в горе, когда проиграет. А она назло ему возьмет и выиграет. И от молока
не откажется... Ух, какой запах!
Илья выдернул из кнехта кабель с пробником, воткнул в палубный разъем. По
линейке пробника побежали сигналы проверок. Аппаратура и в самом деле
настроена прилично. Сенсоры, ветроуловители, поворот парусов, датчики
давления... Молодец Айт, хорошие руки у человека... А вот этот шумок мы
уберем, здесь же резерв саморегулировки, грех не воспользоваться. Диапазон
почему-то вдвое растянут. И третья октава - надо же? - трижды
задублирована. Зато помимо второй втиснута еще одна, с заниженной
тональностью. Ну и намудрил дружок. Илья приглушенно крякнул, тронул
контроллер звукоряда. В воздухе рассыпались трели гамм. Девушка с
уважением следила за его умелыми, зрячими пальцами.
- А ты классный настройщик... Работал с парусами или сам ходил?
- Доводилось и то и другое.
- Сознался бы заранее... Я бы не так волновалась.
- Не люблю хвастаться. - Илья еще раз оживил гаммы, на этот раз под
камертон. - У вас сознательно вторые октавы разнесены на полтона или
недосмотр?
- Не трогай, мне так удобнее! - испугалась Ляна. - Я по некоторым
реакциям
левша, пришлось здесь смягчить переход.
Илья вымахнул левый и правый кливера, покачал ими, как крыльями, убрал.
Он
тоже любил латинское парусное вооружение. Вот только цвет, вернее, полное
его отсутствие...
- Что же вы с братом так бедно снарядились, парусины поярче не нашли? Вон
у людей - полный спектр. И алые, и бирюзовые...
Он прикусил губу, едва не брякнув: хороша будешь в этом умопомрачительном
купальнике под прозрачными парусами! Слава галактикам, не брякнул.
Девчонка и без того с сожалением посмотрела на него, тряхнула челкой:
- Эх ты, мастер! Это же полихром!
К стыду своему, Илья не понял, чем в данном случае полихромная пленка
предпочтительнее прочих? Прозрачность - она и есть прозрачность, за какие
названия ни прячь. Полихром, помнится, применяют в интерьерах, там,
конечно, Айт - король. Но на этот раз, похоже, ошибся. Жаль, девочка
узнает об этом слишком поздно...
- Третья двадцатка, приготовились! - воззвали динамики на берегу и на
пристани.
Илья отсоединил и швырнул в зев кнехта пробник. Ляна вскочила,
утвердилась
на доске. Подвигала ступнями в контактных гнездах палубы. Застегнула пояс,
быстрым движением ладони оживила пульт, крепко сжала рукоятки руля.
- Ой, мамочки, вся дрожу! Замыкай, Илюша.
Илья насторожил весь десяток спасательных патронов пояса - на практически
невозможный случай переворота доски или падения спортсменки в воду. Ляна
была тоненькая и угловатая. И отзывчивая, как камертон. Илья вертел ее на
воде вместе с доской, прокладывал тяжи сенсоров к острым локтям и дальше,
до плеч, лепил наколенники, и девушка предугадывала его жест, успевала
чуть пригнуться, отвести руку, расслабить или, наоборот, напрячь мышцы.
Боясь причинить боль, он едва касался ее талии, хрупких плеч, тонких
запястий, и оттого движения его становились неловкими. Один сенсорный тяж
съежился и отвалился. Илья потянулся подобрать его, задел на миг щекой
Лянино бедро - и замер. Щеку, ухо, шею юноши, даже лопатки обдало жаром.
Ляна ощутила этот жар, залилась ответным румянцем и больше как будто ничем
себя не обнаружила. Но заряженная на ее ощущения яхта предательски
дрогнула. Илья, не поднимая глаз, срастил контакты, постучал пальцем по
ветроуловителю. Недра аппаратуры отозвались певуче и нежно.
- Третья двадцатка, на линию! - скомандовали динамики.
- Ни пуха, амазонка! - Илья поднялся в полный рост, осмотрел девушку. -
Глотни еще разок на дорожку.
Ляна покорно приняла стакан, обжигаясь, отпила. Ни вкуса, ни запаха не
почувствовала - она уже была там, на старте. Окончательно отдаляясь от
Ильи, надвинула на глаза узенький эллипс ветрозащитных очков.
Соединенные белопенной линией, на волнах поодаль одна от другой танцевали
двадцать Фрези Грант: притопленных девчонками досок видно не было. Ветер
дул ровно и напористо. С берега дали цветовую отмашку. Толпа на трибунах
затаила дыхание.
Тишину размыл вступительный, задающий тональность звук. Девчоночий ряд
заколебался, распустил гигантские крылья парусов. Паруса вздувались
постепенно, так же постепенно наполнялись ветром, вступали в мелодию.
Морской простор расцветился и зазвучал Сонатой Мира - жюри заявило ее
перед самым стартом, она и в самом деле удивительно подходила сегодняшнему
ровному и торжественному ветру. Яхты стронулись с места, величественно
поплыли.
Как и боялся Илья, Ляна мгновенно затерялась среди этого праздника
красок.
Цветовые сполохи только хаотичностью, может быть, и отличались от
переливов полярного сияния. Эх, недогадливые устроители! Разбросать бы
участниц по полотну моря этакими чистыми акварельными мазками - то-то было
бы зрелище! Но и так тоже красиво. Мощный хор Сонаты Мира накатывался на
побережье, зрители на трибунах вставали и подтягивали голосом.
Инструментованная поющими парусами мелодия ширилась и крепла. Не всякое
ухо могло различить в этой слаженности фальшивую ноту. Но неподвластное
человеку подвластно технике: на табло замелькали цифры штрафных очков.
Илья поискал глазами сестру Айта. И нашел не сразу. Потому что лишь в
первые мгновения девчонка напоминала стрекозу - тоненькое сиреневое тельце
меж прозрачных, отсверки-вающих на солнце стрекозиных крыл. По мере
наполнения ветром полихромная пленка невидимо напрягалась - и начинала
пылать искрометными взрывными переливами. Пожалуй, девочка чуток
зарвалась: она поставила обе пары кливеров, верховой стаксель и по два
наполовину зарифленных лиселя. На этой дикой парусности она летела не
прямо к финишу, а по длинной обходной дуге, пологими галсами, округляя
затяжные виражи плавным махом парусов. Будто многоструйный фонтан бил
наискось в небо, будто низка лепестков скользила над волнами. Илья
покосился на табло. Поразительно. Штрафных очков возле Ляниного номера не
было. Это ж какие надо иметь ритм и слух, как чувствовать всю эту
натянутую, поющую громаду!
Два суденышка все-таки сцепились хлыстами рей. Раненой чайкой вскрикнул
заполоскавшийся парус. Девчонку в чернильном, озаряемом молниями
купальнике подбросило и швырнуло прочь на два десятка метров. Но прежде,
чем она коснулась воды в опасной близости от носа следующей за ней яхты,
из тучки пал спасательный дельтаплан, подхватил неудачницу и умчал с
дистанции. Другая участница столкновения, стремясь отцепиться,
накренилась, чиркнула плечом по воде, на целую секунду потеряла мелодию,
что стоило ей первого предупредительного балла. И все-таки не растерялась.
Подвела за леер чужую доску. Заклинила. Ступила на нее одной ногой. Взяла
полный звуковой аккорд. И рванула напрямую. Завидев и заслышав этот
скособоченный, утяжеленный катамаран, прочие яхты поспешно уклонялись в
стороны.
Вопреки ожиданиям, Ляна не пришла к финишу ни первой, ни даже третьей.
Однако всего лишь две девочки, кроме нее, ни разу не сфальшивили. Зато ее
произвольная программа покорила всех. Широким накатом девушка вынеслась на
середину идеально круглой Лагуны Семи Струй. Замаскированные сопла давали
начало идеально правильному циклону. Тишина тоже была гулкая, идеальная,
словно вырубленный в скалах амфитеатр не заполняли тысячи зрителей.
Ляна повела рукой, взвивая справа от себя все парусное вооружение разом,
точно привязанное к ее ладони. Возник сочный вибрирующий затакт.
Оформилось замедленное вступление. И мелодия чардаша втянула эолову яхту в
стремительное скольжение по лагуне. Каждый Лянин жест настолько гармонично
соединялся с музыкой, что казалось, именно танец ее и рождает. Покорные
движениям тела паруса взлетали и опадали, поворачивались, гнулись, ловили
ветер - и обретали звук и цвет. И никто уже не думал, что это паруса
разгоняют яхту. Просто девочка с крыльями самозабвенно порхала над
вызолоченными солнцем волнами.
Взвинтив немыслимый темп, чудом не теряя ветра, сплетя кливера и лисели в
огненный полихромный шлейф, она завершила каскад прыжков и переворотов и
кометой устремилась к ограждению. Уже, казалось, ничто не спасет ее,
меньше мига отделяло ее от гибели. Но Илье каким-то образом передалось ее
намерение. Он предугадал финальный аккорд. Вовремя при-топил секцию
парапета. И когда Ляна взлетела над ограждением, подставил плечо. Шлейф
парусов мгновенно угас - точно цветной прожектор выключили. Вероятно, так
же эффектно, под рев трибун, выдергивает девушку из танца брат. И все же
чего-то финалу для отточенности недоставало. Еще не понимая, чего именно,
ощущая восторг в теле от кончиков пальцев в мокрых нептунках до вихра на
затылке, примятого холодным Ляниным локтем, Илья с девушкой на плече
перешагнул парапет и заскользил по лагуне вдоль трибун. Пожалуй, это и
оказалось тем самым недостающим, до чего не додумался Айт.
Илья поерзал в ложекресле, пытаясь продлить приятные воспоминания. Но
видение круга почета вернуло его в другой круг - в порочный круг мыслей о
нынешней ситуации, круг, в котором он бьется столько времени и который не
удается разорвать. Впервые в жизни он не знал, что делать. Ибо впервые в
жизни пребывал в невычисленной точке Вселенной, в брюхе неведомого
животного, страдающего опасным аппетитом.
Вот, опять, опять эти мысли. Ляна продолжала играть, но воспоминания не
возвращались.
9
Местность Руме не нравилась. Отвратительно пахло расплавленным камнем,
пеплом, паленым стеклом. Ноздри жгло дымом. В воздухе витало ощущение
тревоги. От этого сама собой дыбилась шерсть, хвост то и дело нырял под
брюхо. Но Рума упрямо закручивает его кренделем, отфыркивает от пасти
чужие запахи. Ей бы отсидеться на корабле, будь он не таким пустым, не
исчезни из него Хозяин и другие двое, Нежная и Крепкий. Друг Хозяина
приказал: "Ищи!". Рума ищет, честно ищет, хотя человеком здесь не пахнет.
Не пахнет и собакой. Здесь вообще не пахнет живым. Зато ощутимо разит
тревогой. И тем гуще, чем ближе к озеру.
Собака послушная и не нервная, Рума не обращает внимания на зонтик над
головой, шагающий вместе с ней на восьми паучьих ножках. Невдомек лайке,
что легкий собачий скафандр, в который она вдевалась хоть и без радости,
но терпеливо, не годится для горячей ядовитой атмосферы Куздры, а тяжелый
никакая собака не в силах таскать на себе. Друг Хозяина приладил ее
скафандр к самоходному силовому блоку. Руме кажется, она бежит куда
вздумается. На самом деле, подвешена за спину и лишь перебирает в воздухе
лапами. Паук-силовик улавливает эти движения и покорно следует указаниям
острого собачьего нюха. О фильтрах запахов давным-давно позаботился
Хозяин. И чутья не потеряешь, и не задохнешься от чрезмерной дозы...
Рума приостановилась у граненого столбика, обошла его со всех сторон.
Знакомцы и незнакомцы никогда здесь не оставляли отметин. Зряшная планета.
Перетявкнуться не с кем. Ничего хорошего ни для двуногих, ни для
четвероногих... Но приказ есть приказ. Потому она бежит, низко пригнув
голову к земле, вынюхивая сквозь фильтры след там, где следов нет. От
Друга Хозяина тоже исходит тревога. Но совсем не та, какою пропитаны горы,
камень, тягучая огненная жижа озера.
Тоскливо без Хозяина. Молчаливо в голове. Когда Хозяин рядом, во всем
теле
приятно жужжат его запах, голос, биение его чувств. Только Хозяин умеет
взять рукой под морду, заглянуть в глаза, провести большим пальцем над
бровью - и в носу начинает щипать, какая-то сила опрокидывает кверху
брюхом, начинает чесаться хвост. Свистни Хозяин даже совсем тихо, про
себя, одними мыслями, она все равно слышит, и спине под шерстью становится
горячо-горячо. Рума любит смотреть, как он сидит, как разговаривает, как
возится перед большим экраном - и на экране принимаются пульсировать
неживые тени. Рума напрягается, старается понять, морщит лоб. И Хозяин,
заметив, улыбается: "Давай-давай, умница, включай наружные извилины!"
Раньше Рума думала: скажет он вот так два раза подряд, и счастье
переполнит все ее существо, уткнется она ему носом в лодыжку и перестанет
дышать. Но оказалось, много счастья вмещается в собачьей душе. И
упрятанная под коврик сладкая косточка, выхваченная в последнюю минуту
из-под щетки робота-уборщика. И теплый медленный фен после купания, потому
что самого купания она терпеть не может. И трогательные руки Нежной,
которые к чему ни прикоснутся, все откликается - от простой расчески до
кухонного комбайна. Вплоть до самой Румы: стоит Нежной мимоходом чиркнуть
пальчиком вдоль чувствительного собачьего хребта, и музыка начинает
журчать где-то под горлом. Музыка настоящая, без визгливых верхних нот,
таких болезненных для тонкого песьего слуха.
Все пропали. И Хозяин. И Нежная. И Крепкий. Только тревога не пропадает.
И
сгущается Непонятное...
Рума рыскнула по берегу. Слева непонятного больше, оно властно зазывает,
перебарывает страх. В ядовитых испарениях чудится дыхание чужих цепких
псов... Чудится еще что-то, пронзительно знакомое, что вырывает из пасти
глухой рык.
Рума села - так неожиданно, что паук сам себе наступил на ногу. Почесала
задней лапой бок... Маломощные процессоры самоходного блока мгновенно
засбоили, и паук начал пинать Румин скафандр под брюхо всеми четырьмя
правыми ногами...
- Фу, Рума, фу! - строго сказал Друг Хозяина. - Здесь тебе не земной
парк,
не салон корабля!
И ласково огладил перчаткой маленький скафандр. Защита не допустила
соприкосновения, тем не менее собака учуяла ласку, успокоилась.
Айт не мог объяснить, почему доверяет собачьему чутью больше, чем
приборам, зачем вешает на силовика все эти чувствительные цепи от мозга и
мышц кудлатой путешественницы, от ее лап и хвоста. Связь с кораблем Айт
продублировал проводами: за собакой тянулось две жилки, за человеком -
семь. Если в течение полуминуты на борт не поступит голосового сигнала,
компьютер прибуксирует их с Румой за провода. Флай поднимет тревогу и в
том случае, если они исчезнут с экрана прямой видимости.
Лайка внезапно подняла морду, повела ушами. Силовик тоже насторожился -
этакая карикатурная тень собаки с отогнутым вверх краем панциря, с двумя
одинаково зависшими в воздухе передними ногами. Голубая дымка показала
усиление защиты.
Лишь Айт по-прежнему ничего не видел и не ощущал.
Рума крадучись приблизилась к кромке берега. Сквозь скафандр было видно,
как она мелко дрожит, но не отступает от липкой багровой волны. Лава
накатила, омыла защищенную собачью лапу, с шипением отекла вниз, не
оставив ни капли на силовом поле. Не застывала и на ноздреватых плитах
берега. Плотинка-перетяжка подпирала верхнее блюдце озера и шелестящий
лавопад. Изредка по стоку соскальзывало что-то выпуклое и массивное.
Айт поглядел поверх плотины. Кое-где на берегу торчали штабеля толстых
коротких бревен или колод с закругленными торцами, обвалованных каменной
насыпью. Волна подползла, слизнула один штабель. И умопомрачительно
медленно поглотила. Ни бульканья. Ни плеска. Плитняк на месте штабеля
выгладило, не оставив на берегу ни ямки, ни вала. Айт последовал было за
Румой вниз от плотины, как вдруг с неба беззвучно спланировала летающая
тарелка. Лава гребнем вздулась ей навстречу.
Айт испугался не за себя, за флай. Представилось, как спустятся еще пять
посудин, возьмут корабль "под локотки" и вышибут вон из лощины вместе с
двумя телепающимися на жилках существами с Земли. Айт присел. Жестом,
каким придерживают за ошейник сторожевого пса, схватил за передок паучий
панцирь. Силовик замер. Замерла в неудобной позе и Рума. Зато
разволновался компьютер. Не получив сигнала полминуты, затем еще
полминуты, он задействовал лебедку, резко натянул провода.
- Цыц ты, расшустрился! - прошипел сквозь зубы исследователь, теряя
равновесие.
Натяжение ослабло. Айт осторожно выглянул из-за плотины. Тарелка
разгружалась. Бахромчатые амортизаторы рыли яму, насыпали вал. Из донного
люка в яму опускались связанные в штабеля колоды. Тарелка снялась с места
и метров через пятнадцать повторила операцию, затем еще и еще. Через
свежую насыпь перекидывался лавовый язык. Касался штабеля, пересчитывая
или метя. И застывал дымящимся жгутом. После десятой "кладки" тарелка
взмыла и убралась туда, откуда явилась.
- Ага, так примерно было и с нашими, - пробормотал Айт, машинально
поглаживая панцирь силовика и не сомневаясь, что ласку воспринимает псина.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг