Пожалуй, она права. Мы догнали два красных фонарика, я сбавил скорость
и пошел, не отставая, за ними, в мокрую, неприветливую ночь. Сел, как
шоферы говорят, на хвост: кто-то сидит и смотрит вперед внимательно и
напряженно, а ты за ним, как ведомый, тянешь уверенно свою машину.
Если бы не дождь! Он прыгал по стеклам, стучал монотонно, мерцая
холодными каплями. Встречный грузовик плеснул по ним грязной жижей,
перемешав для меня и ночь, и дождь, и свет убегающих фонариков.
Но когда прояснилось, фонарики были рядом.
Опять большое, грузное что-то плеснуло по окнам. Опять я нажал на
тормоз, а фонарики ушли вперед. Но когда прояснилось, фонарики снова были
рядом. Они стояли на черной дороге, малиновый свет растекался по ней.
Конечно, подумал я, фонарикам тоже досталось грязи, вот и стоят. Я так
и называл их про себя - "фонарики".
Моя машина подъехала к ним, фонарики тронулись. По-прежнему хлестал
бесконечный дождь.
Ему, наверное, тоже трудно, заметил я про себя, нашел кому сесть на
хвост, и резко нажал на тормоз.
И фонарики замерли впереди. Никто не обгонял и не шел навстречу.
Дорога была пустынной.
Фонарики ждали меня? Этого не может быть!..
Я нарочно сбавил скорость. Фонарики тоже остановились.
Этого не может быть!
Я поехал. Он поехал. Не за мной, а впереди меня...
Этого не может быть!
Кто-то вел меня за руку по ночной дороге, слеп ради меня от фар и
дождя. Вдали маяками пылали крайние дома города. Мы летели к ним, и нам
ничего не было страшно. Поворот, эстакада, еще поворот. Уличный свет над
нами, витрины, окна, рекламы.
Но тут неожиданно мигнул правый фонарик. Я подумал, он идет на
посадку, хочет остановиться, но вдруг замигал другой, левый фонарик, потом
опять правый, потом левый... Правый - левый, правый - левый, правый -
левый... Машина впереди набирала скорость.
Я понял: подмигивает мне! Левый - правый, левый - правый.
До свиданья, прощай...
Мы тоже включили мигалку. Правый - левый, правый - левый.
Прощай, друг!
Водители мимолетных машин кричали, махая руками. Нам было все равно.
Левый - правый, левый - правый, левый - правый. До свиданья! До свиданья...
Пока не раздался милицейский посвист. Ну, значит, мы в городе.
Машины летели, дождь перестал. Но залитый лужами, светом, непохожий,
неузнаваемый город переливался брызгами, радугой, плеском, огоньками тысяч
фонариков, плыл во все концы кутерьмой рубиновых созвездий. В ней почти
затерялись мои путеводные звездочки. Но я догнал, заметил их у светофора.
- Куда? - крикнула моя случайная дорожная спутница.
Я буквально прыгнул на мостовую, брызгая лужами, спотыкаясь, подбежал
к зеленой "Победе". Ко мне повернулось моложавое добродушное лицо в очках,
под шевелюрой седеющих волос.
- Кто же вы?
- Попутчик, наверное, - сказал он весело.
Я залепетал не помню что, поймал его руку, звал куда-то. Но зеленый
сигнал неумолимо увел его машину вперед, и, пока я дошел к своей,
немигающие фонарики затерялись в радужном переливе огней.
Это необыкновенная штука - дневник, если ты сам его пишешь. Увлекает,
и втягивает, и волнует непривычное такое для меня рукоделие. Кажется, я
начал его совсем по другому поводу, с иной целью. Но стоило перу пощекотать
бумагу - и вот необъяснимо повышается тонус, и непонятно, где пряталось
раньше все это словесное, видимое как наяву, пережитое, но все-таки опять
живое.
Случайная девушка и знакомая дорога, стоит ли вспоминать о них? А я
читаю мои вчерашние записи и как будто снова пишу или снова еду в ночной
влаге, словно "пишу" и "еду" одно и то же, и привкус тумана и зябкость
плывут по комнате, веют от белой пустяковой бумаги.
Наверное, так начинаются книги. А я не смог бы и не смогу, потому что
все у меня слишком неясно и туманно. Где, например, цвет ее глаз? Не
помню... А прическа? Силуэт, извините за выражение, облик? Ничего об этом,
ни слова. Так, я думаю, не положено в книгах. Но, по-моему, человек
выразительнее всего, когда он говорит. Никаким описанием его не передашь
так хорошо и точно, как он это сделает, разговаривая о чем угодно. Выдаст
он себя до самых мелких и незаметных черточек.
Я, например, выгляжу в первой главе собственного дневника пижоном. И
никуда не денешься. А я не хотел! Кому это нравится выглядеть пижоном!
Значит, не умею... Но посмотрим, какой выйдет у меня вторая глава. Если это
первая, допустим, она первая, то вторая, кажется; не лезет ни в какие
ворота, не укладывается в один переплет с первой, такой лирической до
щекотания в носу.
Пишу как было. Сегодня утром я...
2
Кто-то незнакомый сидел у нас в аппаратной. Шеф подвинул к нему
дюралевый столик с бумагой, с отточенными карандашами, навел подсветку и
встал рядом с ним, заложив руки за спину.
- Когда будет накладка? - спросил он.
Шеф говорит "накладка", я говорю "передача".
- В одиннадцать пятнадцать и сорок четыре секунды, - ответил оператор.
- Минута с хвостиком, - сказал я.
На ближнем экране медленно просиял ровный по цвету глубокий синий фон.
Как, бывает, ложатся такие синие тени под елкой зимой на снегу, в лунные
ночи.
- Опять увидим что-нибудь молитвенное?
По голосу можно было понять - Шеф улыбается.
- Наверное, - ответил я, - вчера так и было.
На синем плеснуло что-то белое, разнеслось кругами, вздрогнуло, ясный
звук проник в аппаратную, как в открытую форточку.
- Айла, айла, айла!..
Там, по экрану, шла в синеве молодая женщина. Загорелыми руками она
держала над головой наполненный чем-то влажным, поэтому, наверное,
сверкающий на солнце кувшин.
- Айла, айла, айла! - звала женщина.
- Айля, айля, айля, - передразнил кто-то невидимый тонюсеньким
голоском.
Гибкая женщина расплескала кувшин и сдвинула брови, как-то слишком
притворно, забавно.
Милая, милая, не пропадай, пожалуйста, ну еще немножко. Ну подожди...
Я хоть взгляну, какой на тебе наряд, какие бусы, какой узор на кувшине...
Видение погасло. Замер отдаленный звук, похожий на песенку-дразнилку.
- Время? - спросил я.
- Четырнадцать секунд, - ответил Шеф. - На две секунды больше... На
этот раз ни одного молитвенного жеста.
- И картинка не прыгала, - сказал оператор и включил свет.
Кажется, у всех у нас были довольные физиономии.
- Банальные кадры...
В аппаратной сидел незнакомый человек. У нас посторонние как-то сразу
привлекают внимание.
- Вот, познакомьтесь... кинорежиссер... большой человек в области
кино... Вам понравилось?
- А вам?
- Это самые замечательные на всем белом свете картинки, - сказал я.
- Может быть. Но сделаны, мне кажется, плохо.
Режиссер говорил уверенно, громко, почти выкрикивая. Так разговаривают
пилоты, привыкшие к постоянному гулу больших аэродромов.
- Как по-вашему, что было на экране? - спросил я.
- Несомненно, телевизионная документальная передача.
- Вы уверены?
- Да.
- Почему?
- Видите ли, передача была не только документальной, нехудожественной,
передача была неумелой, непрофессиональной.
- А можно ли по такой небольшой передаче...
- Можно, можно, смею заверить, - он вышел на середину аппаратной. -
Когда вы сидите в кино... вы, я надеюсь, ходите в кино?
- Ходим. Даже на детские сеансы, - необычайно вежливо сказал оператор.
- Ну так вот, - кивнул гость, - вам на экране все кажется легким,
простым. Так ведь?
- Угу, - ответил наш оператор.
- И вот перед вами ходят актеры, спорят, едят, пьют. Кадры меняются
перед вами, действие бежит или тянется нудно и долго, если фильм скучный.
Вы не замечаете постановки маленького кадра, не знаете, что порой все
мгновенные позы героев составляет, придумывает, рисует главный человек в
кино - режиссер.
- Не замечаем, - вздохнул оператор.
- А для меня каждый кадр - это маленькое живописное произведение,
созданное большим художником. Или ремесленником!.. Иногда кадрик живет
секунды, но по тому, как он скомпонован, освещен, в какой крупности взят,
можно видеть руку создателя... Кино делают иногда великие живописцы, но
встречаются нередко мазилы, пачкуны.
- Значит, кино,, которое мы с вами только что видели... - начал Шеф.
- Сработано плохо, неряшливо. Неряшливо! На левой стороне кадра зияла
пустота, хотя фигура шла вправо. Над головой женщины слишком большое
пространство. Ноги могли срезаться в любой момент. А ноги у нее необычайно
красивы. Такую походку прятать... Затем ограда, кусты, ненужные тени, все
движение было на правой, перегруженной стороне. Я бы взял крупнее, много
левей, чуть выше, но в противоположной диагонали.
- Вы заметили даже тени?
- Конечно.
- Вам и такая мелочь не понравилась?
- В кино мелочей нет... Вы не представляете, что иногда не ко времени
вымытая голова героини фильма заставляет прекращать съемку на три-четыре
дня!
Горластый, небольшого роста, с резким движением рта, напористый
человек, он распушил, унизил наши картинки, наше маленькое чудо.
Мне стало грустно. Я видел, как оператор вот уже минут пятнадцать
усиленно трет бархоткой зеленый глазок на пульте. Наверное, всегда так
бывает, если кто-нибудь шутя сделает неказистым, жалким твое маленькое
тайное чудо.
- В нашей передаче вы заметили руку мазилы, так?
- Во всяком случае, никакая солидная студия такие кадры не выпустит.
Похоже на скверную любительскую съемку.
- Но рука любителя могла сделать игровой, художественный фильм. А вы
сказали, что кадры документальны. Вы уверены?
- Конечно... Почему я так решил?.. Во-первых, не было ритма. Камера
неподвижна, действие затянуто. Не было игры, постановки. Но главное -
звуки. Все было перемешано: стук и шелест, плеск и голос. Была так
называемая звуковая грязь.
- По-вашему, передача все-таки была телевизионной? - вкрадчиво спросил
я.
- А как же иначе? - ответил он. - Экран, телевизор...
Вот оно что! Просто не может представить себе ничего другого.
- Большое вам спасибо.
Консультант вежливо тронул кармашек у себя на груди.
- Не стоит благодарности... Подпишите, пожалуйста, пропуск. До
свиданья! - громогласно, почти скомандовал он и ушел.
- Ну как? О чем думаешь? - спросил меня Шеф, когда гость удалился.
- Да так, ни о чем, - ответил я. - Думаю, как тебе удалось провести
сюда постороннего.
- Он еще недоволен!
- Мне мало, ты уж меня извини, - сказал я.
- Попа хочешь? Все-таки попа?
- Да, его, преподобного батюшку.
- А ты не замечаешь, как странно звучит "поп" в этой комнате, у этих
приборов?
- Замечаю, но мне плевать на звуки. Я предпочитаю свет... Пусть будет
кто угодно, батюшка или сам нечистый, плотник или сапожник, маляр,
садовник, портной. Пусть приходит кто хочет, кто может.
- Кто хочет, кто может... У нас не проходной двор.
- Но ты не хуже меня понимаешь, зачем они могут понадобиться.
- Не упрекай невиноватого, - сказал Шеф. - Я понимаю.
Только тебя никто убедить не сумеет.
- Помогло?
- Да как тебе сказать... Когда мы с ним побеседовали, я вдруг подумал:
мои картинки не могут быть отражением телевизионных передач. Просто не
могут.
- Не понимаю, что переменилось. Почему не могут?
- Беседа подсказала мне лишний довод.
- Какой?
- Вспомни главные сюжеты современного телевидения.
Он улыбнулся.
- Футбол!
- Ну и что?
- Мир сходит с ума! Ты не находишь? Но мои картинки не отражают это,
не показывают самые популярные сюжеты.
Он поднял брови, не отвечая. Но я ждал.
- Пожалуй, твои слова не лишены смысла, хотя никаких доказательств
пока нет.
- Почему? - возразил я. - Мы наблюдаем сюжеты. Бесконечные моления,
шествия, ритуалы, погребальные звоны, молитвы. Я даже во сне вижу. Так их
много в этих нелепых программах.
- А если мы ловим одну и ту же станцию?
- Какую? Набожную? Религиозную?
- Могут быть и церковные передачи.
- Но какой церкви, с какими молитвами?
- Не знаю.
- Ага! - воскликнул я. - Нужен все-таки поп! Самый настоящий поп,
ученый батюшка... Есть у них такие академики.
Шеф рассмеялся.
- Ну и ну. Послушай, ты знаешь, кто ты?
- Физик из ящика.
- Кто?
- Я физик из ящика, и ты физик из ящика. Мы оба с тобой физики из
ящика.
- Ну и жаргончик.
- Одна знакомая подсказала.
- Какая знакомая?
- Совсем, я тебе скажу, непроверенная девушка. Случайная спутница.
- Дорогой мой, ты ученый, - ласково сказал Шеф. Он всегда говорит
ласково, если начинает подробно и долго убеждать. Бог с ними, с девушками,
но поп... Неужели тебе не покажется диким привести в храм электроники...
Научный консультант профессор духовной академии...
- Высокие мотивы, громкие слова. Будет у нас когда-нибудь этакий
проверенный батюшка - никто не станет возражать... А мне все равно кто
придет и посмотрит: булочник или медик, парикмахер или... Хочу понять - кто
на картинке, что на картинке.
- Допустим. Но ради чего? Лишний раз убедиться, понять, какая станция
мешает, когда можно легко выключить эти помехи. Ради чего? Получить
возможность послать куда-нибудь в Рим, Ватикан: извещаю, синьоры, вас о
том, что я видел программу вашей станции, передача доставила нам
эстетическое наслаждение... Так, по-твоему? - спросил он. - Ради чего
требовать консультации попа? Ради чего тебе открывать Америку, малыш?
- Не моя вина, что непонятное магнитное склонение падает на материк
Америки. Не моя вина, что мы не можем взять и просто-напросто позвонить
ученым Америки: найдите нам луч отклонения.
- Поэтому, ты хотел бы поехать туда с приборами, на которых стоит гриф
"Государственная тайна"? Без них твоя поездка ничего не даст... И хочешь
получить разрешение?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг