лопатки, куда обожженные нервы сбросили аккумулированный заряд, и вот-вот
должно было скрутить всего, но, заскрипев зубами, Свирь удержался и
быстро, словно убегая от самого себя, зашагал вниз по Дмитровке. Теперь он
опаздывал. По Дмитровке и Кузнецкому, через Неглинную и потом по Сретенке,
мимо Сретенского монастыря, он бежал к "Лупихе", в которой в этот ранний
час уже сидела вся окрестная рвань, пропивающая свои ночные доходы.
У входа в кабак он столкнулся с вываливающимся оттуда безобразно
пьяным попом и потерял еще минуту, отдирая вцепившиеся в кафтан пальцы.
Однако это помогло ему сбросить темп, и в "Лупиху" он вошел не торопясь,
зорко поглядывая по сторонам, выискивая в смрадной духоте знакомых,
здороваясь с ними, выбирая, куда бы присесть.
Здесь хорошо знали его. Он врос, вжился в этот мир костарей и
разбойников, зернщиков и шишей, воров и нищих. Здесь, среди изрытых оспою
лиц, бледнеющих под шапками до шевеления набитых вшами волос, среди рук и
шей, покрытых желто-бурыми гнойными струпьями язв и коростой, среди
острого, кислого запаха пота, перегара и блевотины, он был своим, жалкий,
безобидный калека, нескладный горбун с вывороченными губами и странной
чиликой на веревочке.
До появления слепых оставалось еще четыре минуты, и можно было
спокойно сориентироваться. Малыш давал советы: "К Зубу не садись. Через
полчаса он должен затеять драку. Тетень сейчас без денег, присосется. Сядь
к Осоке, ему скоро уходить. Если что, уйдешь с ним..."
Осока сидел удобно - почти с краю стола и недалеко от того места, где
сядут слепые. Если, конечно, сядут. Деструктурирующее влияние Свиря могло
оказаться значимым для их выбора. Хотя и не меняло существа дела.
- Иван! - окликнул Свирь. - Как живешь?!
- Горбун! - изумился Осока. - Гляди-тко, братцы, кого принесло!
Выпьешь?
Осока был крупнейший рыночный вор, то есть по-нынешнему тать. Он
промышлял и в Рядах, и на Ногайском - по всей Москве. Били его редко, он
не попадался. Но смолоду, после Константиновской башни, лоб его был
исполосован шрамами, которые теперь белели паутиной светлых волос,
разрезающих морщины.
Свирь принял ковшик двойного, высосал не торопясь, покосился на
нарезанное толстыми ломтями сало, но есть не стал.
- Спаси Бог, - сказал он, вытирая губы.
- Сыграем? - предложил Осока.
- А вот и они, - сказал Малыш.
Держась друг за друга, нищие гуськом тянулись от двери, и первым
выступал зрячий Якушка - крупный мужик, лет тридцати пяти, с лохматой
бородой. Под мышкой он нес блюдо, куда бросали милостыню. В Центре
почему-то сделали основной упор на слепцов. Видимо, посчитали, что эта
личина больше всего придется по душе пришельцам.
- Сыграем! - весело сказал Свирь, вытаскивая из кармана волчок.
Волчок стоял на неловленом режиме, и Свирь знал, что Осоке будет худо.
- На! - Осока бросил полушку.
- Годи! - осадил его Свирь, разматывая веревку.
Впечатление было такое, что волчок танцует только потому, что он,
Свирь, его дергает. Но волчок прыгал по непрогнозируемой траектории сам по
себе, и, сколько бы Осока ни сжимал потную ладонь, стоящую ребром на
столе, поймать волчок он не мог. Только Летучие с их недостижимой
межполушарной асимметрией могли автоматически выделить вторую составляющую
движений волчка и схватить его.
Краем глаза Свирь видел, что слепые уселись за тот же стол, что и по
картинке, но с другого конца, подальше от Свиря. Осока проиграл уже третью
полушку, когда Свирь, оглаживающий волчок после каждого раза, сдвинул на
нем незаметный переключатель. Теперь волчок ходил в нормальном режиме.
- Схватил! - заорал Осока, и Свирь, словно нехотя, отдал ему копейку.
- Еще! - потребовал Осока.
- Обождешь!
Свирь вылез из-за стола, сдвинулся к слепым. Теперь, когда они
услышали Осокин крик, можно было начинать. Почувствовав неладное, слепые
напряглись и замерли.
- Вот ты! - сказал Свирь, усаживаясь напротив зрячего, и их тут же
обступила толпа. - Ты - божий человек. Ведаю я, что мне от тебя удача
будет. Ублажи! Сыграем. За так. Ради зачина! - Зрячий глядел недоверчиво.
- Не-а, - он помотал головой. - Что мне? Темен я.
- Да ты не бойся, тут все просто! - воскликнул Свирь, широко
улыбаясь. - Тут-то и уметь нечего!
Слепые сидели неподвижно, прислушиваясь.
- Не-а, - упрямо сказал зрячий. - Не до того мне.
- Ну, коли так, я уйду, - сказал Свирь, ни к кому не обращаясь и не
собираясь вставать. Он знал, что сейчас будет.
- Играй! - взревела толпа. - Не зли Савку, нехристь!
Дело принимало скверный оборот, и поводырь понял это. Лицо его стало
злым и сосредоточенным.
- Без денег? - спросил он, утверждаясь в мысли о необходимости делать
то, что велит горбун.
- Даром, - подтвердил Свирь. - А я плачу, ежели схватишь. Клади
ладонь. Вот так. Добре.
Этот зрячий был очень полезен. Любой поводырь в группе слепых, если
он был, запускал в действие массу надежных тестов. В Центре разработали
несколько тестов, и специально для слепых. Но Свирю они не нравились, он
им не верил. К счастью, слепые без поводыря ему пока еще не встречались.
Первая такая пара ожидалась только в конце ноября.
Зрячий сжал ладонь. Потом разжал. Волчка в ней не было. Он продолжал
заманчиво подергиваться на нитке прямо над кулаком.
- А ну-ка еще! - сказал зрячий, заводясь.
После третьего раза Свирь понял, что поводырю волчок не поймать. Но
рисковать он тут не мог. Да и, кроме того, слепые не нравились ему. Что-то
с ними было не так, а что - он не мог разобрать. И Свирь решил продолжать.
- А что, старый, - сказал он старику, сидящему рядом со зрячим, - ты
ж, поди, Расстригу-то помнишь? Тут, на Москве, ране не лучилось быти?
Старик поднял голову от похлебки, обтер ладонью губы.
- Нет, на Москве не лучися, - неожиданно густым голосом ответил он. -
А лярву его ляцкую, Маринку, видел, вот как ты меня ныне. Я в те поры зряч
был.
- А где же ты видал ее, дедушка? - заинтересовался Свирь. - Роскажи.
- А в Коломне я ее и видал. С сыном куды-то ехать садилася.
Разряжена! На каждом персте - золото! Истинно: ведьма! Давно то было.
- А теперь куды идешь, дедушка? - продолжал интервью Свирь, не давая
старику сбиться в сторону.
- Ржевской Богоматери иду поклониться. Сказывают, очи лечит, зрити
дает. За тем и влачуся со товарищи.
- Ну, дай тебе Бог, - сказал Свирь. - А что, любезный, и ты за
глазами идешь? - спросил он у поводыря.
- То племянник мой, Якушка, - объяснил спокойно старик. - А идет с
нами, сам разумеешь, мил человек, нам без него никак не можно.
- Да-да, - Свирь покивал, вставая.
Делать тут было уже нечего. Еще одни отпали. Как позавчера. И три дня
назад. И шестой месяц подряд. Из-за этого и не удержался, бросил на
прощание:
- А только чего же вы, сирые, туды не поспешаете, а зде, в
Огородниках, третий день таскаетеся? Харитоний, чай, не Ржевская
Богоматерь!
- Мимо шли, мил человек, умыслили помолиться...
Малыш вдруг без предупреждения дал картинку, и Свирь неожиданно
увидел укрупненное трансфокатором угловой камеры лицо поводыря. На
какой-то миг тот потерял контроль, и сонная маска внезапно исказилась
хищным оскалом, а в глазах полыхнуло такое пламя, что Свирь, подчиняясь не
осознанному еще импульсу, снова сел.
- Ну что, - прошептал он, ухватив старика за кисть, - звать
стрельцов? Или добром сговоримся?
И, явственно ощутив, как дернулся и замер слепец, Свирь понял, что
попал. Что-то было за душой у этого старика с катарактой, только неясно -
что. Скорее всего, это не имело никакого отношения к разыскиваемым Свирем
призракам, но теперь, пока он в этом не убедится, отпустить слепых он не
мог.
- Чего тебе надобно? - хрипло выдавил старик, мертвея и без того
неподвижным лицом.
- Савка! - загремел Зуб откуда-то сверху. - Давай сыграем!
- Отстань! - отмахнулся Свирь, не отводя глаз от старика и незаметно
собираясь, словно перед броском. - Вишь, знакомца стретил.
Он подтянулся к уху старика, растянул губы в рассчитанной на
окружающих улыбке.
- Говори скоро! - потребовал он. - Кто будете, куды идете, про что?
- Отпусти, - губами попросил старик. - Денег дам. Два рубля. Отпусти!
Больше нету.
Старика мелко трясло. И спутники его замерли. Только поводырь все
щупал глазами Свиря, бесполезно сжимая кулаки.
- Говори! - приказал Свирь. - Ну!
- Князя Трубецкого, Алексея Никитовича холопы... Беглые мы. Отпусти с
миром... Христом, Господом нашим...
Свирь разжал пальцы. Это были не Летучие. Теперь он знал это точно.
- Ступайте, - сказал он, - не вас ищу.
И встал, пряча в ухмылке досаду и разочарование.
- Ну, - закричал, обводя взглядом столы, - с кем?!
Потом он медленно брел обратно - через бывшие Мясницкие, а теперь
Фроловские, ворота и дальше, через людные крестцы Никольской, мимо
расписных боярских хором и подслеповатых нищенских клетей, мимо монастырей
и печатного двора, мимо лавок и лавчонок, суслеников и квасников, выносных
жаровен и вкусно пахнущих кадок, сквозь толкающиеся и смеющиеся толпы
стрельцов, слободчан и гостей, сквозь иконный рынок, между Верхними рядами
и Земским приказом, выворачивая на Троицкую, только что ставшую Красной.
Вообще-то ему уже пора было идти на Варварку, но еще вчера днем он
решил сбегать после "Лупихи" в Щупок, где за цепью на Серпуховской дороге
у одной из установленных на въездах в Москву камер начал барахлить
генератор синхроноимпульсов. И теперь, машинально свернув в Фроловские
ворота и располагая свободным получасом, Свирь продолжал бесцельно брести
по Китаю в сторону Живого моста.
Эта передышка, в сущности, была даже необходима. То, что ждало его
через эти полчаса, могло потребовать нечеловеческого напряжения сил. И до
чего же было хорошо, обойдя лавки на Пожаре, вот так вот, расслабленно и
отрешенно, постоять возле собора, у которого совсем не так давно Васька
Блаженный изводил Грозного, полюбоваться, спустившись к реке, красочной
панорамой Заречья, расстилающейся за огородами на Болоте. Несмотря на
базарный день, у собора сегодня было просторно, дышалось легко и, главное,
никто не приставал, не хватал за полы.
"Иголка, - думал он. - Иголка в стогу сена - вот как это называется.
Найди то, не знаю что. Хотя нет. Кое-что я все-таки знаю. Я знаю, что они
высаживались на Землю. Потом уже, далеко отсюда, они исчезли, бросив свой
корабль, может быть, даже погибли. И вот тут я могу только догадываться,
как это было. Но на Землю они точно высаживались. И скорее всего, именно
здесь и именно в этом году. Разве этого мало? Нет, сантер, этого вполне
достаточно, чтобы ты их нашел. Тем более что от начала до конца у тебя
всего лишь двести три группы, которые заслуживают проверки. То есть в
среднем по двенадцать в месяц. Ты сумеешь их найти. Должен суметь. Но вот
полгода прошло - и ничего. И сегодня опять не те. Черт побери! Когда же
все это кончится?!
Когда-нибудь, - сказал он себе. - Когда-нибудь это кончится. Прошло
только полгода, еще не время паниковать. Дальше будет даже хуже. Ты
постоянно будешь думать, что проскочил мимо. Но если ты сам не наделаешь
ошибок, ты их найдешь. Потому что у тебя есть преимущество. Те же
неосознанные реакции им ни за что не потянуть - как бы ни накачали их
киберколлекторы. Тем более что им это и не надо. Это та степень
несоответствия, которую можно допустить. При условии, что тут нет тебя. А
ты есть. И раз ты есть, значит, ты их найдешь. Их ведь совсем немного,
этих калик перехожих, которых отобрали для тебя в Центре".
Он вспомнил Пайка, как тот стоял перед Ямакавой и, явно гордясь
сделанным, докладывал, что им удалось привязаться к времени и месту.
- Нам, конечно, не определить, где носило "Целесту", - отвечал
Ямакаве Пайк. - Но темпораторы вовсе не обязательно размещать на ее борту.
Копейка! Мы встретим Летучих на Земле. Эта копейка отчеканена в середине
тысяча шестьсот шестьдесят второго. Июнь плюсминус пять месяцев. В итоге
мы получаем строго ограниченный интервал...
"Благодари бога, - сказал себе Свирь. - Тебе просто повезло. Ты даже
не представляешь, как тебе повезло, что летом шестьсот шестьдесят третьего
чеканку медных денег прекратили, а сами деньги изъяли. У твоего
безнадежного поиска, во всяком случае, есть видимый конец".
Он поморщился.
"Действительно, конец, - подумал он. - Если до этого времени я не
найду Летучих, это и в самом деле будет конец. Гибель надежд. Мой смертный
час. Не хотел бы я пройти через это..."
Побродив по Подолу, Свирь вернулся в Китай. Он дошел до Святого
Георгия и стал моститься на паперти, прямо на солнцепеке, спугнув, словно
птицу, затрясшего лохмотьями и цветисто облаявшего его калеку.
Камеры уже вели Сивого со спутниками, будто направляя их по
невидимой, но точно прочерченной линии к той пульсирующей в сознании Свиря
точке, где он разорвет сплетенные Состоявшимся нити и шлепнется в пыль,
выходя на контакт. Он еще раз мысленно отмерил три коротких подпрыгивающих
шага, которые необходимо сделать, прежде чем упасть, вытащил и снова
воткнул в рукав иголку с ниткой, размял мышцы лица, проиграв досаду,
восторг и призывную мольбу, и напрягся, ловя недалекий уже миг, когда
Сивый с Обмылком покажутся из-за клетей, выплывая на площадь.
- А, суч-чонок! - оглушительно рявкнул чей-то голос над головой, и,
прежде чем Свирь успел осознать услышанное, крепкая и грубая рука
вцепилась ему в плечо, и тот же голос продолжал: - Сидишь! Смотришь! Давно
я тебя не гонял!
Это был Бакай. Видно, он ночевал где-то на одном из соседних дворов,
в мертвой для камер зоне, и теперь, пропущенный Малышом, внезапно оказался
рядом. Пьяный, отвратительный, заросший до самых глаз растрепанной
бородой, он орал, то занося, то опуская кулак, и Свирь - тренированно
съежившийся и трусливо рыскающий глазами - с остановившимся сердцем увидел
проходящих мимо и даже не поглядевших в его сторону Сивого с Обмылком.
- Пусти! - пискляво просил он, тщетно пытаясь вырваться. - Что я
тебе? Ну пусти! Да пошто ты злобишься? Что я сделал-то?! - кричал Свирь,
стараясь не прикусить себе язык от рывков трясущего его за шиворот Бакая.
Секунды просеивались сквозь пальцы. Сивый с Обмылком уже шли Кривым
переулком, приближаясь к Зачатию Святой Анны, а Бакай, распаляясь, входил
в раж, и ясно было, что сейчас он начнет бить.
- Мокрота! - ревел Бакай. - Моча песья! Меня ищешь, шкура горбатая?!
Зашибу!
Он снова занес кулак, явно собираясь на этот раз вмазать, но Свирь,
извернувшись, впился зубами в руку, державшую его за воротник, и, когда
взвывший от боли и неожиданности Бакай разжал пальцы, изо всех сил
рванулся вперед. Не оглядываясь, он летел по Кривому переулку, оставив за
спиной крик "Стой!" и несколько тяжело повисших в воздухе угроз. Не до
Бакая было сейчас! Главное заключалось в необходимости любой ценой настичь
Сивого, и Малыш, не сумевший вовремя предупредить об опасности, теперь
старался вовсю, с разных точек высвечивая уходящую от них в очередной раз
пару.
Обмирая, Свирь видел, как катастрофически быстро приближаются они к
неказистой церквушке, за которой, по записи, должны исчезнуть. От тюрем он
успел своими глазами ухватить мелькнувшие на фоне Святой Анны и тут же
скрывшиеся за ней опашни. И пока он, задыхаясь, бежал по переулку, Сивый с
Обмылком дошли до Николы Чудотворца, свернули за него - и через
поставленные вчера камеры Свирь увидел, как Сивый отворяет заднюю дверь
возле левой апсиды.
Они вошли в церковь! Оказывается, они вошли в церковь, откуда потом
не вышли. Этот вариант Свирь не рассматривал. В алтарной части, куда вела
задняя дверь, камер не было. Но они были в самой церкви, и эти камеры
Сивого не зафиксировали. Может быть, они с Обмылком весь день проторчали в
алтаре? Но зачем? И кто бы им это позволил?
Свирь добежал до Николы Чудотворца и, стараясь отдышаться, медленно
пошел вокруг. У двери он остановился, не зная, как поступить. И тут Малыш
показал ему Бакая. Бакай спускался по Псковскому переулку, собираясь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг