вероятно, как и многим
мыслителям, хорошо думалось за письменным столом. Вспоминая заявление Ю. И.
Денисюка, что на создание практической голографии его подтолкнул рассказ
"Тень Минувшего", Ефремов пишет: "Это признание выдающегося физика не только
приятный подарок писателю-фантасту, но и доказательство предвидения
возможностей науки в и р о -стом полете воображения".
Как младший коллега Ивана Антоновича по писательскому труду, работающий
в том же творческом направлении литературы, я тоже неоднократно задумывал-ля
о роли и значении фантастики. Для себя я выводил фантастику из сказки,
считал ее сказками для взрослых. И непросто было объяснить, зачем нужна
сказка. Тут, понимаешь, оброк, десятина, крепостное право, "только не сжата
полоска одна", а детишкам вещают дошедшие с незапамятных времен небылицы про
чудо-юдо рыбу-кит, про ковер-самолет, про семимильные сапоги, моло-дильные
яблоки и живую воду, а также "влезла в одно ушко, вылезла из другого
пригожей красавицей". Добро бы одни "деловые" грезы: посадил дед репку -
выросла репка большая-пребольшая! Серьезно, рационально, мечта о
благосостоянии. Так ведь не ограничивается народ, вон чего навыдумывал!
Выходит, и сказки для чего-то нужны?
С ростом потока информации усиливается голод по необычному, а порог
необычности поднимается. Старые сказки привычны и... недостаточно
фантастичны - век НТР! Есть и другой аспект. Присущее только человеку
свойство предугадывать, планировать свои действия невозможно без
воображения: подсмотреть то, чего нет в природе, что еще когда-нибудь будет,
негде. Вот и выходит, что планирование - это фантазирование. А чтение
фантастики - это тренировка воображения, способствующая процветанию
планового хозяйства, улучшающая приспособление человека к настоящему и
подготавливающая его к будущему.
Вместе с тем, фантастическая литература не соревнуется с наукой, не
может ее заменить. Фантастика не предсказала квазаров, черных дыр, генной
инженерии и революции в одной отдельно взятой стране. Она предугадывает по
мелочам. И если и обгоняет реальность, то ведь и реальность постоянно ею
подпитывается, что-то берет из фантастики на вооружение, попутно
корректирует, изобретает новое и сама, таким образом, определяет направление
следующего шага фантазирования. То есть до осуществления предсказанной
фантастикой модели реальная модель либо внедряется частями, отметая ненужное
и второстепенное, либо отвергает путь полностью. Но путь этот уже мысленно
проигран и исследован: фантастика как бы закрывает запретное направление!
Бывает, правда, что жизнь до неузнаваемости преображает предложенную схему.
Хотя бы тот же гиперболоид-лазер...
Так называемая фантастика "ближнего прицела" не будоражила воображения.
Она плелась в хвосте у науки, ее "открытия" фактически были
беллетризованными лабораторными отчетами - о машинах и изобретениях,
едва-едва не существующих в опытных образцах или, по крайней мере, в
чертежах. Образец куцего, плоскостного фантазирования: если яблоко, то
размером непременно с голову, если арбуз, то размером с арбу. Или: за
рычагами трактора вместо живого тракториста человекообразный робот.
Фантастично? В принципе, да, ведь такого никто пока не видел. А
целесообразно ли подстраивать под робота приспособленную к человеку машину-
разве кто об этом задумывался? И арбуз-арба, и робот за рулем - примеры,
если так можно выразиться, экстенсивного мышления. Бортовой компьютер или
телеуправление сегодня - тоже. А пример интенсивного? Ну... Ну, скажем,
датчики на растениях, управляющие микроклиматом поля, подачей воды и
удобрений, сменой дня и ночи. Или вообще замена промышленных растений
фабриками фотосинтеза... При условии, что главное в написанном все-таки
человек!
У современной фантастики гораздо меньше литературных традиций, чем у
реализма. Фантастика специфична, ей трудно соединить людей и идеи.
Представим себе роман о коллективе ученых, занимающихся разработкой и
внедрением... гиперболоида. Опишем подробно, как повседневно, в рутине и
неодобрении (недопонимании) трудятся энтузиасты, а равнодушные "сачкуют". В
план счастливо придуманный гиперболоид не включен, поскольку родился только
что - в качестве побочного результата опытов по брикетированию угля.
Патентный поиск выполнить некому. Отчет опять сорвался. Премия горит.
Единственная приличная лаборантка, плюнув на трудности, ушла в декрет.
Руководитель-гад тянет из твоей группы народу на овощебазу больше, чем от
других. В общем, истинная обстановка современного НИИ. Фантастика
волей-неволей вытесняется за обложку книги. Показывать крупный характер в
знакомой обстановке неблагодарно, там практически нет места фантастике. В
незнакомой - тем более: для соблюдения реалий, которые придется не только
придумывать, но и беспрерывно объяснять, все будет утоплено в шумовом фоне.
Еще тяжелее изображать нетипичный характер в типических обстоятельствах,
потому что неадекватная реакция "героя" фантастического произведения будет
вызывать лишь раздражение читателя, ничего больше...
Такого рода мысли бродили во мне до знакомства с соображениями
Ефремова. И до чего же было приятно найти у писателя подтверждение, а не
опровержение тому, что тебя волнует!
"К письму В. И. Дмитревскому от 20. 06. 61.
Некоторые мысли о научной фантастике.
Бурное развитие потребности в научной фантастике характерно для второй
четверти нашего века и с тех пор продолжается. Почему это так, и почему
столь силен зов фантастики у молодежи? В наш атеистический век религия все
больше уходит из повседневности человека (я все время веду речь о мире в
целом). Единственно^ могучую и достоверную силу, способную волшебно и быстро
изменить жизнь, человек научился уже видеть в- науке и в ее дериватах
(производных) - технике, медицине. Поэтому сказочное могущество бога,
святых, других персонажей сказок - богатырей, волшебников, фей и т.д. -
переносится теперь на науку и ее представителей. Рождается новая сказка XX
века - научная, для людей, понимающих, что возможности науки в сотворении
сказки, чуда, мифа нисколько не меньше, а даже более "реальны", чем у
могущественных сил, идущих из древнейших времен развития общественного
сознания.
Эта свойственная человеку и психологически легко объяснимая вера в
науку не развивалась бы без каждодневных доказательств реальности могущества
науки, которые дает нам техника. Нет ничего удивительного поэтому, что
развитие научной фантастики началось ранее в странах Запада, более
технически развитых, чем старая Россия. У нас еще долго царили и продолжают
царить традиции бытового, психологического романа, рассказов из жизни, за
которые и посейчас ратуют поборники "высоколобой" литературы. Коренная
ошибка этих поборников, считающих, что научная фантастика есть литература
второго, если не третьего сорта, заключается в реакционном (именно так!)
консерватизме, исключающем другую, чем прежде или даже теперь, структуру
жизни и другую психологию человека. Они не видят, что с ростом населения
Земли уже более нельзя даже просуществовать без науки, без научного
земледелия, без новой медицины и техники с небывалой производительностью,
обеспечивающей миллиарды людей. А если нельзя, то это значит, что наука
перестала быть уделом чудаков-одиночек, случайных энтузиастов и превратилась
в предмет величайшей государственной и народной заботы, в самый
могущественный рычаг прогресса и борьбы за лучшую жизнь общества. А если
так, то не тысячи, не десятки тысяч, как сейчас, а миллионы ученых и сотни
миллионов техников должны обеспечить нарастающий темп развития человечества,
его потребностей и "задела вперед", т. е. той суммы научных проблем,
разработанных без видимой в настоящий момент пользы, которые явятся
драгоценнейшим сокровищем нового, открытий и идей в дальнейшем рывке вперед.
Эта развивающаяся сила науки могучей рекой вторгается и в повседневную
жизнь каждого человека, в его представления, мечты и заботы. Поэтому научная
фантастика, или, как ее можно определить, беллетристика о науке, искусство,
взявшее предметом науку (не в смысле изучения или популяризации, как это,
черт возьми, у нас любят пережевывать, а в смысле группы человеческих
эмоций, связанных с наукой и научным творчеством), все больше сближается с
литературой повседневной жизни, с "бытовой" или "психологической", ибо чем
дальше, тем больше - нет быта без науки, нет психологии без науки и научных
представлений о мире и жизни.
В этом слиянии с обычной литературой - дальнейший путь художественного
совершенствования научной фантастики, ибо для посвященного в науку читателя
отпадает необходимость объяснений, ныне составляющих главную беду и основное
противоречие научной фантастики как искусства. Невежественная критика любит
упрекать научную фантастику за излишние длинноты и нехудожественные
отвлечения, кивая на краткость прозы Чехова и т. п. Но попробовал бы Чехов
вкратце объяснить незнакомому с наукой читателю, что такое Галактика,
посмотрели бы мы, куда девалась его краткость и точность! Хорошо быть
кратким в вещах, доступных разумению каждого читателя! Однако с дальнейшим
развитием науки, увеличением числа ученых-профессионалов и любителей (надо
подумать над необходимостью развития у нас этой категории ученых) о
Галактике можно будет говорить в двух словах, и тогда отпадет вся разница в
художественном аппарате (исполнении) между художественной и
научно-фантастической литературой, и последняя составит один из вполне
равноправных ее разделов. В настоящее время только лучшие произведения
научной фантастики приближаются к этому, еще далекому идеалу..."
Очень важно, когда мысли писателя становятся твоими собственными
мыслями!
"Никогда не следуя проторенным..."
"В скольких книгах мы встречаем малолетних "крепышей", уже с детства
показывающих свою гениальность, преданность великим идеям и т. д." -
восстает Иван Антонович против всяких штампов, рассказывая о своей жизни в
письме Дмитревскому 29 марта 1961 года. Нет, не со штампов и не с шаблонов
начиналось его детство!
Родился он в семье "самой что ни на есть мещанской", "внутренне
глубочайше некультурной", с жестким деспотизмом старовера-отца. Особенной
крепостью сначала ребенок не отличался, сам, подрастая, развивал врожденные
данные многолетними занятиями спортом. Только тогда заработали
унаследованные им "кондо-вая, истинно русская сила, здоровье и блестящие
самородковые способности отца". С четырех лет обучился читать. "Гигантская"
память схатывала все, что как-то привлекало внимание. Обладал "сильнейшим
пристрастием к книгам о путешествиях, к тяжелым предметам (особенная страсть
к залитым свинцовым часовым гирям, к медным ступкам и утюгам), которыми мог
играть часами, также к самым разным минералам, но преимущественно -
кристаллам". "Только потому, что эта кондовая семья разбилась, мои
способности смогли пойти туда, где мне самому хотелось их применить. Т. о.
Революция была также и моим освобождением из мещанства, которое могло бы
наложить на меня серьезный отпечаток".
Трех человек называет Ефремов в числе тех, кто основательно повлиял на
выбор им жизненного пути. Это академики П. П. Сушкин и А. А. Борисяк и
капитан Д. А. Лухманов. "...Между ними, - с изрядной долей самоиронии
восклицает Иван Антонович, - путается совсем еще незначительная, ничего не
знающая щенячья личность, у которой все же видят основное - стремление к
науке, по любви, без всякого расчета... В те годы идти в науку не
представляло никакого расчета... Это был путь бедности, второстепенного
места в жизни, в сопровождении нескончаемого труда, но в то же время путь
широкого и свободного удовлетворения жажды знания..." Его тоже питало
"захватывающее всю молодую интеллигенцию того времени стремление к участию в
размахе освоения страны, пятилеток, открывательства нового повсюду, в том
числе и в Сибири". Важнейшее значение Иван Антонович придает сохранению в
любых условиях самобытности, индивидуальности: "Я, например, сам считаю
одним из своих хороших свойств - достаточный запас энергии и смелости,
чтобы проламываться по своему собственному пути, никогда не следуя
проторенным. Пожалуй, именно это+еще доброе, морально здоровое отношение к
человекам, вещам и явлениям вообще+еще многообразие фактов, захватываемых и
приводимых в действие в моих произведениях".
От многого зависят наши судьбы. Не требует доказательств влияние других
людей. Немножко стыдясь, бравируя неверием и потому с насмешкой и шиком мы
признаем воздействие звезд, зачитываем вслух под Новый год гороскопы,
расставляем на полках фигурки зверей, символизирующих год по восточному
календарю, носим изображения знаков зодиака. Легенды приписывают разные
таинственные свойства драгоценным камням. Испытывать их "воздействие" было
бы, вероятно, к лицу геологу Ефремову. А вот можно ли быть как-то связанным
с материком, никогда на нем не побывав?
20
Оказывается, можно. Предметом такой пожизненной привязанности для
Ефремова, включая интерес научный и литературный, явилась Африка. Действие
многих еф-ремовских произведений и отдельных эпизодов в других проистекает
на Черном материке. Именно сравнение тектонических платформ Сибири и Африки,
обнаружение одинакового геологического строения участков помогло Ивану
Антоновичу предсказать наличие кимбер-литовых трубок в Сибири, блестяще
подтвердившееся впоследствии открытием алмазных месторождений.
Собственные высказывания Ефремова о счастливом континенте его судьбы
все из того же письма Дмитревскому рекомендуют "...осмыслить Африку немного
по-другому- не географически, ибо такая "Африка" может случиться и в
Аравии, и в Индии, и в Монголии. Вероятно, тут надо писать исторически, ибо
Африка для меня - это страна первобытности, кусок древнего мира, островок,
вымерший среди нашей цивилизации, где и животный мир, и растения, и люди
хранят в себе черты далекого прошлого планеты. Все усиливавшийся с годами
интерес к истории постепенно менял планы, в каких представлялась Африка, -
от наивно-романтического интереса к Черному материку до глубокого стремления
познать и ощутить прошлое всесторонне посредством пейзажей, животных,
растений и, наконец, людей Африки как ключей к воссозданию ретроспективной,
но живой картины ушедшего мира".
Иван Антонович непрерывно соразмеряет все, что происходит вокруг него в
жизни, с тем, что и как он пишет. "Купеческая кровь, - шутит он, - дает
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг