- Позвонишь - встречу в космопорте. Когда ждать-то?
- Недели через две - три. Предупрежу заранее. И вот еще
что... Впрочем, ладно...
- Ты уж договаривай.
- Раки. Они должны дымиться. А пиво - холодное.
- Раки будут живые, и дымиться начнут на твоих глазах.
- Может ты и пиво будешь варить на моих глазах?
- Интересная мысль. Я еще не пробовал варить пиво. А
мысль интересная!
- Но не на моих глазах. Или у тебя кроме диплома кулинара
есть диплом пивовара.
- Нет.
- Тогда ограничь свои амбиции раками. Сделай одно - но
хорошо!
- Добро.
- Будь здоров!
- Храни тебя Бог. Терпения и удачи!
Калуца на экране побледнел и исчез. Осталась только его
прощальная улыбка.
Глава 4
Я прибыл в кабинет Калуци точно в половине десятого.
Именно такая трактовка словосочетания "ближе к десяти"
показалась мне наиболее исчерпывающей. Все, что
располагается во времени после половины десятого однозначно
ближе к десяти, нежели к чему бы то ни было отличному от
десяти.
Я был уверен, что Калуца меня уже ждет и, как выяснилось
позже, не ошибся. Я ошибся в другом. Я полагал, что попаду
сразу в кабинет, но оказалось, что доктор Калуца имеет
личного секретаря, в качестве какового выступало
очаровательное юное создание женского пола, а его кабинету
предшествовала приемная.
Войдя в эту приемную, я немедленно представился по всей
форме, сделал несколько подобающих случаю замечаний
относительно чистоты, порядка и хорошей погоды,
сопутствующих деятельности уважаемого доктора Калуци,
сопроводив все это изящным комплиментом в адрес хозяйки
приемной.
Очаровательное создание немедленно зарделось и заявило,
что его зовут Сима и что оно приходится дочерью уважаемому
доктору Калуце, так что пусть я ничего такого не думаю. Я,
впрочем, ничего такого и не подумал, хотя обычай иметь
личного секретаря теперь изрядно подзабыт.
В общем, мной овладело довольно игривое настроение.
Захотелось подурачиться иди встать на голову. И, клянусь
честью, это было бы вполне уместно! Ибо никакого другого
эпитета, кроме "ясно солнышко", подобрать для личного
секретаря доктора я так и не смог.
Кончилось все тем, что Сима пригласила меня в кабинет.
Доктор Калуца встретил у самой двери, церемонно
приветствовал и проводил в кресло. Я почувствовал себя
персоной весьма и весьма значительной.
Разговор начался...
Да, Калуца. Это был человек среднего возраста, нос прямой
с горбинкой, волосы - сизые, глаза - голубые, лицо овальное,
скуластое... И прочее. Очень доброжелательный, контактный и,
не побоюсь этого слова, умный. Отнюдь не про всякого
человека можно так сказать, обменявшись с ним двумя-тремя
фразами. Про Калуцу это было можно сказать сразу, не
опасаясь последствий. Впрочем, все здесь зависело от того,
какую цель преследовал посетитель. Я был следователем, а он
был подследственным, то есть, в известной степени,
противником, и я принял версию, что имею дело с очень умным
человеком сразу, как переступил порог кабинета. Все-таки
видеофон и стереография не самое подходящее средство для
физиогномических наблюдении. Как-то вчера вечером он мне не
показался. Обычный человек. Видимо, личное обаяние и тому
подобные вещи застревают где-то там, в эфире или в
проводах...
- Итак, - произнес Калуца, когда я окончательно
утвердился в кресле, - давайте сразу оконтурим направление
нашей беседы. Вернее, уясним себе, куда она нас может
завести.
- Это в большей степени зависит от вас, - сказал я.
- Именно поэтому я хочу заранее выяснить, какую основную
цель вы преследуете.
- Я - следователь. Моя цель - поиск истины. Желательно,
чтобы в моем распоряжении оказались голые факты без примеси
эмоций и личных точек зрения.
- Ага... Так вы - сторонник известных взглядов, согласно
которым существуют эти самые голые факты в чистом виде. Ну
что ж...
- А вы?
- Я - нет. Я полагаю, что в большинстве случаев попытка
раздевать факты приводит к тому, что внутри ничего не
обнаруживается. К вящему удивлению. Голыми бывают только
короли, да и то - в сказке.
- Ну, это как посмотреть...
- А вы какую позицию предпочитаете: первого министра или
невинного младенца?
Я внутренне перевел дух. Впечатление меня не подвело. Но
позиция невинного младенца меня не устраивала по причине
возраста, а позиция первого министра не подходила, ибо я им
не являлся.
- Знаете, Ричард Яковлевич, давайте мы для начала
заготовим эти самые факты, а уж потом начнем их драпировать
или обнажать. Я, думаю, мы этот вопрос решим.
- Не уверен, - задумчиво произнес Калуца. - Но -
попробуем! Чем черт не шутит... Какая форма вас устроит?
- Форма? Форма чего? А-а-а.., форма вопросов и ответов.
- Прошу вас.
- Вопрос первый... Извините, вы не возражаете, если я
буду вести запись беседы?
- Вы ведь имеете право и даже обязаны. К чему же эти
церемонии?
- Я имею право принять решение о целесообразности.
- Тогда принимайте, и - к делу.
- Буду записывать.
- Ну, это несколько меняет дело. Я должен буду обдумывать
свои ответы.
Пока это был первый факт. Если должен - значит есть что
обдумывать.
"Интересно, что получится, если данный факт попытаться
раздеть", - подумал я.
- Вопрос первый: как вы оказались в составе экспедиции?
- Я - врач. В экспедиции нужен врач. Меня пригласили - я
согласился.
- Кто именно пригласил?
- Меня рекомендовал Шеффилд, а кто пригласил - не суть
важно.
- Кто принял решение? - быстро опросил я.
- Решение было принято коллегиально.
- Вопрос второй: какие медико-биологические исследования
предполагалось провести?
- Разве вы не знакомы с документами?
- Отчасти.
- Ознакомьтесь полностью.
Лицо Калуци сохраняло при этом бесстрастное выражение.
Оно просто-напросто не выражало ничего!
- Вопрос третий. Экспедиция выполнила все свои задачи?
- В части медико-биологических исследований - да. В
остальном - не знаю.
С каким удовольствием я раздел бы этот факт до конца! Но,
увы.
- Вопрос четвертый: отчего умер Сомов?
Последовала пауза. Потом Калуца знаком показал, что
просит остановить запись. Я остановил и знаком же дал ему
это понять. Он кивнул.
- Вероятно, это ваш главный вопрос. Я полагал, что вы его
зададите несколько позже. Но вы его задали теперь. Ответ я
дам. А почему я не хочу, чтобы он был задокументирован, вы
поймете сами. Это один из тех вопросов, который содержит в
себе факт, не поддающийся раздеванию. Как только вы его
попытаетесь раздеть, он начнет одеваться еще сильнее... Так
вот, с моей точки зрения, Сомов вовсе не умер и даже
наоборот. Оба Сомова живы и здравствуют.
Я не то, чтобы опешил, а скорее, был выбит из седла. Все
вопросы, которые я хотел задать, немедленно потеряли смысл.
А какие новые вопросы можно и нужно было задавать я не знал
и спросил первое, что пришло на ум:
- Это связано с медико-биологическими исследованиями?
- Безусловно. Хотя нет. Скорее, в какой-то мере.
- Ага... Хм... Но где же он, в таком случае?
Лицо Калуцы... Не знаю, мне как-то раньше не приходилось
видеть лицо, выражающее такую внутреннюю муку.
- Вчера, - тихо произнес он, - вчера вы с ним беседовали.
- Но... Позвольте... А где же в таком случае второй
Сомов?!
- Вы беседовали о обоими.
Вероятно, мое лицо при этом что-то выражало. Судить о
том, что именно, я не берусь. Просто не знаю, что там оно
могло выражать.
- Так что же, - выдавил я, - он был един в двух лицах?
- Наоборот. Двое в одном лице.
- Но это же бред!
- Это, тем не менее, факт. Хотите - раздевайте, хотите -
нет, но это факт.
- Да-а.., - произнес я, - факт, так факт. И что мне
теперь делать, с этим фактом?
- Вы слишком узко ставите вопрос. Вопрос надо ставить
шире, много шире. Что нам всем с ним делать? Всему
человечеству? А?
- Вот уж не знаю... Всему человечеству... А может быть,
ему наплевать?
- Ни в коем случае! Человечество поставлено перед фактом.
Ему не может быть наплевать! Неужели вам это непонятно?!
- Мне-то может быть и понятно, а насчет человечества...
Черт его знает! И есть ли оно, как таковое, - все
человечество?
- Есть, есть - можете не сомневаться... Мне кажется, пора
нашу беседу заканчивать. Отправляйтесь к своему начальству,
доложите, постарайтесь донести и не расплескать. И
попробуйте понять, какие вопросы имеет смысл задавать
теперь. Мне важно... Всем нам важно, чтобы постепенно
родилась уверенность, что это - самый что ни на есть из
фактов факт. Более того, вы обязаны его неопровержимо
доказать. Понятно? Неопровержимо!
- Понятно... Ничего непонятно! Кому, собственно, доказать?
- Человечеству.
- А-а, вот так?!
- Вот прямо так.
- И что потом?
- Потом, как водится, суп с котом. Всего вам доброго...
Он церемонно, проводил меня до двери.
Я вышел из кабинета настолько ошалевший, что забыл
попрощаться с личным секретарем.
Очнулся я только в гостинице. Сначала я дернулся было
вызвать Сомова, но потом сообразил, что совершенно не
представляю, о чем с ним говорить. И как. И тогда я вызвал
Спиридонова. Он вызвался подозрительно быстро и прямо с
лету, едва проявился на экране, поинтересовался:
- Привет. Есть новости?
- Есть, - сказал я.
- Ну-ну... Чего надо?
- Я пожалуй, прилечу.
- Давай, прилетай... А то может еще поработаешь? Или надо?
- Ох, надо, шеф!
- Сам ты шеф!.. Может быть сначала на Марс?
- А зачем мне на Марс?
- Свеаборг там.
- Да?.. Нет, шеф. Прилечу.
- Ну-ну... Давай, прилетай. Жду.
Когда я появился в отделе, то застал там целую группу
сослуживцев с многозначительными лицами. И счел за благо
сделать такое же. Воизбежание. Особенно многозначительное
лицо было у Штокмана. Он поманил меня пальцем, а когда я
приблизился, показал через плечо на дверь кабинета
Спиридонова и поднял его вверх.
- У себя? - спросил я.
- Ждет. Только что здесь был Шатилов.
- Серьезно?
- Лично. Тебе знакома фамилия Свеаборг?
Я насторожился.
- А в чем дело?
- Два часа назад Джон радировал с Марса. Свеаборг
погиб... Или.., - Штокман умолк, как будто поперхнулся. Его
лицо сделалось еще многозначительнее.
- Ну, что "или"?
- Неясно. Предполагают самоубийство.
- Кто предполагает?
- Не знаю. Кто-то там предполагает, а кто именно -
непонятно. Шеф злой как черт. Наорал на Шатилова.
- Шеф - на Шатилова?!
- Натурально - своими ушами слышал. Ты, говорит, старый
хрен, мало тебя били, а тебе все неймется. А я, говорит,
тоже старый дурак... Мы тут как раз совещаемся по этому
поводу.
- И к какому выводу пришли? - поинтересовался я,
рассматривая многозначительные лица своих коллег.
Карпентер хмыкнул, а Сюняев поморщился и устремил взор в
потолок.
- Есть мнение, что ты скоро станешь большим начальником,
- сказал Карпентер задумчиво.
- Да, - подтвердил Штокман, - такое мнение имеется.
- А что думает Сюняев?
- Сюняев думает, что хрен редьки не слаще, - сказал
Сюняев.
Сюняев был моим личным оппонентом в любом деле. Но ему
этого было мало. Он был моим личным другом, а посему считал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг