перехватить Свиря на Зачатской. Решившись, Свирь потянул дверь, за которой
скрывался Сивый, на себя.
В алтаре было пусто. Свирь сделал шаг вперед и замер, озираясь. Если
Сивый с Обмылком действительно не испарились и не переместились мгновенно
за тридевять земель, они должны были находиться здесь. Но их не было.
"Нуль-транспортировка, - думал Свирь, - неужели это
нуль-транспортировка..."
Он услышал шорох, вздернул голову и вздрогнул. Перед ним стоял дьячок
этой церкви Ивашка.
- Здорово живешь! - сказал Свирь, пытаясь улыбнуться вопреки
недоброму взгляду Ивашки. - Давненько я что-то...
- Уходи, - угрюмо сказал Ивашка. - Что надо?
- Ивашка, - сказал Свирь, продолжая улыбаться, - то ведь я, Савка. Ты
ж, поди, запамятовал. Савка я, Савка.
- Уходи, - повторил Ивашка и надвинулся на Свиря. - А не то Левку
кликну.
- Уходи, - сказал Малыш.
- Я пойду, пойду... - забормотал Свирь, задом протискиваясь в дверь.
- Что ты, что ты...
Он стоял на улице и пытался собраться с мыслями. Мысли разбегались.
Хорошо в общем-то было только одно. Пока Свирь объяснялся с дьячком,
Бакай, заглянувший в этот угол, решил, что горбун разгадал его замысел и,
повернув обратно, сумел удрать. Разъяренный донельзя, Бакай ушел, и завтра
это могло аукнуться Свирю. Но зато теперь можно было спокойно выяснять -
куда делся Сивый. Вот только как к этому подступиться, Свирь не знал.
- Малыш, - позвал он.
- Трудно сказать, - отозвался Малыш. - Мало информации. Спрячься пока
на кладбище.
Кладбище недавно расширили. Старое отгородили от стены до стены
глухим забором, а новое, под которое отняли двор попа, урезав в итоге
остальной причт, отметили редкими надолбами. На нем Свирь и скрылся, сев
сперва на чью-то свежую могилу, а потом и вытянувшись на земле между
устремившимися ввысь крестами.
Солнце передвинулось теперь на запад, и Наугольная башня совсем не
давала тени в эту сторону, но отсюда хорошо было видно заднюю дверь - и
Свирь терпеливо лежал, парясь в жаркой и неудобной одежде, мучительно
пытаясь представить, что же там, внутри, происходит.
"Думай, - сказал он себе. - Думай, пока не поздно. Надо только
немного подумать..."
Но было плохо. Мир разрушался, распадался на цветные стеклышки,
лопался мыльными пузырями тающего миража. Муторное предчувствие беды
ознобом скользнуло по спине. Свирь закусил губу.
- Малыш, - попросил он. - Давай посмотрим завтра.
- Сивый идентифицируется только в одиннадцать двадцать две по
единому, - сказал Малыш, давая картинку. - Входит в Неглиненские ворота.
Видимо, он прошел к ним по берегу, а там камеры не берут. До этого есть
опознание на Лубяном рынке, но вероятность невысока и, если это не он,
придется бежать. Лучше всего - ждать на Красной.
Свирь увидел Сивого. Передаваемый друг другу многочисленными
камерами, он обогнул по крутой дуге ряды и двинулся вдоль рва к реке.
- Он идет к Константиновско-Еленинским воротам, - сказал Малыш. - Там
завтра выдача. Кто-то ему там нужен.
Камера с Покровского собора приблизила толпу у башни, где находилась
тюрьма, и в глаза Свирю бросились вытащенные на рогожках и аккуратно
разложенные рядком трупы. В толпе голосили. Дюжий стрелец, прохаживаясь
вдоль жуткой выставки, отталкивал напиравших тупым концом бердыша. В эту
толпу и затесался Сивый, пришедший на этот раз один.
- А где Обмылок? - спросил Свирь.
- Ну и вопрос! - восхитился Малыш. - Никто не знает. Он больше не
прослеживается.
В это время что-то сдвинулось возле ворот, возник, разрастаясь, крик,
и Малыш выхватил и еще больше приблизил искаженное яростью лицо Сивого,
который ожесточенно сцепился с одним из воротников, тряся его за грудки.
Потом Сивый резко оттолкнул воротника, рванулся в сторону и, прорвавшись
через толпу, бросился бежать к Китаю, огибая собор с юга.
Следом за ним из толпы вынеслись два стрельца и с бердышами
наперевес, широко раскрывая то ли в крике, то ли, чтоб легче дышать, рты,
помчались за ним. Они ворвались на Зачатскую, чуть не разнеся лавки
напротив Мытного двора, вихрем пронеслись мимо Николы Мокрого и, порядком
поотстав, ввинтились в поворот, ведущий к заделанным лесом воротам, и
далее, мимо Зачатья Святой Анны, к той самой церкви Николы Чудотворца,
возле которой сидел сейчас Свирь.
Первые метры стрельцы потеряли еще в самом начале, когда решили, что
Сивый побежит к Москворецким воротам. Желая срезать угол, они сделали
крюк. Кроме того, Сивый еще и бегал быстрее них. В итоге стрельцы забежали
за церковь, исчезнув таким образом из поля зрения камер больше чем через
минуту после Сивого. А еще через одиннадцать минут появились снова, неся
бердыши на плечах, и лица их выражали недоумение.
- Не нашли, - сказал Малыш. - И тоже не понимают, куда он мог
провалиться.
- Брать надо на площади, - сказал Свирь. - Больше негде.
- Конечно, - согласился Малыш. - Больше негде.
- Давай еще раз посмотрим, как он идет, - предложил Свирь.
Сивый шел быстро, но не бежал. "Фокус" занимал буквально минуту, и
увидеть и оценить реакцию Сивого было тоже секундным делом. Если
привязаться к Сивому возле Земского приказа, то времени, чтобы принять
решение, должно было хватить.
"Если он даст реакцию, - размышлял Свирь, - я должен буду его
отвлечь. Тогда он дойдет до ворот чуть позже. За это время ситуация там
успеет измениться, и погони не будет. Если не будет погони, я либо
заговариваю с ним, либо начинаю его вести. С этим все ясно. Лишь бы он дал
реакцию".
- Малыш, - спросил он, - ты согласен на изменение ситуации, если
"Фокус" пройдет?
- Да, - коротко отозвался Малыш. - Тогда будет можно.
- А если реакции не будет, то я должен отпустить его только на основе
одного теста?
- Подожди, - сказал Малыш. - Может, тебе повезет сегодня.
Но ему не повезло. Полчаса спустя из церкви вышел Ивашка и запер за
собой дверь.
- Все, - сказал Малыш. - Можно больше не ждать.
Свирь не стал спрашивать, почему он так решил. Выводы Малыша всегда
были безошибочны. Они строились на огромных массивах рассеянной, зачастую
случайной информации, и Свирь однажды полчаса выслушивал перечисление всех
возможных факторов, потом вероятностей изменений этих факторов, потом
вероятностей изменений совокупностей факторов, вероятностей изменения
изменений и изменения совокупностей совокупностей, и поскольку Малыш
предсказал все правильно, Свирь с тех пор верил ему на слово.
- А если потрясти Ивашку? - предложил он, поднимаясь.
- Нельзя, - сказал Малыш. - Это флюктуирует.
С флюктуацией шутить не приходилось. Те воздействия на реальный ход
событий, которые вызывали необратимые изменения в будущем, сразу ставились
под абсолютный запрет. Это высчитывал Малыш, и если он не успевал
предупредить Свиря, то мог просто парализовать его. В экстремальных
ситуациях это было смертельно опасно. Так погиб, например, один из первых
сантеров Эрик Смирнов. И несмотря на то что техника с тех пор,
естественно, шагнула вперед, от такого поворота событий и поныне никто не
был застрахован.
Уставший и одуревший от повторной неудачи Свирь снова дошел до
Никольских ворот и остановился возле них, тупо рассматривая входящих и
выходящих, словно надеясь увидеть тех, кто только что ускользнул от него.
"Неужели придется замыкать петлю? - думал он. - А ведь придется. Ты
не можешь вернуться ни с чем. Ты пойдешь по второму кругу, а когда у тебя
снова не выйдет, то и по третьему, и по четвертому. Дураки те, кто думает,
что удача приходит сама по себе, выпадая только везучим. Фортуну надо
бить, и тогда рано или поздно наступает минута, когда она начинает
стаскивать платье, становясь твоею. Это ожесточает, но тебе уже нечего
терять. Ты во что бы то ни стало должен их найти. Конечно, ты можешь
погибнуть, и тогда твое место займет другой. Но сам ты с дистанции не
сойдешь. Если и есть в тебе что-то хорошее, так это то, что сам ты не
сойдешь..."
Он дошел до Рождественки, снова сделав крюк, потому что ему не
хотелось идти домой, и, услышав вдруг женский крик, стал озираться по
сторонам.
Здоровенный, утыканный прыщами мужик в пестрой рубахе топтал на
мостовой, возле своей лавочки, молодую бабу. Правой рукой он придерживал
ее за рукав сорочки. Лицо бабы было перемазано кровью, и грязные бревна
вокруг густо усеяли алые, быстро буреющие пятна. Баба уже не кричала, а
только хрипела, разодрав засыпанный пылью рот.
- Одно слово - сука, - непослушным языком рассказывал мужик толпе. -
Остерегал же: не клади! Дак ведь, дура, разбила!
Мужик был сильно выпивши и поэтому учил бабу там, где догнал, - на
улице.
Два молоденьких попа с чахлыми, только начинающимися бороденками
торопились проскочить мимо по противоположной стороне улицы. Попы
старательно глядели прямо перед собой, задрав узкие подбородки. Свернуть
им было некуда.
Лицо бабы постепенно превращалось в кровавое месиво. Мужику было
неудобно бить ее согнувшись, и он отпустил сорочку, выпрямляясь в полный
рост. Окровавленная голова глухо стукнулась о деревянный настил, и Свирь
увидел красные белки закатившихся глаз. Окружающие с интересом
обменивались мнениями, а самые активные давали советы.
И будто ветром ударило по глазам. Улица развернулась вокруг своей
оси, словно театральные подмостки. Качнулись штандарты - и сотни глоток
взревели под барабанную дробь то ли марш, то ли гимн. Этот параграф Свирь
знал наизусть. Сперва просто некому выйти из толпы поощрительно гогочущих
лавочников. А потом, если кто-то ставит нетерпеливо топчущиеся сапоги в
строй, вдруг оказывается, что в душах вызрело бессильное рабство. И
очередные черносотенцы, дыша луком и перегаром, впечатывают подбитые
гвоздями подошвы в брусчатку вымерших улиц. И на город облаком
нервно-паралитического газа опускается мрак инквизиции. И лишь трусливые
глаза высматривают что-то из-за занавесок.
Клокочущая пена вспухла в горле, огненной струей ударила в мозг.
Только несколько шагов, несколько летящих шагов - и по рожам, по харям, по
выпученным, налитым кровью глазам, перекошенным в крике ртам, карающим
мстителем, ангелом смерти, разбрасывая в стороны, вбивая в землю,
перемалывая в кашу, в пепел, в труху...
- Нельзя, - сухо объявил Малыш. - Она должна умереть.
Превозмогая себя, Свирь отвернулся и пошел прочь. На этот раз он
оказался бессилен. Как, впрочем, и в большинстве других случаев.
На Кузнецком он немного задержался в густой толпе возле лавок. Гомон
грачей, лошадиное ржание, нагловато-извиняющийся московский говорок
сливались в сплошной шум, не тревожащий даже стаи ворон на деревьях.
Только время от времени редкая серая тень срывалась с ветвей, не спеша
перечеркивая пронзительно голубое небо.
- Дай комнаты... - попросил он.
В доме было тихо. Князь уехал. Федор тоже ушел куда-то - по счастью,
вместе с кравчим Борисом, при котором он будет избегать Бакая. Прочая же
челядь в ожидании обеда расползлась по чуланам и каморкам, изнывая от
жары. И только неутомимые Антип с Ерошкой чистили лошадей на конюшне. Да
таскалась по хоромам бабка Акулина, гонимая опасными мыслями.
У ворот Свирь присел на скамеечку. Там, за массивными, обшитыми тесом
створками, в невысокой траве, начиналась его дорога. Никто не видел ее,
словно она уходила в четвертое измерение. Но каждое утро он вползал под
добротно сколоченный крест, увешанный шутовскими бубенчиками, и, скрипя от
боли зубами, сплевывая сухую слюну, тащился к недосягаемой безлесой
вершине, медленно переступая по острой щебенке изувеченными ногами - а
рядом, за солдатским оцеплением, свистела и вопила беснующаяся толпа, с
воторгом кидая камни и тыча палками. Беззлобная сытость улюлюкала по
обочинам, утверждая себя пинками и плевками, и дышать было нечем, и
темнело в глазах, но кипящая внутри ярость глушила стон, соленой гордыней
текла из прокушенных губ, гордыней, а не смирением - может быть, именно
благодаря ей он еще шел.
Особенно сладко ему никогда не было. Ни в бесконечных изнурительных
забросках, ни во время коротких передышек на незнакомых базах, ни тем
более на Земле, где он всегда чувствовал себя чужим. Но так основательно,
как здесь, ему, пожалуй что, еще не доставалось. И даже не в Федоре или в
Бакае было дело, а скорее всего в том, что здесь он не мог ошибаться. И
бежать отсюда было некуда. И надеяться не на кого. И лишь работа -
бешеная, страшная, выматывающая, полностью подчинившая себе работа -
держала на ногах, помогала не падать. Работа - оставляющая, к сожалению,
слишком много свободного времени, чтобы забыть о ней.
Он вдруг увидел в конце улицы колымагу князя и мышью юркнул в
открываемые Провом ворота. Он совсем забыл, что князю пора вернуться, и,
прежде чем он потребовал у Малыша картинку, колымага уже въезжала во двор,
плавно раскачиваясь и скрипя. Она почти было миновала Свиря, стоящего у
тяжелой дубовой створки, как вдруг неожиданно укушенная слепнем пристяжная
дернулась, колымагу слегка занесло и развернуло, и Свирь прямо перед
глазами, совсем рядом, на расстоянии двух шагов, увидел ось колымаги,
цепляющуюся за верею.
Он мгновенно понял, что сейчас произойдет, но не успел ни
пошевелиться, ни ужаснуться, а только смотрел остановившимся взглядом,
медленно врастая в землю перед неотвратимостью приближающейся катастрофы.
Испуганный пристяжной коренник рванулся вперед, колымага накренилась и,
просев вниз, зависла на боку в неустойчивом положении. Однако и тут еще,
наверное, все бы обошлось, если б почувствовавший задержку коренник,
которого не сумел сдержать сидевший на нем кучер, не дернул снова.
Колымага, словно нехотя, оторвалась от ворот, потом резко пошла влево и
вниз и со страшным грохотом перевернулась, взорвав облако пыли.
Еще били в воздухе передними ногами лошади и растерявшийся кучер
судорожно выламывал кореннику удилами зубы, еще только наклонялся вперед,
кидаясь от ворот к колымаге, Пров и распахнулась дверь, выбрасывая на
крыльцо перепуганного насмерть Фрола, а верхняя дверца уже откинулась,
словно крышка люка, и из нее выбралась разъяренная и всклокоченная
Наталья. Князь остался у царя, и Наталья приехала одна. Сейчас вид ее был
страшен. Отстранив рукой набежавшую дворню, она повернулась к
соскользнувшему на землю кучеру. Ноздри ее раздувались, тонкое лицо было
искажено гневом. Такой Свирь ее еще не видел.
- На козла его! - сдавленным голосом выхрипела она. - Сотню плетей!
Кучер повалился в ноги.
- Матушка! - закричал он.
- Немедленно! - приказала Наталья, обводя жестокими светлыми глазами
сбившуюся в плотную кучку челядь.
Это была совсем другая Наталья. Мерзкая, безобразная старуха -
косоротая и бородавчатая ведьма походя зацепила ее полой своего плаща,
вывернула наизнанку прекрасное лицо, и из потаенных глубин проступил
неведомый ранее отвратительный лик.
Уловив желание Свиря, Малыш услужливо спроецировал картинку расправы.
Кучера били на заднем дворе. На голой спине черными полосами выступала
из-под сорванной кожи кровь, частыми каплями стекая на землю. Наталья
лично руководила экзекуцией. Сейчас пока что с кучера на ходу сдирали
рубаху.
Хрупкая, ласковая, нежная как цветок. И глаза васильковыми озерами. И
изящные пальчики, лежащие у него на плече...
- Зачинайте! - услышал он ее голос.
Потом, уже вечером, когда веселил вернувшегося князя, он снова увидел
ее. Князь приехал хмельной, радостный, велел одарить нищих, а сейчас все
время хохотал, мотая крупной бритой головой. И она сидела рядом, тихая,
добрая, смеялась тонко, словно звенел серебряный колокольчик. Начисто при
этом позабыв о кучере, который харкал кровью в подклете, пока приведенная
Провом Акулина шептала над ним, мелко трясясь старушечьим телом.
Свирь часто видел преждевременную смерть и свыкся с мыслью, что она
неизбежна в их работе. В том далеком, теплом и ласковом мире, где мечи
давно были перекованы на орала и копья на серпы и никто специально не
учился воевать, смелые и храбрые все равно погибали до срока. И даже то,
что на Земле овладели Временем, ничего не меняло в этом и ничего не могло
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг