себе сюрпризик!
Когда мы отдышались от беготни и криков, капитан никого не упрекнул.
- Собаки нет, - констатировал он. - А с орбиты мы должны стартовать через
три оборота. Значит, Цедну мы должны покинуть завтра в это же время, чтобы
за оставшихся два оборота подготовиться к старту. Спрашиваю всех, что будем
делать.
Наш капитан не терпел совещаний, а равно заседаний и планерок, называя
эти мероприятия толчением воды в ступе. И если он сказал "спрашиваю всех",
то, значит, положение было из ряда вон. Надо было что-то делать.
Тут я поступил так, как поступил бы каждый член нашего экипажа. Сделал
шаг вперед и сказал:
- Капитан, это я проворонил Тишку. И если мы все улетим, то она может
плохо о нас подумать. Но и оставаться всем не имеет смысла. Останусь я один.
И если Тишка пока еще не съедена, я найду ее. Цедна - хорошая планета, ее
так и так будут осваивать. Мы с Тишкой здесь подождем.
Я видел, как потупился Лев Матюшин, конечно, потому, что не успел шагнуть
раньше меня. Я видел, как дернулся кадык у Васи Рамодина, - это он гордился
мной. А капитан долго смотрел на меня в упор, потом затряс головой и сказал:
- Да, непросто командовать такими людьми. Нет, не просто. - Он замолчал,
и в тишине было слышно, как сучит ногами муляжный мужик, видно, я что-то
напутал с двигательными центрами. Капитан выключил мужика и добавил ни к
селу ни к городу: - Что пеньком об сову, что совой о пенек...
И он закрыл совещание, не сообщив о своем решении.
Назавтра мы не улетели. Капитан поговорил со звездолетом и счел
достаточным и одного оборота на орбите для удовлетворительной подготовки к
старту. Мы бродили по окрестностям, далеко обходя свиноподобных, которые
попадались в одиночку, заглядывали в колдобины, исходили криком у каждой
заросли, и все напрасно. Потом я по привычке заглянул в виварий и увидел на
экранчике, что светлый фефел объелся груш. Пришлось ставить ему клизму, -
это нетрудно, когда весь экипаж в сборе. Тут кто-то вспомнил, что последним
видел Тишку все-таки я, и меня попросили поделиться.
- Все, - говорю, - было как обычно. Когда я позавчера утром умывался,
Тишка обрычала меня за то, что я долго копаюсь. Потом мы с ней ели приварок
- утром считаю горячее необходимым, - и я рассказывал ей, какая она у нас
красивая, похожая на сфинкса, когда сидит, сложив лапы, и смотрит перед
собой. Что она имеет блестящие глаза и холодный нос, вокруг которого растет
белый подшерсток, а из черных точек на нем топорщатся усинки...
- Усинки, - вздохнул в этом месте Вася.
-...Что на нее нужно любоваться, так как шерсть ее желтенькая такая на
пузе переходит в коричневую на боках и почти черную на спине. И пусть ходит
Тишка всегда лохматой, тот, кто хоть раз увидел ее, тот остаток дней
проживет в радости, и ему будут все завидовать, потому что он видел самую
красивую из собак. Тишка поощрительно поскуливала в самых теплых местах, не
догадываясь, что я преувеличивал ее достоинства.
- Ничего ты не преувеличивал, - прервал меня капитан. - Она такая и была.
- Капитан! Она и есть. И будет!! - Вася трахнул себя кулаком в грудь, и
мы долго прислушивались, как гаснет в ближнем лесу эмоциональное эхо.
Э, что там говорить! Закончили мы погрузку, увязку и утряску, не глядя
друг на друга. В должный момент заняли места по вахтенному расписанию, и
капитан включил Маком.
- Начнем штатную проверку систем, - сказал он нарочито буднично.
- По какому поводу? - спросил Маком ребячьим своим голосом. В те времена
все корабельные мозги имели детские голоса, говорят, с целью предотвращения
развития комплекса неполноценности. Это у космонавтов-то комплекс!
- По поводу предстоящего старта, - капитан был печален, как недоглаженный
кот.
- А вот и нет, - говорит Маком. - А вот и не полетим!
Мы все замерли. Если бы наш капитан, не к ночи будь сказано, вдруг запел
арию мадам Баттерфляй из одноименной, между прочим, оперы, мы бы так не
удивились. Малый корабельный мозг - не более чем навигационный компьютер,
И вот поди ж ты! А капитан вроде и не заметил нарушения устава.
- Это в связи с чем не полетим?
- Одного едока в экипаже не хватает, - говорит Маком.
- Это ты Тишку имеешь в виду?
- Хотя бы, а что?
Капитан убрал с клавиш руки, прикрыл глаза. На виске его мелко
пульсировала, билась жилка.
Тут я должен сказать, что каждый из нас мог позволить себе скорбеть по
Тишке. И скорбел! Но капитан по долгу своему думал сразу о всех нас,
скорбящих, и он держал себя в руках. Преодолев минутную слабость, наш
капитан выключил компьютер и взял управление на себя.
Предстартовый порядок известен, и в нем главное - это забор воздуха в
резервуары и сжатие его. При старте с обитаемых планет двигатели сначала
работают на сжатом воздухе, и уже потом, на высоте десятка километров,
начинается подача горючего. Это для того, чтобы не обжечь планету.
Сидим мы, значит, слушаем, как воют компрессоры, и смотрим на пустующее
Тишкино кресло: в нем при взлете образовывалась противоперегрузочная ямка
точно по Тишкиной фигуре. А капитан угрюмо разглядывает на пульте
эргономическую фигуру в виде красного кукиша, и тот кукиш означает, что
стартовый комплекс заблокирован, так как трап - он же крышка люка - не
поднят.
И вот пошли оставшиеся до старта секунды, смолкли компрессоры, капитан
навесил над пультом указательный палец, и тут мы вдруг услышали усиленное
динамиками Тишкино тявканье.
- Капитан! - всхлипнул кто-то из нас, и палец опустился на клавишу
кругового обзора. Вспыхнули экраны. От ближних кустов к нам неслась никем не
съеденная Тишка, и встречный ветер сдувал в сторону ее рыжие бакенбарды.
Тишка вспрыгнула на поднимающийся трап, сопя и взлаивая, взбежала в рубку по
винтовой лестнице и с маху кинулась в свою ямку.
Мы стартовали!
Подобной суматохи я за всю свою летно-космическую жизнь не видел. Каждый
спешил, как голый купаться, ибо по времени на звездолет мы прибыли
впритирку. Мы кинулись по местам, едва в ангаре уравновесилось давление.
Только я на секунду задержался, чтобы прижать Тишку сверху пневмоподушкой,
чтобы она не выскочила из ямки: помещать ее в компенсан уже не было времени.
Буквально на ходу я всадил Тишке под шкурку укол снотворного и еще успел
улечься в свою противоперегрузочную ванну, в упругоподатливый
гранулированный кисель компенсана.
Ускорение в пять жи действует ошеломляюще, и я только помню, как
ритмически сдавливал мое тело компенсан, помогая сердцу гнать по сосудам
тяжелую кровь. Казалось, что перегрузка никогда не кончится. Магнитное поле
ворочало нас в компенсане без малого шесть часов, и это был максимум,
который мог выдержать самый слабый из нас. Обычно стартовое ускорение не
превышает двух жи, но мы расплачивались за задержку на Цедне... Наконец
смолкли двигатели, и наступила блаженная невесомость. Мы достигли скорости
1000 километров в секунду, и этого было достаточно, для того чтобы уйти в
подпространство в любой удобный для нас момент. Мы теперь могли отдохнуть в
инерционном полете. Капитан выплыл из ванны, стряхивая с костюма
намагниченные гранулы компенсана, и сел за пульт. Предстоял сложный маневр
по выбросу в пространство буера, в качестве которого мы использовали
многотонный бак с запасами воды. Наконец бак удалился, и натянулись тросы,
связывающие его с кораблем, Капитан включил ненадолго боковые двигатели, и
мы стали медленно вращаться вокруг буера. Появилась тяжесть в одну десятую
земной, мы стали различать, где верх, где низ, я вылез из ванны и бросился
на катер посмотреть, что делается в виварии. Светлый фефел лежал хлебалом на
полу, обрамленный редкими усами овальный экранчик у него под ноздрями едва
светился, непонятное изображение на нем мерцало и расплывалось.
Чувствовалось, что пятикратная сила тяжести плохо повлияла на скотинку.
- Ничего, оклемается. - Рядом возник Вася и дал фефелу пить. Вася в
свободное от ремонтов время помогает мне в уходе за животными и растениями.
Они его любят.
Тишка спала в своей ямке и даже похрапывала. Судя по ее цветущему виду,
ускорение она перенесла отлично. Мы разбудили ее.
В оранжерее дел оказалось не на один день: вьющиеся растения не очень
пострадали, разве что размазались в кашу арбузы, но древовидные требовали
большого лечения. На полу блестели лужицы воды, выжатой из впечатленцев
пустотелых, а сами впечатленцы, непривычно плоские и вялые, подчищали
лужицы, втягивая в себя воду. Мы с Васей засучили рукава, унесли в
холодильник сломанный ствол говяжьего дерева и хрящевые сучья и вообще стали
наводить порядок. Ну, а кто наведет порядок, если не мы с вами?
Ужинали мы, столик на двоих, на кухне, что возле оранжереи. Все были
усталые и потому молчаливые. И хотя наедаться перед сном не рекомендуется,
мы пренебрегли и ели сначала холодец с чесноком, потом борщ с говядиной и
кашу гречневую с хрустящими шкварками. Запивали квасом. Капитан вдруг стал
рассказывать, как в древности фантасты представляли себе межзвездные полеты.
- На звездолете бассейн с подсветкой и вышкой - это обязательно. Парк для
прогулок и, знаете, пейзаж, уходящий вдаль. Вечером ты в смокинге с дамой.
Ресторан: шашлык, семга и гляссе, везде хрусталь и золотые вилки.
Приглушенная музыка. Дама хорошо пахнет. А мы едим и беседуем и в бассейне
соревнуемся.
- Кто это мы?
- Мы! О нас так писали, - ответил капитан.
- Шашлык к празднику - это хорошо, - сказал Вася. - Но парк зачем?
- А чтобы ты с ума не сошел. Считалось, что в космос летят неврастеники,
которых надо изящной жизнью отвлечь от мыслей о пустоте за бортом.
- Ага, - сказали мы на это. А что еще можно было сказать?
Тишка тем временем наелась каши и забралась в свое кресло слева от
капитана. Он положил ей руку на голову, погладил. Каждая собака любит, чтобы
ее гладили. Вопрос прозвучал неожиданно.
- Кто на собаку ошейник надел? - Капитан сдвинул в сторону тарелки и
посадил перед собой Тишку.
Мы уставились на Тишку, Действительно, шею ее опоясывала повязка из белой
под горностая шкурки с бантиком снизу. Капитан оглядел наши честные
недоумевающие лица и стал белым, как сметана. Вася развязал бантик, пустил
повязку по рукам. Шкурка была мягкой и сшита чулочком, а вместо нитки жилка
тоненькая и вышит рисунок - Тишка со свиноподобным в обнимку сидит. Тут нам
совсем не по себе стало: получалось, что мы три земных месяца околачивались
на Цедне, а главного не заметили. Главное же всегда и во веки веков - разум.
- Эстеты, - капитан гладил Тишку, речь его была отрывистой. - А вот для
собаки все равны, что павиан, что свинья на паучьих ножках. Для Тишки тот,
кто не несет угрозы, тот и хорош. А нам еще красоту подавай. В нашем
понятии. А может, здесь слюни на пузе - самая красота и есть? И зря мы их
своим пренебрежением обидели. Тех, кто так хорошо шкурки выделывает. Они
ведь просто напрашивались на контакт. Для них-то мы, хоть и двуногие, хороши
были... А вот Тишка с ними общий язык нашла, - капитан вывернул чулочек,
оглядел аккуратный шов. - Тишке подарок сделали. Бантиком повязали... Это я
не столько вас, это я себя больше казню.
- Капитан, а может, это не они, не эти... скользкие?
- Ну, мы ведь только с ними и избегали общения. Немелодично, видишь ли,
кричат. Грубые, понимаешь ли, голоса у них. А ко всем остальным... - капитан
ухватил за крыло увимчика, пролетающего над столом, оглядел его и пожал
плечами. - Ко всем остальным со всей душой. Аж припадали. Радовались
многообразию животных форм...
О том, чтобы вернуться, не могло быть речи. Мы знали, что на Цедну теперь
полетят другие, свободные от эстетических предрассудков. Полетят
обязательно, ведь разум так редок и всегда неповторим.
По возвращении на Землю наш отрицательный опыт на Цедне был всесторонне
изучен. Проявление коллективного отвращения к непривычным для нас формам
живого получило название Тишкин синдром, хотя Тишка как раз и не испытывала
ни к кому отвращения или просто неприязни.
Я обрадую вас, сказав в заключение, что Тишка жила долго, пользуясь
всеобщей любовью. В ней, как и в каждой благополучной собаке, мягко
сочетались красота с добротой. Это так естественно - быть добрым, если ты не
на привязи.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.11.2001 12:36
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг