- Значит, только с виду, - покорно вздохнула Ира.
- Но откуда же ты все-таки взяла, что мы... никого не найдем? А если
б Роман не сачковал и у нас было бы оборудование?
- О н и могут только сами выйти, - сразу став серьезной, объяснила
Ира. - Когда захотят. Их нельзя найти никаким оборудованием, или поймать в
ловушку, или выманить. Только сами!
- Постой-постой! - Богдан возмущенно нахмурил брови, похожие на
ласточку, нарисованную тушью. Он только что растолковал Ире свою гипотезу
о лемурах - нахлебниках цивилизации, и не сомневался, что девочка убеждена
полностью. Теперь авторское самолюбие было задето. - Что это еще за
мистика? Ты что, до сих пор веришь в инопланетян?
- Нет, я уже давно поняла, что там все... ну, не так, как в книгах! -
Гребенникова доела размокший стаканчик, аккуратно вытерла пальцы
платочком. - Нет, о н и не пришельцы... и... ты меня, извини, конечно...
но, наверное, и не лемуры... не просто животные. У Виталика... ну, ты его
помнишь, с Натахой... у него есть одна идея. Сказать?
- Скажи, - без особой охоты буркнул Богдан.
- Он, понимаешь, у нас Эйнштейн...
- Кто-кто?!
- Ну, вундеркинд. В физическом кружке и все такое. С академиком
переписывается, так тот его на <вы> и по отчеству: <Виталий Павлович, ваш
вывод относительно стабилизации квантовых систем представляется
интересным...> - Не выдержав <академического> тона, хихикнула. - Во
память, а? А говорят - девичья... В общем, Виталька считает, что о н и -
это неизвестные науке существа, у которых атомы и электроны - ну, частицы,
из которых они состоят... свободно движутся между нашими частицами. О н и
могут хоть сквозь стенку пройти, хоть сквозь гору. Потому что, значит, нам
только кажется, что вещество плотное, камень там, или дерево, или мы
сами... а на самом деле это рой частиц, и другой рой может спокойно через
него просочиться. Виталик тебе лучше объяснит, если захочешь.
- Ага! - воскликнул лаборант, все еще обиженный за лемуров. -
Просочиться! А кто колбасу и пирожные жрет, кто на дудочке играет?! Для
этого же надо плотными быть, из обычной материи! Эйнштейны...
Она покорно кивнула:
- Да, мы об этом тоже говорили. Виталик сам еще толком не разобрался,
но думает, что о н и... дальше нас ушли, что ли; вот мы можем быть только
такими, как мы есть, а те превращаются, делаются то такими, как мы, то...
понимаешь?
- Это слишком сложно, чтобы быть истинным! - козырнул Богдан где-то
подхваченной фразой. Затем, видя, что Ира подавлена его хлестким ответом,
он решил усугубить торжество, издали метнув остатки мороженого в урну; но
мороженое ляпнулось на откидной верх детской коляски. Пришлось опять
пускать в ход платок и просить прощения у молодой разгневанной мамаши.
После этого девочка покровительственно взяла нового друга под руку и
повела, не давая более встревать в неприятности...
Ира с Богданом так никогда и не узнали, что в то самое время, когда
они, позабыв обо всем на свете, брели по жаркому людному проспекту и все
вокруг было нереальным, точно цветные тени на киноэкране - прохожие,
троллейбусы, клумбы с пыльными привядшими гладиолусами, толкотня у весов,
где продавала яблоки толстая крикливая продавщица, - в это время по
заброшенному особняку, отчаянно труся, пробирался маменькин сынок Олег. На
поводке за собой он волок молоденькую таксу. Бутуз слышал, что такие
собаки умеют вытаскивать из нор всяких лисиц и барсуков, и взял <напрокат>
у одноклассника длинную, совершенно лишенную лап, но невероятно умную
Джульку. Он помог чуткой, нервной, все время тянувшей ноздрями воздух и
вздрагивавшей собаке протиснуться в одно из загадочных стенных
отверстий... и едва успел отскочить, потому что такса снарядом вылетела
обратно. <Джулька-а!..> Куда там! Неизвестно чем ошарашенная гусеница
цвета горчицы проложила себе путь среди мусора, мелькнула в траве двора...
и, судя по скорости, лап у нее оказалось даже слишком много.
VII
- Ей-богу, не знаем, что и делать, Вадим Алексеевич! Милицию звать
как-то неудобно...
Прораб умоляюще смотрел снизу вверх на Заборского, сняв шляпу и
промакая платком обильно вспотевшую лысину.
Двигатели обоих бульдозеров были выключены, чтобы даром не переводить
топливо; бульдозеристы курили, сидя на порыжелом газоне, и перебрасывались
ленивыми репликами.
Желтый особняк со своими пузатыми облупившимися колоннами, с лепным
карнизом, нависающим, будто козырек фуражки, над подбородком крыльца,
насупился, точь-в-точь старик, которого и чудесное сентябрьское солнце не
может прогреть до костей. Слева, у боковой стены, собрался десяток
взрослых, а вокруг них суетилась и галдела целая толпа ребят. Все смотрели
или показывали пальцами на окна второго этажа. Смеха не было слышно -
происходившее носило тревожный, аварийный характер.
Вдруг одна из женщин пронзительно закричала, приложив ладони рупором
ко рту:
- Наташа! Наташечка-а!..
Стоявший рядом мужчина обнял женщину за плечи, она уткнулась головой
ему в грудь. Из окон не доносилось ни звука.
- Были бы мои - честное слово, выволок бы и так надавал по одному
месту! - кипятился прораб.
- Ну, попробуйте! Вы что, летать умеете? - раздраженно ответил
Заборский. Несмотря на то, что эти чертенята мешали работе и родители
волновались все сильнее, главному архитектору вовсе не хотелось начинать
решительные действия. Можно было бы, конечно, вызвать машину с
телескопической вышкой... Но - снова и снова вставали перед Вадимом
Алексеевичем черные, недетски тоскливые глаза на худеньком стеариновом
личике. Значит, и ее будут ловить по углам, может быть - применять силу,
выкручивать руки...
Да, бедной Ире могло прийтись туго. Женщина, звавшая Наташечку,
надсадно рыдала в плечо своего спутника. Плотный мужчина с
бородой-норвежкой, кажется, отец Виталика Кравчука, отделился от прочих и
крабом забегал из стороны в сторону, явно ища, где бы влезть на стену...
Сейчас они наколют дров.
Не дослушав очередной гневной реплики прораба, Вадим Алексеевич
заложил руки за спину и пошел прямо к дверям особняка. Народ вокруг дома
замер, даже дети приумолкли. В осанке Заборского, в том, как он шагал
через двор, чувствовались воля и власть. Прораб последовал было за шефом,
но тот нетерпеливо отмахнулся.
Он остановился в сумраке прихожей, у деревянной лестницы. Внизу
ступени держались на своих местах, но выше зиял провал: несколько досок
было нарочно выломано, чтобы никто не смог подняться наверх.
- Ира! - сказал главный архитектор - сначала тихо, затем в полный
голос: - Ира Гребенникова! Подойдите сюда, пожалуйста, - это я, Заборский!
Прошли минута и другая, в течение которых Вадим Алексеевич с
удивлением ощущал, как сильно бьется его сердце. Наконец над изуродованной
лестницей появилась знакомая угловато-изящная фигурка в джинсах с белыми
пятнами на коленях, в розовой майке, присела... Заборскому снова стало
отчаянно жаль, что его разгильдяйка-дочь, ныне мотающаяся вместе со своими
косматыми и бородатыми дружками где-то по Средней Азии, ничем не похожа на
эту девочку. Ах, какая же Ира живая, целеустремленная, н а с т о я щ а я,
непохожая на тех, напичканных индийской мистикой, старательно уходящих от
жизни (надо же, получают дипломы и работают ночными сторожами - не дай
бог, моя Настя выкинет такое...)!
Слабо, как-то обреченно прозвучал сверху ее голосок:
- Слушаю вас, Вадим Алексеевич!
- Ирочка, - начал он, едва справляясь с волнением (господи, что это с
ним - так робеть перед ребенком!) - честное слово, я не буду говорить о
том, что вам уже сегодня вдалбливали много раз: как волнуются ваши
родители (хотя они, конечно, просто с ума сходят, и надо бы их пожалеть!)
или что комсомольцы так не поступают. Вы девочка умная, я обращусь к вашей
логике. Ученые обследовали дом и ничего там не нашли - вернее, никаких
следов! (Заборский вдруг запнулся, вспомнив, как кто-то мягко шлепнулся в
печь из дымохода и затряс изнутри дверцу.)
- Они не хотели искать по-настоящему. Вернее, один из них, главный! -
сказал голосок. - Но это все равно, потому что найти очень трудно... или
совсем невозможно!
- Вот видите - невозможно! - подчеркнул Заборский, обретая надежду
уговорить. - А нам что делать прикажете? У нас на руках акт экспертизы.
Нет юридических оснований отменять снос дома, понимаете - нет! Чего вы
намерены добиться, отсиживаясь там? В конце концов не я (я этого не
сделаю), так кто-нибудь другой вызовет милицию... или пожарную команду...
будет скандал, Ира, а я совсем не хочу, чтобы вас тащили, как преступницу!
Ей-богу! Спускайтесь оттуда, это будет самое правильное...
- Нет, - после некоторого колебания ответила Ира, повернулась и
исчезла.
- Подумайте! Вернитесь! Это просто глупо! - теряя самообладание,
крикнул Заборский. Ответа не было. Душные, жаркие сумерки стояли в доме;
где-то потрескивало, сыпалась труха.
Вадим Алексеевич вернулся во двор, к своей <Волге>. Ему было неловко
встречаться глазами с водителем, с прорабом, с кейфовавшими на газоне
бульдозеристами. Захотелось немедленно уехать, держать связь по телефону.
Нет, нельзя: может быть, придется еще вмешиваться, защищать Иру...
Прораб, общавшийся с местным населением, почтительным шепотом
сообщил, что приехала директриса школы, где учатся <чертовы дети>. Сама
директриса, полная величественная дама с высоко взбитыми соломенными
волосами, одетая в теплый не по погоде драповый костюм, уже беседовала с
родителями, утешала плачущую женщину. Затем она прошествовала к дверям и
скрылась. Скоро из дома донеслись раскаты внушительно грудного голоса;
слов было не разобрать. Потом наступила долгая пауза. (Вадим Алексеевич
внутренне злорадствовал.)
Во дворе приумолкли, насторожились. Наконец дама выплыла, ведя за
руку чумазого плачущего бутуза. Не выдержал маменькин сынок Олег. К нему
тут же бросилась целая куча народу, в том числе не менее двух бабушек;
отшлепали, зацеловали и мгновенно утащили с собой. Стало быть, теперь в
доме трое. Из-за них стоят бульдозеры; откладывается снос последнего
здания, уцелевшего на полностью разоренной улице Грабовского...
Выведя Олега, директриса словно что-то сдвинула в забуксовавшем
механизме событий. Вконец остервеневший Кравчук-старший, отец <Эйнштейна>,
успел сбегать куда-то в частный сектор и теперь возвращался, неся, точно
муравей не по росту длинную соломинку, грубую садовую лестницу. Приставив
ее к стене, Кравчук вскарабкался с тяжеловесной ловкостью гориллы и
прыгнул в окно. Грохот был изрядный. Кто-то из взрослых засмеялся, дети
забили в ладоши - наступило быстрое и безусловное облегчение. На втором
этаже трещало, топало, яростно завопил Кравчук, точно его укусили, потом
раздался девичий визг. (Заборского так и дернуло к приставной лестнице;
едва сдержался.) Минут через десять на подоконник вылез и стал спускаться
долгоногий неуклюжий Виталик. Очевидно, его страх перед отцом был
посильнее, чем привязанность к Натахе.
Истошные крики разлетелись из окна по всему двору. О нет, Ира так
вопить не могла - не позволила бы себе даже под пыткой, это Вадим
Алексеевич понимал... Виталик, маячивший в сторонке, даже не поднял
повинную голову; маловато было в нем мужского... Раскрасневшийся,
перемазанный пылью Кравчук явился на подоконник, неся перед собой отчаянно
отбивающуюся Натаху. Из-за ее беспорядочных рывков оба чуть не свалились
вниз. Мать заметалась, кудахча уже совершенно по-куриному; мужчины
бросились на помощь, дети с победными воплями облепили лестницу - в общем,
Кравчука с его <добычей> буквально снесли на руках...
Более часа по всему особняку искали Иру Гребенникову. Даже директриса
не вытерпела и отбыла в своей служебной машине, посулив <этой негодяйке>
все мыслимые школьные кары. Кравчук, снова взобравшись наверх, втащил туда
же отца Иры, малорослого брюнета, похожего на итальянца; за ним влезло
пять-шесть мальчишек. Вся эта компания шастала по комнатам, по
отгороженным фанерой закуткам, громыхала разболтанными дверьми, даже
шарила в печи, с которой рабочие заблаговременно содрали бело-синие
столетние изразцы... Поиски были тщетны. (<Ну, молодец девчонка - хотя и
пороть ее надо - переняла кое-что у своих инопланетян, или кто они там -
вон как прячется - господи, а кто же там обитает, в самом деле? - я ведь
сам слышал - не ветер же это все?...>)
- Что делать-то будем, а? - уже не впервые спросил истомившийся
прораб. Бульдозеристов давным-давно не было на газоне - то ли обедать
пошли, то ли завалились подремать где-нибудь в перепутанном красными
виноградными гирляндами <сорном> лесу.
- То есть как что делать? - строго-удивленным тоном переспросил
Заборский. - Сворачиваться! И без того целый день потеряли!
- А... э-э...
- Завтра, завтра, завтра! - с нажимом сказал Вадим Алексеевич, садясь
в серую <Волгу>.
Прораб, обрадовавшись хоть какой-то определенности, побежал искать
своих людей.
Отъезжая, Заборский бросил последний взгляд на злополучный желтый
дом. Он почему-то не беспокоился за Иру - знал, что с девочкой ничего не
случится. Больше того: Вадиму Алексеевичу казалось, что Ира была бы им
довольна. Он правильно сделал, что отменил запланированное на сегодня
разрушение особняка. Почему это правильно - Заборский и сам не знал; но
душа ликовала, как будто главный архитектор совершил важное и доброе
дело...
Была глухая ночь, когда Ира Гребенникова наконец покинула свое
убежище. Все-таки она лучше других знала старый дом и сумела найти
закуток, мимо которого прошли и добровольные сыщики во главе с Кравчуком,
и вызванная под вечер милиция...
Сначала она лишь осторожно, опасаясь засады, выглянула. Но не было
кругом ни огня, ни шороха; полная тьма и тишина, словно сомкнулся над
головой стоячий пруд. Запасливая Ира, всегда имевшая в кармане джинсов
спички, на ощупь отодрала клок обоев и зажгла его; при свете быстро
догоревшего <факела> выбежала в актовый зал. Ее мучила жажда; она
разыскала возле печи недопитую бутылку теплого, выдохшегося лимонада...
Затем вступил в свои права голод, но куски хлеба, оставленные здесь
несколько дней назад, были давно съедены т е м и... <И на здоровье>, -
подумала Ира, боясь даже в мыслях обидеть хозяев дома, которые сейчас,
ночью, конечно же, были всесильны.
Бумага обожгла пальцы; Ира поспешно бросила ее и затоптала. В большой
комнате было достаточно светло от луны, половиной сырного круга висевшей
за разбитым окном. Она подошла поближе - туда, где в зазубренной осколками
стекол раме лежало пепельное освещенное поле развалин. На месте улицы
Грабовского вправо и влево, открывая глазам скат в глубокую долину и
близкие огни проспекта Дружбы, простирался теперь сплошной пустырь,
заваленный грудами кирпича. Кое-где остатки стен еще сохраняли план
здания; стоял, точно косой парус, наполовину обрушенный торец, и тянулась
от него четкая лунная тень по обломкам и рытвинам, пересекая гусеничные
колеи.
И вот услышала Ира, как проскрипела, отворяясь, печная дверца,
звякнули пустые бутылки... Она обернулась - мгновенно похолодевшая, с
перехваченным дыханием. И успела увидеть, как по белому, точно снежная
поляна, ковру слежавшихся газет метнулся к противоположному окну некто
серый, почти неуловимый взглядом из-за молниеносных движений. На
секунду... какое там - на долю секунды присел среди широкого подоконника -
пушистая спина дугой, ушки-рожки на круглой кошачьей голове - и бесшумно
канул вниз.
Ира бросилась через комнату вслед за ним.
Серо-серебристое небо было заслонено неподвижными массами листьев, у
корней лежала на истоптанной земле причудливая теневая сеть. Еле
различимые, внизу длинными, как бы в замедленной кинопроекции,
нечеловечьими и незвериными прыжками промчались двое - а может быть, то
лишь почудилось? Но нет: еще один вымахнул из окна, расположенного прямо
под тем, в которое смотрела Ира. Словно птица скользнула, сложив крылья...
Он уже сидел под деревом. Неправдоподобно, за спину оборотилась
мохнатая голова; прямо в глаза Ире внимательно и осмысленно глянули
красно-зеленые глазища... Исчез. По-прежнему печально было кругом,
призрачно-светло и безлюдно.
И только в доме что-то изменилось. Утихли последние скрипы, шелесты,
уютные стариковские потрескивания. И, всеми нервами ощутив, что особняк
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг