Остаток дня и всю ночь просидел Олле рядом со своей собакой. Утром Гром
пришел в себя, лизнул руку, напился и заснул спокойно, успев подумать:
"Старший - он самый добрый, добрее быть не может".
Пес выжил, и это хорошо. Ибо какой может быть охотник без собаки? А
заводить другую собаку Олле не стал бы, это уж точно.
У догорающего костра недалеко от овального входа в пещеру одиноко
сидел, поджав ноги по-турецки, бородатый нечесаный вождь и кормил из рук
бананом крупную обезьяну. Вождь был гол по пояс, и только короткое, до
колен, кожаное исподнее, мехом внутрь, украшало его массивную фигуру. Он
без интереса, скорее, с досадой взглянул на пленников - их бросили рядом -
и осмотрел вспухшие лбы и носы.
- Ох! - говорил потерпевший питекантроп, тыча перстом в синяк.
- Ах! - добавлял другой.
- Эх! - подытожил укоризненно вождь.
Обезьяна незаметно исчезла.
- Что-то они сегодня разговорились, - не выдержал Нури. - Что-то
разболтались. Ты можешь лежать, если тебе так удобнее, а у меня руки-ноги
затекли.
- Ух! - крякнул по-питекантропски Олле, разорвав веревки и вскакивая.
Нури уже стоял рядом. Питекантропы мгновенно охватили их кольцом,
ощетинились копьями. Сверху, со скалы, донеслось тревожное рычание Грома.
- Дикие люди. - Нури сел на землю, демонстрируя готовность претерпеть.
- Сейчас нас, похоже, съедят. А я уже привык жить.
- Начальство не допустит. - Олле проводил взглядом двух питекантропов,
которые подхватили и унесли в пещеру свободные теперь бамбуковые стволы.
Вождь действительно пробормотал что-то успокаивающее, и копья опустились.
На пленников еще поглядывали настороженно, но никто не препятствовал,
когда они подошли к костру.
Просторная, ровная, очищенная от камней площадка у входа в пещеру
возвышалась над лесом, окаймленная слоистыми скалами. В стороне небольшой
водопад вливался в прозрачное озерцо, цвели нарциссы, удивительные на этой
каменистой почве. Раннее солнце освещало вершины скал, сосны и кедры на
них, и уже светлела зелень леса внизу, и стала видна выложенная цветной
галькой дорожка от пещеры к водопаду. В противоположной стороне, у
покрытого цветами разлапистого дерева, высился аккуратно уложенный штабель
сушняка, прикрытый сверху пальмовыми листьями, лежала солидная горка
кокосовых орехов, кучка орехов кола, а на нижних сучьях висели длинные
грозди бананов.
Откуда-то возник питекантропий мальчишка с большой раковиной в руке. Он
поднес раковину к губам и затрубил, надувая щеки. Из темного входа один за
другим побежали питекантропы, с жизнерадостным уханьем кидаясь в озерцо.
- Семнадцать особей в возрасте от трех лет и более, - подытожил Олле. -
Да десять человек, которые нас захватили.
- Итого, с вождем двадцать восемь.
Вождь встал, протянул Олле снятый-с него питекантропами нож в ножнах.
Олле с сомнением оглядел кряжистую фигуру, нечесаную бороду, растущую
прямо от глаз, повесил на пояс нож и медленно проговорил:
- Нет. Его либо вообще считать не следует, либо сразу за четверых.
- Как это? - удивился Нури.
Глаза вождя спрятались под кустистыми бровями. Он жестом пригласил
пленников в пещеру, и Олле, пожав плечами, молча шагнул вперед.
Первое, что поражало в пещере, - свет. Он мерцал белыми пятнами на
стенах, ровные участки которых были разрисованы бегущими человечками,
оленями, слонами и полосатыми черно-желтыми тиграми. На душе Нури сразу
потеплело - эта живопись почти не отличалась от рисунков его воспитанников
из младшей группы. Та же непосредственность, тот же размах и гордое
пренебрежение деталями.
И второе - запах. Сложный терпкий запах сухих трав. Пучки их висели на
веревках, растянутых между редкими сталагмитами, лежали у стен. Наметанным
глазом и по запаху Олле различал дудник лесной, пион уклоняющийся, очиток
пурпуровый, зверобой продырявленный, лапчатку прямостоячую, козлобродник
луговой, вороний глаз, василистник малый, горец почечуйный, проломник
нитевидный, синеголовик плосколистный, череду трехраздельную и даже
крапиву двудомную из семейства крапивных с листьями супротивными, у
основания сердцевидными, крупнопильчатыми. Были там и мало известные людям
травы, которыми лечатся кошки, собаки и другие приболевшие животные. Целая
лесная аптека разместилась в пещере.
Два питекантропа плоскими острыми камнями соскабливали со стены слабо
светящийся налет. Потом полынными вениками смели его в кучку и долго
размазывали по стене принесенную в раковине смолу дикой вишни. Вытащив из
бамбукового ствола лыковую затычку, они доставали из него светящихся жуков
и быстро приклеивали к смоле. Работа спорилась, и вскоре этот участок
стены засветился настолько ярко, что на гладкий глиняный пол легли не
заметные ранее тени. Светящееся пятнышко придвинулось к ногам Олле, он
наклонился, поднял.
- Жук какуюс! - Жук суетился на ладони, то затухая, то снова разгораясь
переменчивым огоньком. Олле стряхнул его. - Снимаю шляпу, если они это
сами придумали. Но с другой стороны, у них не было иного выхода. При свете
коптящего факела не очень-то порисуешь, а рисовать, видимо, хочется... Вот
и разгадка, зачем они тащили на светлячковую поляну бамбуковые стволы.
Питекантропы тем временем обрабатывали следующий участок стены, заменяя
потускневших жуков. Вождь спокойно ждал, пока Олле и Нури ознакомятся с
обстановкой, осмотрят покрытые шкурами ложа из мягкой сухой травы, большие
плоские раковины, в порядке сложенные в уголке, висящие на колышках
деревянные луки, оперенные стрелы с обожженными концами.
В пещере был свой микроклимат, дышалось легко и приятно. Под высокими
неровными сводами попискивали летучие мыши, и прохладой веяло из соседнего
помещения - видимо, пещера продолжалась в глубь хребта. Нури подумал, что
спелеологи давно побывали здесь, еще при организации ИРП, и, конечно,
ничего особенного не нашли, обычная известняковая пещера, след древнего
подземного потока...
Вождь повернул к выходу, давая понять, что здесь больше смотреть
нечего. А снаружи была в разгаре утренняя трапеза.
Сначала, как и положено, кормили малолеток. Для этого на плоском камне
дробились ядра грецкого ореха и полуфундука, потом срубалась обсидиановым
довольно острым топориком макушка кокосового ореха, туда засыпалась
дробленая масса, все перемешивалось прутиком и елось через край. На
закуску каждому малышу, а было их всего три, выдали по банану и дольке
папайи. Нури прикинул раскладку и решил, что завтрак достаточен по
количеству и калориям, что наши предки питались совсем неплохо. Сытно, и
живот не оттопыривается.
Накормив малышей и пригласив жестами пленников, уселись в кружок и ели
остальные. Поражали разнообразие и непохожесть лиц: казалось, в эту
длинноволосую нечесаную компанию собрались случайно представители разных
племен.
- И все же общего много, - сказал задумчиво Нури. - Малый рост, широкие
носы, выраженные подбородки, правда, не у всех. Но... Обезьяньи надбровные
дуги, низкие лбы, отсутствие рельефной мускулатуры - сплошные сухожилия...
Не знаю.
- Главное не это. - Олле поверх ореха уставился с интересом в
переносицу вождя. - Главное - это полное отсутствие взрослых. Как
по-твоему, сколько будет старшему?
- Я бы дал лет пятнадцать плюс-минус один-два года, не более. - Нури
неожиданно покраснел. - Ты что ж это, - он вскочил, - сразу понял, да?
Сразу?
- Откуда? В такой суматохе? До меня только сейчас дошло.
Воспитатель Нури отошел в сторонку, сел на землю и, стыдясь самого
себя, погрузился в сумрачное раздумье. Происшествие на светлячковой поляне
виделось теперь совсем по-иному, и не было в нем первоначальной лихости -
раззудись, плечо, размахнись, рука. А была драка с детьми, и страшно
подумать, что могло бы случиться, если бы не Олле с его криком: сдавайся!
- Не казнись... Пятнадцать - еще не известно, много это или мало. А
может, это у них самый зрелый возраст? И взгляни на этих деток: крепыши,
здоровяки без признаков рахита. Полагаю, никому из них подзатыльник лишним
не будет. Что это они себе на лбы наляпали? Ага, лепешки из жеваного
тимьяна ползучего... Ну и правильно, лбы крепче будут. Подумаешь,
обменялись парой оплеух...
- Неравноценный обмен, - пробормотал Нури.
- Ну, если только это - можно помочь. Вставай, я тебя о вождя лбом
тюкну. Всю жизнь благодарить будешь, если сможешь, - загорелся Олле.
Тем временем питекантропы собрали отходы, сбросили со скалы и подмели
площадку. Потом двое с копьями и двое с луками ушли вниз и словно
растворились в лесу.
- Чистюли. - Нури постепенно оправлялся от шока. - Только пылесоса не
хватает.
- А ты думал, наши предки в грязи тонули? Кошка - и та по пять раз в
день умывается. Воробей ни одной лужи не пропустит, купаться лезет...
Первой заботой первого человека была забота о чистоте. Иначе он бы просто
не выжил, не сохранился как вид. Да и на охоту надо чистым ходить, чем
меньше запаха, тем лучше. Грязь - это уже потом появилась, когда кое-кто
получил возможность жить, не работая. И стал грязным от лени. Трудящийся
всегда стремился к чистоте, а питекантроп с самого начала был
трудящимся...
На площадку притащили мохнатую драную шкуру, накрыли ею кучу хвороста и
устроили состязания в стрельбе из лука. Вождь ни во что не вмешивался. Он
лишь протянул Олле корявый лук с толстой тетивой из крученой жилы и
полутораметровую бамбуковую стрелу, приглашая принять участие в игре.
Стреляли метров с двадцати. Выходил приземистый стрелок; втянув голову
в плечи и сутулясь, работал сразу двумя руками: левой подавал вперед лук,
правой натягивал тетиву. Олле заметил, что каждый целился точно в середину
шкуры, причем стрела лежала справа от древка лука на оттопыренном большом
пальце. Естественно, стрела обычно не долетала, втыкаясь в землю метрах в
двух от шкуры. Тогда поднимались горестный визг и уханье, и кто-нибудь из
младших бежал поднять стрелу... Олле опробовал лук, подивился силе
питекантропов, справляющихся с ним, и отошел на край площадки. До мишени
теперь было метров пятьдесят. Вождь коротко сказал что-то, и все
столпились вокруг Олле, наблюдая.
Олле вытянул левую руку с луком, положил стрелу слева от вертикально
поставленного древка, натянул тетиву, пока не коснулся фалангой большого
пальца скулы под глазом. Было безветренно, и он, целясь по центру шкуры,
взял метра на четыре выше. Стрела со свистом, описав пологую дугу,
вонзилась в середину мишени. Окружающие восторженно взвыли и, гулко хлопая
себя по плечам, пустились в пляс, с милой непосредственностью радуясь
чужому успеху. Все, кроме вождя и Нури. Вождь плясать не стал, он подал
новую стрелу, а Нури сказал:
- Вот! Теперь ты должен научить их своему искусству.
- Поучим.
- Разъяснить, что вдаль стрела летит по баллистической кривой...
- Это уж само собой.
Питекантропы все схватывали с ходу, обнаруживая явную склонность к
прогрессу. Ноги на ширине плеч, ступни под прямым углом, полуоборот
направо, корпус прямо, голова слегка откинута назад, рука с луком
неподвижна... Корпус и голова - это не получалось, сколько Олле ни бился.
- Пустяки, - утешил Нури. - Какой-нибудь десяток тысяч лет, и они
выпрямятся. Не мучай людей зря, оставь что-нибудь для эволюции.
Утомившись от занятий, полезли купаться. И малыши, и старшие подолгу
плавали у дна, собирая цветную гальку. Вообще, под водой они двигались
более уверенно, чем на поверхности, где господствовал один стиль -
по-собачьи. Зато пленники продемонстрировали разные стили: кроль, брасс,
баттерфляй, дельфин, каракатица и угорь. Понравился брасс, как самый
простой и экономичный. Еще не все успели посинеть и покрыться мурашками, а
новая манера плавания уже была освоена.
- Отличные ребята, - согреваясь на теплом камне, констатировал Олле. -
Только с речью и мимикой у них неважно. Но жестикуляция просто
поразительная!
В этом Олле разбирался: его труды по мимике и жесту древних народов
Средиземноморья давно стали классическими. А после того как на
всепланетном Празднике Сожжения Ружей он выступил с этюдом о раненой
птице, двое великих мимов стали звать его почтительно - мастер.
- Речь? - Нури задумался. - Порой мне кажется, что язык жестов сложнее.
Помнишь, ты давал моим ребятам уроки раскованной мимики... Я пытался
подражать им - не получается. Почему?
Олле не ответил: снизу по тропе поднялись четверо охотников, неся на
шесте средних размеров антилопу. Они свалили ее у костра и стали
разделывать. Глядя, как они орудуют кусками обсидиана - жалкими подобиями
ножа, - Олле не выдержал.
- Вот это зря. - Он смотрел перед собой и мимо вождя. - Если уж вы
смастерили для них луки и сами пользуетесь зажигалкой, разводя костер, то
иметь в хозяйстве хороший нож просто необходимо.
- Это верно, - сказал вождь по-русски. - Это наша недоработка. Но кто
знает, где и в чем допустимо вмешательство в эволюцию? Кстати, вас я знаю,
а меня зовут Евгений Петрович. Волхв я.
- Вы уже вмешались. А где остальные?
- Один в отпуске, двое в массиве. Как вы догадались?
- Значит, четверо. Так и думал, необходимый минимум. А догадался по
бороде: ваши отпускники не бреются... Вы полагаете, они не замечают
подмены?
- Не знаю. Вообще-то, мы похожи.
У костра ободранную антилопу насадили на кол и соорудили нечто вроде
вертела. До обеда было еще далеко, но тот, кто думает, что зажарить на
вертеле хотя бы барана - пара пустяков, - жестоко ошибается: дело это
длительное. Повар из старших прикрыл голову красивым лопухом и занялся
готовкой. А двое младших полезли на дерево, которое дополняли птицы,
живущие среди синих цветов. Птицы не улетели: пацаны, пудря носы пыльцой,
долго нюхали цветы и сорвали самую красивую кисть. Ее потом разделили
надвое и вручили Олле и Нури - видимо, в знак признания. Но это уже было
позже, а пока они вели неспешный разговор с вождем о том о сем. Как
заведено между настоящими мужчинами, говорили в основном о работе, и вождь
произнес длинный монолог:
- Вся деятельность ИРП строится на вмешательстве в природу.
Естественные процессы слишком растянуты во времени, а нам хочется скорее,
хочется уже сейчас видеть Землю зеленой и чистой. В условиях же
многостороннего внелабораторного воздействия на наследственную клетку
Генетические трансформации не всегда предсказуемы. У нас в лесном массиве
ежечасно рождаются мутанты - собственно, в этом основа реставрации. Ведь
утраченный вид можно возродить в результате отбора среди множества
мутантов. Так делала эволюция, нам, к сожалению, это удается очень редко.
И мы отбора почти не делаем, мы рады всему новому. Если уж возникло нечто
жизнеспособное - пусть живет. Вы что-нибудь имеете против зеброзубра? Я -
нет. Иногда по единственной уцелевшей ископаемой или найденной в музее
живой клетке удается восстановить животное, если удачно подобран
реципиент. Вы знаете, конечно, что в одном из филиалов таким способом
воссозданы мамонт и белый носорог?.. Рождаются и странные химеры, вроде
трагически погибшего козлокапустного гибрида, в слившихся клетках которого
генетики обнаружили полный набор хромосом козла и цветной капусты.
Прижилась соболиная свинья, никому не мешает вкусный зверь волчья сыть -
полосатый от носа к хвосту, но не барсук. И все рады черничному арбузу и
той корове-скороспелке, которую так любит Сатон. Что до меня, то мне милей
моя привычная буренка, я сам ее дою, когда бываю дома. - Евгений Петрович
славно так вздохнул и прикрыл глаза. - А ведь это все мутанты. Как и ваш,
Олле, пес, который, я заметил, мается вон там на скале в одиночестве и, я
знаю, хочет пить, но не решается отойти, боясь, что с вами что-нибудь
плохое содеется.
- Я сам об этом все время думаю, - пробормотал Олле.
- Значит, родители этой детворы...
- Вот именно, мастер Нури, вот именно. Где-то там на хвостах
раскачиваются. - Волхв махнул рукой в сторону леса. - Иногда, очень редко,
мы, волхвы, в их среде обнаруживаем человеческого детеныша, мутанта в
первом поколении. Мы следим за мамашей и после отнятия от груди забираем
ребенка сюда, ибо негоже человеку жить среди обезьян, даже если ему всего
год от роду.
- Но ведь это еще младенец! И вы сами растите и кормите? Я понимаю,
конечно, год - это крайний срок, потом уже будет поздно... - Нури был
взволнован до глубины души. - А ведь среди обезьян такое дитя смотрится
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг