Я решил, что Сомов действительно сошел с ума. Просто
по-человечески реагировал на его состояние. Не было времени
анализировать и сопоставлять...
Наверное, крик Сомова был слышен в гостиной, потому что
дверь в комнату открылась, и на дороге появилась бледная
Мариша. Она бросилась к Сомову и обхватила его голову.
- Что, папа? Опять? Боже мой, ну сколько же это еще будет
продолжаться!.. А вы, - она бросила гневный взгляд на меня,
- вы зачем здесь!?
- Мариша. Мариша! - сказал Сомов с надрывов. - Ну, что
ты, маленькая... Все уже, все... Он тут непричем.
- Что случилось, папа?
Я оглянулся - в дверях стоял Вовка и этот Вовка был
грозен, как Зевс-громовержец. Я почувствовал себя полным
мерзавцем.
- Все, все дети, - сказал Сомов, вставая. - Просто твой
отец сообщил мне, что погиб мой друг.
- Дяда, Уве? - сказала Мариша. - Дядя Уве умер? Да, папа?
Это правда?
После этого начался какой-то кошмар. Сомов и Вовка
пытались успокоить Маришу, я суетился вокруг, проклиная
себя, Спиридонова и всю эту банду идиотов из ГУКа. Чего
стояли любые расследования по сравнению со слезами бедной
девочки!
Наконец, все улеглось, и тут я заметил, что Сомов как-то
отошел на второй план, а на первую роль выдвинулся мой
Вовка, бережно обнимавший всхлипывающую Марину. Он гладил ее
по волосам и бормотал что-то успокаивающее...
- Ну что, мужики, - сказал, наконец, Сомов. - Пойдемте,
помянем нашего Уве. Он был настоящий... И Господь отпустил
ему выше человеческой меры.
Глава 9
С Сомовым мы распрощались дружески. То, что я сообщил о
Свеаборге, он, кажется, упрятал куда-то внутрь себя и внешне
выглядел как обычно. И чувства юмора не утратил.
"Вот смотри, - сказал он мне напоследок, - никто сейчас
не верит в переселение душ, и раньше не верили, пока Христа
не распяли. Отчего люди такие недоверчивые? Обязательно им
надо кого-нибудь распять..."
Вовке он сказал с намеком:
"Володя, я надеюсь, что этот салат был не последним. Что
же касается ЯДУ, то ими не следует пренебрегать ни в коем
случае. Если нужны консультация - я к твоим услугам."
Вовка очень чинно простился с Маришей. Они стояли
несколько в стороне, и у меня сложилось впечатление, что это
знакомство не пройдет для них бесследно...
В стратоплане мы с Вовкой не общались. Он сидел надутый и
делал вид, что читает какую-то книжку. Я приводил в порядок
свои мысли. Констатировал следующее. Первое: родственные
отношения между Сомовым и его якобы приемной дочерью
абсолютно достоверны. Второе: биологический возраст этого
Сомова не соответствует его поведению, но зато его
"психологический" возраст и манера поведения скорее
соответствует возрасту от пятидесяти до шестидесяти, то есть
как раз тому, в котором находился погибший Сомов. Третье:
реакция Сомова на сообщение о самоубийстве Свеаборга и, в
частности, его фраза: "Свеаборг это я", пожалуй, несколько
выходит за рамки обычной реакции на гибель близкого
человека, друга или родственника. Он, несомненно, ожидал
чего-нибудь в этом роде и, более того, в таком исходе
усмотрел какую-то опасность для себя. То есть, Сомов ощущал
в себе что-то неладное, какие-то признаки чего-то..,
развитие какого-то процесса... или болезни?..
На этом пункте я застрял, безуспешно пытаясь
сформулировать его так, как если бы писал отчет для
Спиридонова. Спиридонов всегда говорил: "Ты мне мозги не
пудри своими рассуждениями - излагай факты документальным
слогом". Обычно получается, что если "документальным слогом"
изложить не удается, то и факты - не факты и выводы с душком.
Мы прибыли домой поздно вечером, поужинали и тут у нас с
Вовкой состоялся следующий разговор:
- Слушай, батя, - сказал он, - а тебе не кажется твоя
деятельность аморальной?
- Что?
Вовка вывел меня из того состояния, которое я именую
"следственная прострация". То есть из состояния, когда мозг
уже не порождает новые идеи, а только периодически заменяет
в мыслях одни слова другими. И смысл его вопроса не сразу
проник через уши в мою подкорку. А когда проник, я сказал
грозно:
- Что ты мелешь?!
- Я хочу сказать, что так нельзя. Они ведь думали, что мы
приехали в гости. А ты, оказывается, "работал".
- Кто думал?
- Мариша, во всяком случае.
- А я с ней, как ты выражаешься, и не "работал", - сказал
я.
- Врешь, - сказал Вовка и уставился на меня с прищуром.
Так мог смотреть только один человек - мой отец. Что он и
делал в детстве, уличая меня во лжи. И я всегда, сколько
помню, краснел. Я бы и теперь покраснел, но увы... Он меня,
что называете, достал. Я именно "работал" и именно с Маришей.
- Ну-ка вали спать! - приказал я. - Ишь ты, распоясался!..
Это уже был и не метод, и не средство. Просто я
растерялся и нажал на рефлекс по старой памяти.
Вовка усмехнулся и глубокомысленно кивнул.
- Стареем. Впадаем в детство.
- Давай, давай... Бери фонарик и катись.
Когда Вовка был маленький, я в девять вечера загонял его
в постель и тушил свет, он же приспособился, добыл фонарик и
каждый вечер читал в кровати, укрывшись с головой одеялом. Я
это знал, но проявлял либерализм. А вот жена...
- Ладно, - сказал Вовка, - я ухожу. Но имей в виду, когда
я женюсь - а это случится скоро - я не воспользуюсь твоей
методикой воспитания. Это и будет тебе суровой карой.
- Что ты тут болтаешь? - изумился я. - Женится он!.. Я
тебе так женюсь - не обрадуешься.
- Браки можно заключать, начиная с возраста восемнадцать
лет. Мне - двадцать. Так что уж извините... И потом, ты ведь
меня свататься возил.
- Но позвольте, - возопил я, - это же не афишировалось! В
самом деле... Нет, я мог, разумеется, предполагать.., но
чтобы в таком темпе решать вопрос - и в мыслях не держал.
- Мы были откровенны. Установили общность взглядов на
семью. Выявили взаимную симпатию. Таким образом, я не вижу
препятствий.
- А любовь? Как быть с ней?
- Любовь, батя, штука неосязаемая. Ее пути
неисповедимы... И потом, я уже был влюблен раза три. Пора и
остановиться.
- В твои годы я был осмотрительнее, - заметил я, давая
понять, что готов перейти от тоталитарных методов к
демократическим и обсудить проблему за круглый столом.
- Я учту твои пожелания, - сказал Вовка, давая в свою
очередь понять, что отныне суверенитет будет его флагом в
борьбе за права.
И отправился спать.
Я же с утра я отправился в отдел, имея намерение обсудить
с группой план расследования. Однако Спиридонова не
отказалось на месте. Одинокий Зураб сидел за своим столом и
листал мою папку. Судя по всему, он делал это уже в десятый
раз.
- Ну, что? - спросил я. - Какие новости?
- Никаких. Сюняев молчит, а Спиридонов вчера срочно
вылетел на четвертую станцию навигационного обеспечения.
- Сюняев вообще не выходил на связь?
- Нет.
- Странно... А Спиридонова какой леший вывел на орбиту?
- Очень серьезная авария на четвертой. Какой-то взрыв.
Детали пока не известны.
Детали стали известны после того, как в отделе появился
Спиридонов. Редкий кадр: он был красен, как вареный рак и
зол, как черт. Вместе с ним явился Карпентер.
- А-а, Гиря, - сказал Карпентер. - давненько не
видились... Четвертая приказала долго жить. Четыре покойника.
- Что там стряслось?
- Устанавливают. Работает комиссия. Но, боюсь, долго
будут устанавливать, потому что от станции остались, как
говорят, рожки да ножки в виде фрагментов, разлетевшихся с
места события в разные стороны.
- Как это - фрагменты? Станция-то приличная. А сколько
обслуживающего персонала было на борту?
- Восемь человек. Четверо спаслись чудом. Двое в боте
ушли на ремонтные работы, а еще двое копошились на
поверхности. Их, правда, тряхнуло крепко и разметало в
разные стороны, но скафандры выдержали.
- Кончайте там болтовню, - заорал Спиридонов из своего
кабинета, - заходите сюда - будет оперативное совещание.
Мы зашли и расселись.
- Вот смотрите, до чего доводит разгильдяйство. Четыре
трупа - раз. Станции нет - два. А три - это те последствия,
которые наступили в результате взрыва. Такого количества
мусора в орбитальных коридорах мир еще не видывал! Нарушены
коммуникации связи, помехи из-за отражения радиоволн
возросли на порядок, блокированы пассажирские и
грузоперевозки. Как это называется?
- Василий Васильевич, это не мы, - сказал Зураб.
- Если бы это были вы - я бы вам уже давно головы
поотрывал... Ну, я доберусь до этих начальничков! Интересно,
откуда на станции взялось то, что смогло взорваться? Его там
в принципе не должно было быть! А ведь было. Как думаете?
Мы, разумеется, никак не думали.
- Толку с вас, как с козла молока, - заключил Спиридонов.
- Только и умеем, что задницы другим подтирать.
- А надо? - поинтересовался Зураб.
- Надо хвосты крутить. А уж если подтирать, так наждачной
бумагой... Ладно. Следствие по станции будет вести
Карпентер. Свяжись с Тараненко и потребуй, чтобы все
материалы оседали у тебя.
- Так они и разогнались, - буркнул Карпентер. -
Оперативники сроду тянут до последнего.
- Ты, Эндрюша, если по-русски не понимаешь, то я
по-английски могу повторить. Зураб - переводи, я сказал:
потребуй, а не попроси. Оперативники... От моего имени
потребуй. А если будут проволочки, пиши докладную Шатилову.
- Будет исполнено!
- Вот так-то... Теперь о некоторых отдыхающих. Ты, Гиря,
мне это прекрати! Вот кончишь следствие - изволь, а пока не
кончил - изволь работать.
- Я, Василий Васильевич, проводил отпуск в интересах
следствия.
- Почему от Сюняева нет никаких результатов? Где сейчас
Штокман?
- Понятия не имею. Я его не посылал.
- Посылай шифровку на Марс. Сюняеву - выговор. Штокману -
неудовольствие.
- С удовольствием, Василий Васильевич.
- А тебя предупреждаю о неполном служебном соответствии.
Ты должен руководить следствием, а сидишь, не куешь, не
мелешь.
Дав нам разгон, Спиридонов успокоился, позвонил куда-то
и, отпустив Карпентера, предложил доложить, как я провел
отпуск. Я не стал углубляться в подробности и изложил только
суть.
- Кто сварил? - поинтересовался Спиридонов, когда я
рассказал о цели визита к Сомову.
- Кикнадзе.
- Вот так надо работать! Головой надо думать, а не бегать
туда-сюда. Уже две недели бегаем, а результатов - кот
наплакал. Что скажешь?
- Дело сложное, - сказал я, сделав обиженное лицо.
- Было бы простое - я бы его себе взял. Я люблю простые
дела. Они чем хороши: раз, два и в дамки!.. А сложные - нет.
Сложные я буду тебе поручать. Вот когда научишься сложные
расследовать - тогда пожалуйста. Дам простые. Три штуки.
Нет, две - три тебе жирно.., - Спиридонов покрутил носом. -
И что, говоришь, на пятьдесят лет тянет?
- Да, - подтвердил я. - Чувствуется. Зацепится за
что-нибудь и тоже, вот, примерно, как ты, Васильевич,
мусолит его, мусолит. Оно уже протерлось и блестит во всех
местах, а он все не бросает.
Это была месть.
- Да-а.., - протянул Спиридонов, - и вот так каждый щенок
тебя учит... Не понимаешь ты, Гиря, что раз он мусолит -
значит человек основательный, а не какой-нибудь вертихвост.
Нет, рано тебе еще простые дела давать.
- А мне? - поинтересовался Кикнадзе.
- И тебе рано. Ты Свеаборга прокрутил? Что узнал?
- Мало. Надо еще встретиться кое с кем, а приходится
здесь Сюняева дежурить.
- Сюняев - подлец! Что творит, а?.. Так что там у
Свеаборга?
- Данных о его психологическом состоянии не густо. Он два
месяца лежал без сознания, а потом особых проблем с ним не
было. Данные о состоянии Свеаборга до аварии почерпнуты из
материалов полугодовых стационарных обследований. Здоров и
годен без ограничений. Аномалий нет. Психологических
отклонений нет. Ничего нет!
- А почему у него не было детей?
- Не знаю, - растерянно сказал Зураб.
- А почему не знаешь?
В этот момент забурдел видеофон, и из диспетчерской
сообщили, что получена шифровка с Марса.
- Кто передал? Сюняев?
Ответили, что Сюняев.
- Сходи, Зураб, - попросил Спиридонов.
- Есть, шеф.
Зураб ушел.
- Вот что интересно, - задумчиво сказал Спиридонов, - я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг