Анатолий Днепров
Пятое состояние
Рисунки А.Побединского
Тонкая неподвижная струя воды протянулась от никелированного крана к
самому дну белоснежной раковины. Струя застыла. Свет от настольной лампы
серебрил одну ее сторону, и казалось, что это не хрупкая нитка воды,
твердая стеклянная палочка. Только у самого дна раковины струя разбивалась
на мелкие капельки, разлетавшиеся во все стороны с едва слышным шорохом. И
еще было слышно, как в углу кабинета торопливо цокали оставленные кем-то
на столе ручные часы...
Жизнь - поточное явление. Передо мной застыла струя воды. Кажется, она
неподвижна и мертва. А в действительности поток составляет самую суть ее
существования... Стоит закрыть кран, и жизнь струи прекратится. И вдруг
кто-то протянул руку через мое плечо и резко завернул кран. На моих глазах
струя затрепетала, разорвалась на мелкие клочки, затем на капельки и
исчезла.
- Сестра, завтра вызовите водопроводчика. С краном что-то не в порядке.
Он повернулся и встал. Передо мной стоял высокий, уже немолодой мужчина
в белом халате. Его усталые глаза внимательно смотрели на меня, а руки
медленно скручивали и раскручивали трубку стетоскопа.
- Так это, значит, вы и есть Самсонов? - спросил меня доктор.
- Да. Разве вы меня знаете?
- В некотором роде. Мне о вас рассказала ваша подруга.
- Как она себя чувствует? Что у нее? - торопливо спросил я.
- Что у нее, пока неизвестно, а чувствует она себя в общем
удовлетворительно. Удовлетворительно для больного, конечно, - поправился
он.
- Можно мне ее видеть?
Доктор кивнул головой.
- Только недолго. Поговорите с ней о чем-нибудь э... интересном. О
театре, о футболе. Понимаете?
- О работе можно?
Доктор отошел в сторону и посмотрел в окно.
- Только не в философском плане. Вы работаете у профессора Парнова? Я
знаю его работы. Они, я бы сказал, очень замысловаты. В общем идите. Она
вас ждет. Он снова повернулся ко мне и, тронув за плечо, подтолкнул к
двери, за которой лежала Анна. В палате царил полумрак. Окно было
распахнуто, и в него проникал свет электрических фонарей из сквера внизу,
перед клиникой.
- Ну иди же скорее, - вполголоса позвала Анна.
Я подбежал к кровати и схватил горячую, немного влажную руку.
Мы молчали минуту-другую, не зная, что говорить...
- Как мне здесь надоело! - наконец прошептала она.
- Доктор говорит, что у тебя состояние удовлетворительное.
Она грустно улыбнулась.
- Удовлетворительное?.. Я-то лучше знаю... Впрочем, все это чепуха.
Лучше расскажи, что делается за этими стенами. - И я начал беззаботно,
почти дурашливо рассказывать ей обо всем, что делается в институте. Я
говорил торопливо, говорил, сбивался и больше всего боялся остановиться. Я
заставлял себя улыбаться и смеяться, глядя прямо в большие печальные
глаза. В этих глазах появилось что-то такое, от чего сжималось сердце
всякий раз, когда я умолкал, чтобы перевести дыхание.
Притащили трансформатор. Штука семь пудов весом. Целый день ворочали
его рычагами первого и второго рода, пока не установили в углу, возле
высоковольтного щитка. И что ты думаешь! Появляется начхоз и заявляет, что
именно в этом месте допустима наименьшая нагрузка на пол. По его расчетам,
трансформатор неминуемо должен провалиться в кабинет директора. Вот было
проклятий! А Мишка Грачев собрал макет радиоспектрографа. Радости-то было
сколько! Запустил. И вдруг Бергер делает потрясающее научнoe открытие: все
вещества - от куска хлеба до фарфоровой чашки - совершенно одинаково
поглощают радиоволны. Оказывается, генератор Грачева вместо трех
сантиметров генерировал волны в полтора километра!
Анна слушала, не сводя с меня своих умных, понимающих глаз, и затем
положила свою руку на мою. Я умолк.
- Сережа, ты меня еще любишь?
Я склонился к ней и крепко поцеловал ее сухие губы.
- Скажи, что ты меня любишь.
- Я люблю тебя.
- Значит, ты меня никогда не забудешь, правда?
- Что ты, Анка! Вот только ты вырвешься из этой норы - и... свадьба!
Правда?
- А если не вырвусь?
- Это почему же? Ну-ка привстань, я посвечу на тебя. Что-то я не помню,
чтобы мой задиристый комсорг говорил таким голосом.
Я обнял ее и приподнял над подушкой. Жесткая больничная рубашка была
завязана тесемочками спереди...
- У вас все ходят в таких балахонах? Хочешь, я куплю тебе шелковый...
- Сережа, у меня такое чувство, будто я никогда отсюда не выйду. У меня
перехватило дыхание.
- Это почему же?
Она облизала губы. Я чувствовал, как тяжело ей говорить.
- Уж очень ласково со мной беседует доктор, - почти застонала она и
натянула одеяло до подбородка.
Я искусственно захохотал. Это был неуместный смех, но я ничего не мог
сделать другого.
- Ему по штату положено быть с больными ласковым.
- Нет, Сережа, не то. Как бы тебе сказать... В его внимательности, в
его задушевной теплоте ко мне ощущается что-то неумолимое, страшное. Я
боюсь, когда он ко мне подходит... Он садится на край кровати, долго
смотрит мне в глаза, гладит мои волосы и каким-то щемящим, ласковым
голосом спрашивает о моем самочувствии. И говорит он не то, что обычно
говорят больным. А так, всякую всячину. А сам все время смотрит куда-то в
сторону... Знаешь, меня ничем не лечат... То есть почти ничем... Я
разбираюсь немного в фармакологии. Вон в той бутылке-микстура Бехтерева. А
эти пилюли - люминал. И все...
Я встал и прошелся по комнате.
- Это безобразие! - возмутился я. - Нужно учинить скандал!
- Сергей, прошу тебя, не нужно... Значит, так надо. Может быть, всякое
лечение бессмысленно... В это время тихонько отворилась дверь и вошла
сестра.
- Молодой человек, больной пора на покой.
Я умоляюще посмотрел на Анну.
- Пора, пора. Прощайтесь. Уже поздно. Сестра взяла меня за руку.
- До свидания, Сережа, - тихо произнесла Анна и протянула мне руку.
Я поцеловал ее в лоб. Закрывая дверь, я слышал, как сестра говорила:
- А теперь, миленькая, прими эти таблетки и постарайся уснуть. Сон -
самое лучшее лекарство.
Я остановился у раковины и посмотрел на кран, из которого теперь падали
большие редкие капли воды.
Наша лаборатория. Два вакуумных поста посредине комнаты, на большом
физическом столе радиоспектрограф, собранный Мишей Грачевым, установка для
парамагнитного резонанса в углу, справа от двери. Слева в стене глубокая
ниша. В ней лабораторный электронный микроскоп. Но это еще не все. В
соседней комнате налево все для спектрального анализа. Там стоит чудесная
саморегистрирующая машина, работающая в инфракрасной области. Георгий
Алексеевич Карпов, наш руководитель, "скрестил" этот спектрограф с
микроскопом. Он создал гибрид из двух приборов. Теперь можно изучать
спектры микроскопически малых объектов.
Химическая группа лаборатории разместилась на противоположной стороне
коридора. В ней занимаются анализом и синтезом, хроматографией и
ионообменной дистилляцией. Там установлены ультрацентрифуги и ионообменные
колонки.
В общем наша лаборатория - это весь четвертый этаж института.
Мой рабочий стол стоит рядом с электронным микроскопом, хотя к нему я
не имею никакого отношения. Моя область - парамагнитный резонанс, Я не
физик, а биолог, который заражен физическими методами исследования. Я
немало потрудился, чтобы вырваться из цепких объятий описательного
мышления биолога и научиться думать в терминах строгой, математической
науки. В этом заслуга Анны Зориной, с которой я познакомился здесь, в этой
лаборатории, год тому назад... Она физик.
Вначале ребята приняли меня в свой коллектив с долей недоверия.
Чувствовалось, что про Себя они думают: "Вот затесался среди нас
лягушатник". Не обошлось и без насмешек. Смеялись над тем, как я путался в
элементарных физических понятиях. Но тут на выручку пришла Анна.
- Вот, начинайте с этого, - сказала она спокойно и протянула мне
учебник физики.
Анна была строгим педагогом, более строгим, чем те, кому я сдавал
физику на втором курсе. Несколько раз меня "отсылали", и я зубрил все
сначала. Был случай, когда мне пригрозили поставить вопрос о моей
"техучебе" на комсомольском собрании. Анна у нас комсорг! Мне было очень
неловко. К тому же я успел влюбиться в белокурого учителя, который любил,
прохаживаясь по комнате, повторять:
- Согласно закону Фехтнера-Вебера, даже сели раздражение растет в
геометрической прогрессии, возбуждение растет только в арифметической.
Объясните, почему это так.
Само собой разумеется, что наши занятия происходили после того, как
работа в лабораторий заканчивалась. Занятия со мной Анна называла
"нагрузкой", ради которой она пропускала уроки художественной гимнастики.
Мое истинное увлечение физическими методами исследования произошло не
тогда, когда я сказал Анне, что люблю ее и что не могу без нее жить, а
значительно позже, совсем при других обстоятельствах. Нам привезли
установку для изучения электронного парамагнитного резонанса. Это был
уникальный прибор, созданный экспериментальными мастерскими по проекту
профессора Карпова, макетированному Мишей Грачевым. Теперь мы могли
исследовать магнитные свойства одной-единственной живой клетки. Прибор
установили днем, а вечером я и Анна остались заниматься. И вдруг она
сказала:
- Давай испытаем прибор!
- Ты с ума сошла! Испортим что-нибудь.
- Чепуха, не испортим. Я знаю, как он включается.
- Георгий Алексеевич рассердится. Она мне подмигнула и, совсем как
школьница, хихикнула:
- А он и не узнает.
Мы разобрали шнуры, проверили схему, подключили какие-то концы к
силовому щитку, вывели изображение под микроскопом на телевизионный экран,
а показания магнитометра на осциллограф.
- Теперь давай возьмем какой-нибудь препарат.
- Какой?
- Что-нибудь живое. Что у нас есть живое, Сережа?
- Что угодно. В термостате хранится культура bacila coli.
- Давай твою "Коли".
Пока я устанавливал под микроскопом предметное стекло, Анна включила
телевизионный экран и осциллограф. Вскоре на экране появилось изображение
бактерии.
- Вот мы и посмотрим, что с ней будет... - говорила Анна взволнованно.
Препарат покрыли колпачком и подключили к нему волновод. Загудел
генератор.
На бактерию одновременно действовали высокочастотное и постоянное
магнитные поля, На осциллографе зеленая точка выписывала странную кривую.
- Ну, а что дальше? - спросил я.
- А я не знаю. Посмотрим. Мы обнялись и уставились на телевизионный
экран.
Бактерия постепенно набухала, вытягивалась, ядро заколыхалось.
- Что это с ней? - удивленно спросила Анна.
- Сейчас наступит митоз, - сказал я.
- Что это такое?
Я посмотрел на нее насмешливо.
- Знаешь, после твоего курса физики я займусь с тобой по биологии!
- Не рано ли! - воскликнула она и рассмеялась. И вдруг она схватила
меня за руку и зашептала: - Гляди, гляди, что творится на осциллографе!
По мере того как протекал процесс деления клетки, кривая на
осциллографе начала резко меняться, стала четче, выпуклее, и в тот момент,
когда ядро бактерии разделилось пополам, электронный зайчик ярко вспыхнул
и взметнулся за пределы экрана, оставив после себя сияющий зеленый след.
Деление клетки закончилось, и зеленая точка вернулась на прежнее место.
-Здорово! - восхищенно прошептала Анна. - Подождем еще, пока повторится
митоз.
Мы терпеливо ждали, пока бактерия претерпела еще несколько делений, и
всякий раз, когда ядро клетки раздваивалось, на осциллографе происходила
странная пляска электронного луча...
В тот памятный вечер никто не мог сказать, что же происходило. Но про
себя я решил, что вызубрю физику до последней точки. И во что бы то ни
стало докопаюсь до объяснения странного явления. Самое поразительное
явление жизни - деление клетки каким-то образом сопровождалось всплеском
напряжения на осциллографе, который измерял магнитные свойства живой
материи... Тогда мне казалось, что, если найти разгадку этого явления,
будет открыта великая тайна жизни, самая ее сокровенная сущность, над
которой поколения ученых бесплодно ломают голову.
И вот сейчас, когда проделаны сотни опытов, когда исследован не только
парамагнитный резонанс клетки на всех этапах ее жизни, когда исследована
тончайшая химическая и физическая структура живой материи, когда все
содержимое клетки - ядро, цитоплазма, митахондрии, оболочка
проанализированы до мельчайших деталей, до последнего фермента, когда все
составные вещества, входящие в живую клетку, выделены b чистом виде и для
нас нет никаких структурных загадок химического строения живого вещества,
проблема жизни стала еще более темной, туманной, неясной...
На лице Георгия Алексеевича Карпова появился налет усталости. В начале
исследования он с таким энтузиазмом говорил, что все дело в структуре, в
точном анализе. Сейчас все это мы знаем...
Я проходил по многочисленным группам нашей лаборатории и видел, как
кропотливо и упорно трудились люди. Биохимики воссоздавали
микроскопическое строение из тех же элементов, из которых оно состояло,
когда было живым. После того как конструкция клетки заканчивалась, ее
переносили в питательную среду, но жизнь не возрождалась...
Биофизики терзали кроликов и морских мышей, вставляли в их живые тела
электроды и записывали на магнитную ленту электрические импульсы
управления.
Потом в сотый раз убеждались, что никаких электрических сигналов, так
обильно сопровождавших процессы жизни, в искусственных клетках нет...
- Черт возьми! - кричал Аркадий Савко, наш ведущий биолог. - Мы же
ничего искусственно не делаем! Мы же берем все готовое, природное. Мы все
это складываем точно так, как в живой клетке. И какого черта она не живет!
Вы можете мне объяснить такое хамство?
Синтез не получался. Что-то самое могучее и самое таинственное
ускользало.
- Такое впечатление, будто виталисты правы, - как-то с горечью заявил
профессор Карнов. - Мало построить клетку. Нужно еще вдохнуть в нее жизнь.
Что значит вдохнуть в нее жизнь?
После посещения Анны меня встретил Володя Кабанов, биолог из группы
Савко, наш парторг.
- Ну как она, поправляется?
Я ничего не мог ответить, потому что сам ничего не знал. Воспоминание о
том, что она мне говорила, заставляло больно сжиматься сердце.
- У нее плохое настроение, - сказал я. - Очень плохое. Она не знает, в
чем заключается ее болезнь. Ей упорно об этом не говорят. Мне тоже не
сказали...
- Может быть, обратиться в больницу официально, через дирекцию?
- Пожалуй, это идея, В конце концов, может быть, попросим для нее
каких-нибудь других врачей...
- Хорошо, - сказал Володя, - сегодня я поговорю с директором. А ты нос
не вешай. При Анне ты должен быть бодрым и веселым, как никогда! Понял?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг