для принятия своих решений.
- А ему говорят.., - повторил я, - начальник ему говорит:
а кто будет нести личную ответственность за принятое решение?
- Вот так?! А Шеффилд в ответ?
- А Шеффилд ему в ответ: никто. Потому что, если будет
принять плохое решение, и наступят последствия, нести
ответственность поздно. Надо думать, как ликвидировать это
последствия.
- Так-так! А начальник?
- Начальник молчит. Он-то знает, что Шеффилд прав.
Ответственность - это возможность наказания. То есть попытка
стимулировать нерадивых будущей поркой. Но "сверхличность"
Шеффилда и не надо стимулировать. Она отвечает за свое
решение своим существованием. Ведь если решение будет
плохое, то ее не захотят создавать еще раз сами компоненты.
- Да, пожалуй, что и так, - задумчиво согласился
Спиридонов. - Но для нынешнего начальствующего состава
Шеффилд опасен не самой этой идеей. Может быть, в нее толком
никто и не верит. Опасность в другом. Что любит начальник?
Ну, думай, не сиди!
- Начальник любит... Хм... Да мало ли...
- Вот этого начальник не любит... Странно, Гиря, сколько
лет ты у меня в подчинении, а не знаешь. Плохо мы еще
работаем с кадрами...
- Начальник, Васильевич, любит, чтобы ему смотрели в рот,
- наконец сообразил я.
- Ну, вот же, ведь можешь, когда захочешь!.. А для того,
чтобы тебе смотрели в рот, ловили каждое твое слово и
исполняли твои повеления неукоснительно, необходимо иметь
авторитет. Это такая штука: Такая тонкая штука - ее копят
годами. Любое решение авторитетного лица уже потому верно,
что его никто не осмелится подвергать сомнению. И вот что я
думаю, хоть ты меня убей: кто-то понял, что идеи Щеффилда
могут подорвать веру в эффективность существующих структур
власти. Сейчас им альтернативы никто не видит, а ежели
увидят - это, брат, чревато! В истории такие случаи
случались. Я так скажу - а я в историях ковыряюсь последнее
время - все общественные катаклизмы случались из-за этого. Я
вообще, Гиря, последнее время начал шевелить мозгами. Хочешь
узнать, что я нашевелил?
- Каждый хочет владеть мнением начальника, - сказал я,
упирая на слово "владеть".
- Ладно, так и быть. Вот скажи мне, почему раньше на
Земле было очень много государств? Не знаешь - куда тебе! Я
знаю, - Спиридонов ткнул себя в грудь. - Всегда есть две
тенденции: снижать уровень принятия решений и, наоборот,
повышать его. Тенденции противоречивые. С одной стороны,
цивилизация объективно нуждается в повышении этого уровня.
Еще бы! Если каждый начнет решать, куда вертеть реки и какие
переворачивать горы - это что же получится? А с другой
стороны, сидит царь, или, там, император, и все за тебя
думает. Неприятно. Каждый человек хочет думать сам за себя.
Что придумали: разбили все на квадраты, и в каждом свой
начальник. Царь, король, президент или Папа римский. Они
между собой цапаются, но, между прочим, не дают друг другу
валять дурака. Знают, шельмы, что если будут валять - их
снизу начнут выдавливать. Таким вот образом соблюдается
баланс интересов. Но вот приходит сильная личность - Гитлер,
Сталин, Мао или как его там... Ну, в Америке - не помнишь?..
Какой-нибудь Александр Македонский или, там, Юлий Цезарь. И
начинается дурдом. Давай все делить, переиначивать - только
щепки летят. А почему? Потому что упомянутые личности
брались решать все за всех...
"Бордо" подействовало, и Спиридонов, войдя в раж, теперь
витийствовал. Я соответственно, наслаждался, потому что
когда Васильевич подступался к основным вопросам философии,
его нельзя было остановить. Он поднимался до немыслимых
интеллектуальных высот, окидывая зорким оком горизонты
неведомого и, порой, заглядывая в такие уголки, о
существовании которых я и не подозревал.
- А теперь какой-то мозгляк Шеффилд, кучкуясь с весьма
подозрительным Калуцей и используя загадочную болезнь
пострадавшего в космических безднах Сомова - безусловно
героя, а как же! - предлагает невесть что. Он предлагает,
чтобы исполнители сами принимали решения и сами их
исполняли! Причем любые. Собрались, подключились друг к
другу, все быстренько решили - и разбежались. Как это
понимать? Куда девать начальников, я тебя спрашиваю?.. Это,
Гиря, схема, но помяни мое слово, вокруг этой схемы все и
завертится... А? Как думаешь?
- Черт его знает, Васильевич, как оно завертится. Может
так, а может этак...
- А ирландцы?! - напирал Спиридонов.
- Ну и что же, что ирландцы, - парировал я. - Мало ли...
- Правильно. Черт их знает, этих ирландцев, что у них на
уме... У нас не о том голова болеть должна. А о чем у нас
должна голова болеть?
Я, признаться, тоже захмелел, и нужно отметить, голова у
меня в этот момент ни о чем не болела.
- А голова у нас, Гиря, должна о том болеть, как бы этих
Шеффилдов раскрутить на откровенность. Нужен план завтрашней
компании. Вот я, например, как себя должен вести? Изображать
агромадного начальника? Как думаешь, потяну?
- Вполне, - оказал я, окинув Спиридонова критическим
взором.
- Ну, допустим, излагаю факты, нам известные, давлю на
психику. И что? Оли уперлись: нет, мол, не было ничего, а
если и было, то когда это было...
- А второй параграф? - напомнил я.
- Где? - Спиридонов изобразил на лице полнейшую
невинность. - Какой параграф? Ничего не знаем, не ведаем...
Структура личности? Какая структура? Мы белки с генотипом
перекрещиваем, или, там, углеводы с хромосомами...
Непонятен, Петя, сам узел проблемы, центральная точка
беседы. Что они хотят? Чего добиваются? А мы чего хотим?
- Мы хотим докопаться до истины, - заявил я не очень
уверенно.
- Мы-то? А зачем она нам? Что мы с ней будем делать?
- Знание истины полезно само по себе.
- Да начхать мне на истину, если от нее нет никакого
проку. Ты думаешь, чем я сегодня весь день занимался? Я,
брат ты мой, встречи проводил на высшем уровне,
консультировался кое с кем, и резюме такое: дохлое дело,
Васильевич, - съедят. Не дадут вспучить дело до нужных
размеров. Знаешь, чего боятся голованы? Боятся, что станет
хуже, чем сейчас. Здесь, в Сараево, разный народ собрался,
но я ощутил, что все они пляшут вокруг одной проблемы. И
проблема эта - человек. Сейчас, худо-бедно, дают работать, а
могут вообще закрыть краны. Под лозунгом: человек - не
подопытный кролик.
- Думаю, Васильевич, мы должны убедить Калуцу и Шеффилда,
что являемся их союзниками. Это основная задача.
- А мы разве являемся?
- Да как будто бы.
- Это сатана является - остальные приходят... Ну, хорошо,
являемся. А нас не ждут!.. Помнишь, Сомов про тормоза
говорил. Верно говорил. Ведь кто мы с тобой, по сути? Лично
я всегда видел свою роль в качества предохранителя. Сгораю
на работе, но не даю человечеству улететь в пропасть
головотяпства. А тормоза еще лучше. Никто не горит - все
живы. И ехать можно, и быстро можно. В случае чего давим на
тормоза, останавливаемся и осматриваемся. Смотрим - едем не
туда!.. Поворачиваем, едем дальше. Это - правильный подход.
А вот колеса откручивать - неправильный! Теперь другой
вопрос: что есть тормоза в нашем случае?
- Это закон.
- Во-от! Но не запрет, а регулирование. Если запрет, как
сейчас - все равно будут делать. Но уже тайно. И делают.
Следовательно, точка соприкосновения есть. И они, и мы
заинтересованы в том, чтобы узаконить их деятельность. Но мы
дополнительно заинтересованы в том, чтобы поставить ее под
контроль общественности.
- Они не меньше в этом заинтересованы, - заметил я.
- Очень может быть. Ведь контроль предполагает
обнародование. А это слава - раз, авторитет и вес - два,
возможность участвовать в дележе ресурсов - три. И четыре...
Что там - четыре?
- Ей богу, не знаю, Васильевич!
- Не знаешь? Эх ты, Гиря... А еще Гиря... Четыре - это,
Гиря, чистая совесть. Вот что такое четыре, брат мой во
Христе, Гиря... Но четыре, Гиря, бывает только у людей
порядочных. У остальных - три и меньше... Все. Спать!
Мы уже собрались было разойтись и занять свои спальные
места, но Спиридонов задержался, как-то странно на меня
посмотрел и вдруг сказал:
- Единственное, что мне непонятно в нашей диспозиции -
это пункт насчет контроля общественности. Хотел бы я знать,
что это такое? Вот, например, мы с тобой - общественность?
- Не знаю, как ты, Васильевич, а я - общественность. На
том стою!
- Тогда все. Ежели что - ссылаюсь на тебя, - сказал
Спиридонов и удалился на покой.
Глава 11
Сомову не повезло.
Он уже месяц торчал на Марсе, ожидая рейса на Сатурн.
Предполагалось, что он вылетит грузовым балкер-трампом,
отправление которого непрерывно откладывалось в связи с тем,
что упомянутый балкер-трамп еще даже и не прибыл на
марсианскую орбитальную базу.
Когда он прибудет, Сомов не знал. Собственно, он и
понятия не имел, что это такое - балкер, да еще и трамп, но
ждал его как манну небесную, как спасение, отпущение и
избавление вместе взятые. Потому что Марс ему осточертел. И
багровые закаты, и пурпурные восходы, и пыльные бури, и
базальтовые колпаки, под которыми цвели сады...
Марс осваивали, вгрызались в скалы, строили эти самые
чертовы колпаки, рыли шахты, черпали недра. Здесь была
работа для настоящих мужчин, были и сами настоящие мужчины.
Да, каждый марсианский мужчина был настоящим. Других тут не
держали, а точнее, не удерживали. Эти мужчины могли неделями
не вылезать из скафандров, не спать по трое суток и не есть
по двое. Они могли многое, а может быть, даже все.
Единственное, чего не могли настоящие мужчины: сделать Марс
своим домом. Планета, носящая имя грозного бога войны,
сопротивлялась этому, как могла и, как теперь понимал Сомов,
неизбежно должна была выйти победителем в этой схватке.
Почему? Да потому что!.. Господи, ведь это понятно и
ребенку! Потому что...
Сомов долго пытался сформулировать свою точку зрения на
проблему отсутствия перспектив в деле превращения Марса в
отчий дом новой цивилизации. Но ничего умнее той
сакраментальной фразы, которую произнес один знакомый
планетодесантник, работавший на Марсе уже двадцать пять лет,
придумать не мог. "Марс - мертвая планета и живой ей не
быть" - вот что он сказал. Сомов пытался возражать,
живописуя перспективы и излагая варианты проектов, имевшие
хождение в среде энтузиастов. "Ерунда, - сказал
планетодесантник, - я тут больше двадцати лет, но каждый год
на два месяца улетаю на Землю. У меня трое детей - все
родились на Земле. Жена тут больше трех месяцев не
выдерживает. Земля - она матушка. Там плюнь - в букашку
попадешь. Все живет, размножается, растет и топорщится. А
тут кроме собак, кошек и кроликов никто жить не хочет. Да и
те живут, потому что от воли отвыкли и привязались к
человеку. Так что, уж извини, все это ерунда"
"А тогда почему же ты тут сам торчишь?" - поинтересовался
Сомов.
"Тянет. Я - бродяга. Мне всегда лучше, где меня нет. И
потом, нужны ресурсы. Правда, есть мнение, что они нужны для
того, чтобы осваивать новые объекты, где будут добывать
опять же ресурсы. Но... пока так, а там видно будет"
"У нас в России есть Сибирь. Ее тоже осваивали,
осваивали, а потом привыкли, и жить стали. Может и здесь
так?" - высказал Сомов свое соображение.
"Нет. Ваша Сибирь - это Земля. Там, говорят, лес растет и
тигры водятся - значит жить можно. А здесь жить нельзя -
можно только работать".
Планетодесантник был негром и родился в Кении. В Сибири
он не удосужился побывать ни разу, но пообещал, что съездит,
посмотрит и выскажет Сомову окончательное суждение...
Сомов так и не узнал, съездил ли кениец в Сибирь, но в
его суждении теперь не сомневался. Да, Марс - мертвая
планета. В этом все дело. И здесь рождаются дети, но следом
за тем их отправляют на Землю. Официальный предлог: сила
тяжести в три раза меньше - возможно неправильное
формирование костно-мышечной системы ребенка. Неправильное
для чего? Для Марса? Нет, для Земли-матушки!.. Вот так- то...
Но может быть (и скорее всего) дело было не столько в
Марсе, сколько в самом Сомове. Ведь живут же люди.
Влюбляются, женятся, гуляют под звездами, правда, в
скафандрах, но любовь, по слухам, не знает преград... Сомов
попытался влюбиться и не без успеха. За три года пребывания
на Марсе он влюбился два раза, причем один раз на Земле. Но
дальше этого дело не пошло. И вероятно, всему виной был
скверный характер Сомова. Он это понял в тот момент, когда
не добился взаимности планеты Марс.
С этого и надо было начинать, а он, Сомов, этим закончил.
И вот теперь тридцатитрехлетний планетолог со скверным
характером принял решение попытать счастья во Внеземелье.
Говорят, там и люди другие, и суеты меньше, и работа
творческая. А на Марсе Сомов, геофизик по специализации,
себя не нашел. Вернее, не обнаружил.
Когда ребята узнали о его решении - принялись дружно
отговаривать.
"Ты что, Сомов, рехнулся. - говорили одни, - тут у тебя
твердая почва под ногами, а там железяки или твердая
углекислота. Там же одни чокнутые собрались. Станция возле
Сатурна - главный дурдом Солнечной Системы. Прыгают по
спутникам, а чего ищут - неизвестно".
"Заколдобило тебя, парень, - говорили другие, - так и
шуруй на Землю. Отогрейся, отдышись, а уж потом решай, куда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг