- Вот видишь, - сказал Калуца. - И так всегда! Но он
старше - приходится слушаться, иначе побьет...
- А что, бывало? - поинтересовался Сомов с некоторым
ехидством.
Калуца выпятил губу.
- Ты его не знаешь - страшный человек. На два года меня
старше - испортил все розовое детство.
- Так вы уже давно знаете друг друга?
- Да, скажем прямо, давненько...
Свои "эксперименты" Калуца начал сразу после выхода на
траекторию и отстыковки туера, то есть после перехода в
инерционную фазу полета. Раскрутка "Вавилова" обеспечила
почти нормальную силу тяжести, так что жизнь на рейдере
приобрела характер спокойный и размеренный.
Сомов познакомился со всеми членами экипажа, и его
удивило, насколько точно люди были притерты друг к другу.
Это был просто классический пример подбора людей для
длительной экспедиции. Характеры были разные, но за
прошедшие сутки полета Сомов не заметил никаких конфликтов
или чего-нибудь даже отдаленно напоминавшего ссору, хотя
взял на себя роль бойкого молодого человека, сующего нос во
все дела. Так ему казалось проще. Роль эта была принята
всеми, за исключением Асеева. Последний был подчеркнуто
корректен в разговорах, серьезен и, как показалось Сомову
после одной беседы, понял, что из себя представляет Сомов.
- Ты, мне кажется, поторопился с выводами, - сказал тогда
Асеев. - А что касается Марса - это тоже Земля. Мы
приближаемся к кризису - нужно менять стратегию освоения
Солнечной системы. Но этот кризис будет преодолен, и все
станет на свои места. Марс и Венера - это наша территория.
Иное дело - Внеземелье.
- Почему? - спросил Сомов.
- Там нет солнышка, а мы - его дети, - ответил Асеев с
усмешкой. - Не Земли - его. Там иной энергетический фон. Не
знаю.., но мне кажется, оно чуждо биологической жизни... Но,
ничего, это полезно. Посидишь на спутниках Сатурна,
померзнешь, и Марс тебе покажется райской долиной.
- А там холодно?
- Не знаю.., но я там мерзну. Даже при сорокаградусной
жаре... Меня больше беспокоит другой вопрос. Вот ты, Володя,
принадлежишь к другому поколению, нежели, скажем, мы с
Калуцей. Яркий представитель поколения, идущего нам на
смену. Я сталкивался уже с многими его представителями и
обнаружил, что оно делится на две отчетливо выраженные
категории. Первая категория - это те, которые приняли нашу
игру. Но мы сформировались в героическую эпоху освоения
Приземелья, и наши традиции, стиль жизни этим обусловлены.
Помнишь стартовый ритуал? У меня каждый раз комок в горле...
Потому что я видел не однажды, как менялся состав экипажей
на церемонии финиша. Он изменялся в сторону уменьшения,
Володя... Теперь даже полет к Юпитеру - прогулка. Но мы
соблюдаем ритуалы. Мы помним, откуда их истоки. А эти
новички - они молоды, сильны, целеустремленны, но они уже
ничего не могут помнить. Это не их вина - это проблема. Их
не тревожат воспоминания, но они соблюдают схему поведения и
переносят ее на другую жизнь. В результате схематизируется
сама жизнь. Вот откуда истоки этой глупой игры в бумажки и
начальники.
- А другая категория? - поинтересовался Сомов.
- Другая категория - это те из молодых, кто понимает, что
жизнь вышла за рамки схемы, это золотой фонд цивилизации -
люди, которые призваны обеспечить ее прогресс. Но вот
странность, - я все чаще наблюдаю у этих людей отсутствие
желания что-то менять. Они не хотят брать на себя груз
ответственности за судьбу цивилизации. У большей части в
глазах я вижу насмешку, за которой скрывается либо цинизм,
либо лень, либо беспомощность. Мне показалось, Володя, что
ты из этой категории. Я ошибся?
- Да, - произнес Сомов, подумав, - вы, наверное, правы.
Надо поразмыслить над этим.
- Поразмысли, - мягко сказал Асеев. - Но это, так
сказать, полярное суждение. Не следует его абсолютизировать.
Люди все разные, а жизнь подскажет и научит. Хотя, скажу
тебе откровенно, смерть учит быстрее...
Внешняя сторона экспериментов Калуци состояла в
следующем. Каждый день после завтрака они с Асеевым
удалялась в отдельную каюту, оборудованную под лабораторию,
садилась в кресла, напяливали на головы какие-то колпаки,
после чего, оставаясь в таком положении, перебрасывались
короткими фразами. Причем, Асеев сидел неподвижно, а Калуца
тыкал в кнопки приборов, набирал какие-то команды на пульте
дисплея, иногда вскакивал и ругался непотребными словами, а
иногда замирал в кресле, выпучив глаза.
Сомов уже на третий день принял участие в эксперименте,
но дней пять не проявлял активности, сидел в углу тихо,
впитывал слова и выражения, выполнял мелкие поручения, но
старался слиться с окружающем средой, отдавая себе отчет в
том, что настроение участников - Калуцы главным образом -
меняется в зависимости от степени успешности реализации его
планов, которая, в свою очередь, полностью зависит от того,
насколько точно они соответствует проекту Всевышнего,
создавшего человека таким, каков он есть на самом деле, а не
таким, каким он вырисовывался в схеме Калуцы.
Сначала Калуца вообще не обращал на него внимания, но
постепенно, по мере корректировки планов в сторону большего
соответствия упомянутого проекта упомянутой схеме, дело,
видимо, пошло на лад, и Калуца обратил на Сомова
благосклонный взор, избрав его приемником откровений,
прозрений и сентенций разного рода, источником которых был
он сам. Кроме того, Сомов служил заземлением для разряда
эмоциональных напряжений в тех многочисленных случаях, когда
результаты исследований не лезли в ворота, сооруженные
Калуцей на почве психологической науки. Разрядка протекала
бурно.
- Что вы здесь делаете, Сомов?! - рычал Калуца в таких
случаях, переходя на "вы". - Я сам бездарь, и удвоение
количества не изменяет качества... Выключите хотя бы
усилители!.. Что? Не знаете?.. А что вы вообще знаете?!
Постепенно Калуца отходил, менял тон с
агрессивно-истерического на жалостно-иронический и
принимался сетовать на судьбу, объясняя попутно в чем именно
состоит бездарность его, Калуцы, по сравнению с лучшими
умами человечества, которые еще сто или двести лет назад
сказали буквально следующее...
К десятому дню Сомов уже в целом понимал, какую тайную
цель преследует Калуца, и даже, в основном, изучил
технологию обращения с аппаратурой.
- Этому агрегату цены нет, - похвастался однажды Калуца.
- Я нашел Эдисона и он мне сделал абсолютно надежные
комплекс. Вы можете стучать по нему кувалдой - он будет
работать. Не верите - несите топор!
Сомов улыбался в ответ, но про себя. Он вообще заметил,
что в периоды отдохновения и собеседований после
экспериментов Калуца преображается в какого-то мальчишку -
хвастливого, безапеляционного, чудовищно самолюбивого и
обидчивого. Он не терпел никаких возражений и любой
посторонний тезис подвергал ядовитому комментированию с
позиций полного или частичного отрицания. Порой это было
совершенно нетерпимо, причем Асеев, изредка принимавший
участие в постэкспериментальных разговениях и разговорах,
получал в свой адрес моральные оплеухи за самый безобидный
комментарий.
Но постепенно Кадуца приходил в себя, и оказывалось, что
это совершенно нормальный и притом весьма здравомыслящий
человек, артистичный, с изрядным чувством юмора и
полновесной мерой критического отношения к собственной
персоне. Его эрудиция была колоссальна. Сомов однажды затеял
разговор о внутреннем строении спутников больших планет и
был ошеломлен, когда услышал, что "вулканическая
деятельность на Ио безусловно как-то связана с колоссальными
запасами серы на планетоиде". Разумеется, о запасах серы
Сомов знал, но спрашивается, откуда Калуца мог почерпнуть
эти сведения, если специально не изучал планетологию?
Что касается психологии и вообще наук, изучающих
человека, как существо разумное и социальное - здесь в
познаниях Калуцы, судя по всему, белые пятна отсутствовали.
Причем, он не просто излагал какие-либо сведения, концепции
и теории с указанием слабых мест, но, одновременно,
сопоставлял точки зрения различных исследователей чуть ли не
со времен Аристотеля с пояснениями, почему тот или иной
гений выбрал для себя именно такую позицию и какую позицию
занимала его вторая супруга по отношению к первой.
- Слушай, откуда ты можешь знать, что Ницше в молодости
был безнадежно влюблен в артистку оперетты? -
поинтересовался однажды Асеев. - Он и сам-то об этом,
вероятно, не догадывался.
- Да нет, он-то, конечно, был в курсе. А я, знаешь ли,
имею пристрастие к мемуарной литературе...
После очередного сеанса в креслах часа два-три
посвящалось разговорам на околопсихологические темы, а потом
Калуца просил всех удалиться, брал свой толстенный
лабораторный журнал и принимался туда что-то записывать. Что
именно, Сомов не знал. Асеев на вопрос об этом ответил с
усмешкой: "Ричард, вероятно, описывает режимы и свои
ощущения от этих режимов". "А вы сами испытываете какие-либо
ощущения во время сеансов?" - поинтересовался Сомов. "Да,
конечно. Но описывать их не берусь. Для сохранения навыков
письма у меня есть бортовой журнал, но записи в него
подлежат только события".
На восемнадцатые сутки Сомов впервые заменил в кресле
Асеева.
Сеанс длился полтора часа и за это время он ничего
особенного он не испытал, если не считать маленького
потрясения.
Калуца то сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к самому
себе, то что-то бормотал под нос, а потом вдруг принимался
вертеть ручки приборов, подстраивая одному ему известные
амплитуды, частоты и фазы... Чего? Да Бог его знает...
Сомов отвлекся и вспомнил, как однажды в детстве они с
приятелем уперли откуда-то какой-то прибор с невероятным
количеством ручек и кнопок. И включили его в сеть, но он не
взорвался и не загорелся, а начал урчать и трещать. И они с
приятелем испугались и убежали. А потом обоим влетело... Но
ручки они успели покрутить вволю!
- Володя, а ведь ты мне мешаешь, - неожиданно сказал
Калуца. - Я не могу никак подстроиться. Жаль конечно, что
вам влетело, мне, например, в детстве тоже влетало, но
теперь это не мешает заниматься делом. Думай о чем-нибудь
серьезном. Стационарно думай, без этих всплесков эмоций.
Воспоминания детства слишком ярки.
- Так ведь здорово влетело! - пробормотал ошеломленный
Сомов.
- Все, не мешай! - буркнул Калуца.
Сомов замолчал и принялся старательно думать о том, как
интересно будет работать на на спутниках Сатурна. На том же
Титане, например...
Когда был дан отбой, Сомов почти уснул.
- Ну вот, это уже кое-что.., - сказал Калуца, потирая
виски и сосредоточенно глядя прямо перед собой. - "Свой
тайный смысл доверят нам предметы?.. И вот тогда без слов из
темноты, из бедного невежества былого..." Неплохо! Зря я с
Иваном возился столько времени. Как бревно - ни чувств, ни
ощущений, и мыслить толком не умеет... Поди проникни в
тайники его души:
- Вы что, действительно как-то узнали про этот прибор? -
спросил Сомов.
- Узнал, друг мой, узнал... Да ведь как ты думал! Можно
подумать, что с той поры, все оставшиеся годы ты только и
мечтал о том, чтобы снова дорваться до этих ручек!
- Как было сказано, так и думал... Сосредоточенно.
- И отлично. Завтра продолжишь думать, а сегодня оставь
меня, юноша неполовозрелый! Мне надо кое-что запасать и
вообще... Я желаю отпраздновать маленький успех в полном
одиночестве.
И Калуца забыл о Сомове. Судя по всему, его настроение в
этот день резко улучшилось. И Сомов, гордый своей
несомненной полезностью для науки, удалился, сопоставляя на
ходу явления, данные ему в ощущениях. А именно. Невероятно,
но факт: Калуца сумел прочитать его мысли. Или, во всяком
случае, проникнуться его ощущениями.
После этого эпизода Калуца, во-первых, резко увеличил
продолжительности сеансов, а во-вторых, расширил круг
исследуемых лиц. За два дня из всего экипажа он выбрал еще
двоих: Сомова-старшего и Свеаборга, а вот китайца Вэнхуа
забраковал.
- Ты, Дэн, темная личность, - сказал он после двухчасовой
отсидки. - Восточный тип психики. Он европейцу не по зубам.
Что ты мне все время Будду суешь?
- Так ведь святой человек, - заметил Вэнхуа.
- Мало что святой, мы тут не в храме... Как тебе это
удается? Все равно ведь не поверю, что он один у тебя в
голове...
В экипаже все знали с самого начала, что Калуца будет
заниматься "мозговыми эффектами", однако до массового
"зондирования подкорки" никто особого любопытства не
проявлял. Во всяком случае, явно. А вот после этого вошли в
моду кулуарные разговоры. Они, впрочем, не касались
непосредственно деятельности Калуци а вертелись вокруг тайн
подсознания и прочих сумеречных явлений души.
Сомов отметил два обстоятельства. Первое: судя по всему,
возможности Калуцы произвели серьезное впечатление. Его
статус в коллективе изменился скачком и начал приближаться к
верхней отметке на шкале авторитетности и уважения. И
второе: серьезные разговоры носили преимущественно парный
характер, а во время трапез, то есть когда в каюткомпании
собирался весь экипаж, свободный от вахты, те же разговоры
носили характер иронический.
Судя по всему, гипотетические возможности Калуцы по
угадыванию мыслей и душевных состоянии путем "околпачивания"
почти на всех произвели угнетающее впечатление. Вероятно,
здесь срабатывали какие-то защитные реакции психики людей.
Подсознание старалось защититься от вторжения, срочно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг