сухощавый, высокий, благородно седеющий, по общему признанию здорово
похожий на актера Грегори Пека? Воплощение солидности и власти? Или у этой
щуплой Иры, с ее бледным большеротым личиком, с печальными не по возрасту
черными глазами, иная шкала ценностей?..
Вадим Алексеевич с обычной для него ненавязчивой галантностью, точно
взрослую, проводил девочку до кресла под бегонией, сам сел напротив. Ира
никак не решалась начать разговор - смотрела исподлобья, пальчиками с
обкусанными ногтями потирала линялые джинсы на коленке. Заборский
попытался помочь:
- Насколько я понимаю, то, что привело вас ко мне, связано с моей
работой?
- Да, - выдавила она и заторопилась, словно боясь, что не сумеет
заставить себя начать вторично. - Я слушала вас по телевизору, когда вы
рассказывали о генеральном плане... и там про Шалашовку, что там построят
двадцатиэтажные дома и... и...
Она снова умолкла, насупилась, опустила глаза.
- Вы, наверное, хотите узнать подробнее, что будет на месте вашего
дома?
- Да... если можно!
<Проявим чуткость - не станем ей портить мнение о старших -
одноклассники вряд ли последуют ее примеру - минут десять уделю>.
Заборский коснулся клавишей <Роботрона>:
- Вам как показать, в планиметрии или в стерео... ну, в общем, вид
сверху или в объеме?
- Я понимаю, - нервно сглотнув, закивала Ира. - Покажите в
планиметрии, пожалуйста.
Повинуясь уверенным движениям архитекторских пальцев, на телеэкране
возник нарисованный зелеными светящимися линиями, ювелирно подробный
чертеж. Его основу составляли извилистые контуры высот. Словно пень
распилили поперек годовых колец и половинки развернули закруглениями друг
к другу - два холма сжали в долине бывшее село Шалашовку. Мозаика усадеб
раскинулась по склонам. Сверху наискось ее пересекал, не считаясь с
рельефом, проспект Дружбы, проложенный по искусственной насыпи.
- Это как сейчас, да?
- Точно. А теперь заглянем в будущее.
На сеть сплошных линий лег пунктирный геометрический рисунок. Вместо
уютных изгибов улиц, возникших, может быть, еще на месте древних
охотничьих троп, - гигантские трапеции, лучи, многоугольники. Долина будет
засыпана сотнями тысяч тонн песка, склоны исчезнут, и там, где нарисовано
нечто вроде шестерен, встанут подоблачные башни.
- Вот так... Где ваш дом? О нет, нет, не пальцем! У нас все на
мировом уровне. Прошу! - Вадим Алексеевич подал Ире нечто вроде толстой
авторучки на проводе. - Это электронный карандаш. Можете пометить
крестиком или обвести...
Дрожащей рукой поводив около экрана, девочка неуверенно нарисовала
колечко, и оно тут же налилось фосфорической зеленью.
- Ага... Значит, улица Грабовского?
- Да-да... Номер тридцать четыре! - Ира подняла умоляющие глаза. -
Так вы его... его...
- Увы, не только его, но и практически всю улицу Грабовского. Как
видите, на ее месте будет площадь с бассейном, универсам... - Заборский
вызвал на экран бегающую стрелку-указку. - Дальше - летний ресторан,
спортплощадки, городок аттракционов. Сейчас там всякие овраги, сорные
заросли; мы их тоже уберем, конечно.
- А сносить... дома и все прочее... вы скоро начнете?
- Боитесь, что вас переселят в худшую квартиру? Или куда-нибудь
далеко от друзей? Но мы тут, увы, бессильны. Это решает
горжилуправление...
- Нет, - твердо проговорила девочка. - Я сказала вам неправду. Мой
дом новый, на проспекте Дружбы, его трогать не будут...
- Так в чем же проблема? - суше, чем до сих пор, спросил главный
архитектор и красноречиво посмотрел на часы.
- Извините меня, пожалуйста! - сказала Ира, сложив ладони перед
грудью. - Мне надо знать только одно: скоро ли... когда...
- Мы возьмемся за Грабовского? (<Что за черт - влюблена она, что ли?
- и предмет живет именно там - нет, пора гнать - хватит изображать доброго
дядю!>) Могу сказать... Простите, одну минуту!
Заскакала игривая электронная мелодия, будто щипал паутинные струны
оркестр гномов. Так звучал тут звонок телефона. Заборский снял одну из
трубок - красную. Звонили из столицы. Его зимняя поездка в Австралию
решена. К антиподам, шутит хорошо знакомый ответственный работник. Походим
вниз головой, отвечает Вадим Алексеевич. Еще несколько фраз по делу,
взаимные вопросы о здоровье, о семье... Гномы дают серебристый отбой.
Вернувшись под бегонию, Вадим Алексеевич не сразу вспомнил - зачем
тут эта черноглазая, глядящая на него с жадным ожиданием?.. Ах, да! Был
вопрос, и он обещал ответить...
- Нулевой цикл универсама мы закладываем в сентябре. Значит, через
месяц начнем валить. У вас все? Ко мне сейчас должны прийти...
- Нельзя, - сказала она, медленно вставая с кресла, со страшно
расширенными зрачками. - Нельзя трогать тридцать четвертый номер по улице
Грабовского!..
Главному архитектору на миг померещилось, что он и в самом деле
совершает какое-то преступление... но Вадим Алексеевич отогнал это
странное чувство и тоже встал. Заговорил отрывисто, резко, не скрывая, что
беседа тяготит его:
- Почему нельзя? Что это, охраняемый объект? Памятник архитектуры?
Если охраняемый, его и так не тронут... Вот - на той же Шалашовке, между
прочим! - реставрируем монастырь Козьмы и Дамиана, триста тысяч
отпущено... А? В чем дело?
- А вы поверите, - задыхаясь от волнения, почти шепотом спросила Ира,
- вы поверите, - если... я скажу, что там... может быть... живут пришельцы
с другой планеты?
<Ну все, приехали - начиталась фантастики - раньше в старых домах
водились привидения, теперь инопланетяне - к психиатру ее, что ли? -
сейчас начнет плакать - надо все спустить на тормозах - и вон ее отсюда,
вон сию же минуту!>
- Слушайте, - сказал Заборский, усилием воли придавая тону
доброжелательность. - Допустим даже, что я вам поверю. Но... Вы
представляете себе, что значит - изменить план застройки, разработанный
десятками архитекторов, утвержденный всеми инстанциями?! В конце концов
обратитесь в Академию наук. Пусть соберут комиссию, проверят... Будет
соответствующий акт комиссии - сами возьмем вашу развалюху под стеклянный
колпак... Договорились? Ну, всего хорошего.
Ударили по паутинным струнам, заплясали гномы. Вадим Алексеевич с
облегчением шагнул к телефону.
III
- Ой, что это?! - вскинулась Натаха, нетерпеливым жестом велев Олегу
замолчать. Отсветы пламени из открытой вьюшки жутковато изменяли ее
толстощекое, вполне заурядное лицо.
Снизу, из-под пыльного, заваленного известкой пола, донесся неясный
звук. Будто кто-то в недрах дома пробовал хриплую дудку. Не играл, даже не
пытался сложить простенькую мелодию - просто дул то сильнее, то слабее, с
неравными промежутками.
Ира, как и все, сидевшая с поджатыми ногами на разложенных газетах,
торжественно выпрямилась и свысока поглядела на ошарашенного маменькиного
сынка Олега.
- Это, наверное, под лестницей, там, где дырки! - нервно икнув,
сказал Виталик. - Или нет, под крыльцом!..
- Неважно, где, - назидательно ответила Ира. - Важно, на ч е м они
играют!..
- Ой, а на че-ом? - дрожа от возбуждения, заскулила Натаха.
Ира молчала, вслушивалась...
Желтый двухэтажный особняк по улице академика Грабовского, 34, был
построен еще до революции, очевидно, каким-нибудь толстосумом, слышавшим,
что есть на свете классицизм*. Широкие, будто во храм ведущие ступени
крыльца; несколько пузатые колонны, точно приплюснутые <греческим>
портиком, слишком пышным для небольшого дома... Стоял он во втором ряду
зданий; некогда перед фасадом был разбит сквер, потом на его место
воткнули неказистое строение, где размещались почта и продмаг. От сквера
уцелели два-три старых дерева. Зато неоштукатуренный тыл особняка выходил
прямо в лес. То, что Вадим Алексеевич Заборский презрительно называл
<сорными зарослями>, оплетало голые кирпичные стены диким виноградом,
лезло в окна ветвями лип и акаций, осенью подступало к заколоченным дверям
прибоем огненных листьев...
_______________
* К л а с с и ц и з м - здесь: архитектурный стиль, строгий и
торжественный, с элементами подражания античному зодчеству.
До войны жили в особняке какие-то скромные учреждения. Мирное время
встретил он ничейным и заброшенным. Городу, крепко пострадавшему во время
оккупации, было не до ремонта столетней развалюхи на окраине. Проходили
годы; особняк ветшал, однако новые хозяева не находились.
В конце пятидесятых годов пустой дом открыли для себя ребята
Шалашовки. При тогдашней скудности развлечений, при полном отсутствии
подростковых клубов, игротек, спортзалов - двести квадратных метров под
частично провалившейся, но все же крышей были роскошным подарком!
Внутренняя планировка особняка, с виду небольшого, оказалась изрядно
сложной. За крыльцом был вестибюль с полом, затейливо выложенным из
осколков мрамора. Оттуда вела на второй этаж певучая деревянная лестница,
кое-где подгнившая и оттого еще более заманчивая. И внизу, и наверху за
пустыми дверными проемами начинались заросшие паутиной лабиринты.
Наверное, каждая из контор, живших тут до войны, пыталась перестраивать
свои владения. К настоящим стенам были приткнуты дощатые и фанерные
перегородки, почти все покоробленные, со щелями и проломами. Путаница
чуланов, кладовушек, закутков и коридорчиков обещала великолепные игры.
Просторных комнат оказалось немного. Разве что бывший актовый зал на
втором этаже с уцелевшей изразцовой печью...
Ребята подрастали в ту нелегкую и своеобразную пору, когда нужда
сочеталась с почти безграничной свободой; более того - порождала эту
свободу. Нет худа без добра! Шалашовские не могли носить дорогие пальто,
импортные сапоги или платья, которыми в наши дни гордятся друг перед
другом не столько дети, сколько их не в меру тщеславные родители. Зато -
ребят не наказывали за дыру на штанах или рубаху, вымазанную грязью. Можно
было сколько угодно лазать по заборам, устраивать плотины на ручьях,
воевать с соседними улицами: в худшем случае мать вздыхала, зашивая или
отстирывая - <все на тебе горит>, чем и подтверждала законные права
возраста.
Особняк сделался вотчиной подростков от двенадцати до четырнадцати
лет. Младших братишек и сестренок не пускали туда, где они рисковали
провалиться сквозь трухлявые доски, порезаться битым стеклом и т. п.
Старшие парни и девушки больше интересовались друг другом, чем
захламленным домом с его детскими <тайнами>. Поэтому здание попало в руких
самых неугомонных, предприимчивых, бесшабашных... Здесь играли в прятки;
устраивали цирк, причем публики не было вовсе, зато вопил и кувыркался
сразу десяток <клоунов>; переворачивали оба этажа и все доступные подвалы,
затеяв войну. В ход шли самые разные виды <оружия>; особенно ценились
хорошо сделанные арбалеты и катапульты для метания камней... Разлетались
последние оконницы, гибли перегородки. Матери не успевали залечивать раны
и ссадины. Наиболее строгие отцы воскресили порку. Директор школы шумел в
райисполкоме, призывая отремонтировать особняк и вселить в него
учреждение... или хотя бы забить наглухо все окна и двери. Возможно, он и
добился бы своего - если бы не случилось одно событие...
Ребячье блаженство состояло не только в буйных играх. Дождавшись
темноты, <хозяева> дома собирались в маленьком актовом зале, садились на
пол, разжигали огонь в угловой печи, облицованной бело-синими старинными
изразцами с изображением парусников и пышных кавалеров... и до одури
пичкали друг друга жуткими историями. В ход шли и волшебные сказки, и
кочевавшие по городу обывательские слухи о колдовстве цыган, гадалках или
ведьмах; и собственные щедрые измышления с оживающими мертвецами,
зачарованными кладами, нечистой силой... Эти разговоры, доставлявшие их
участникам острое, ни с чем не сравнимое наслаждение, продолжались за
полночь, а то и до рассвета. Ни искать своих отпрысков, ни карать их за
позднее возвращение родители тогда не считали нужным: <куда он (она)
денется: добро бы что путное, а это несчастье не пропадет...>
Должно быть, в одну из таких ночей, когда пацаны и девчонки, слушая
очередную, тут же родившуюся небылицу о вампирах и черной руке, которая
стучится в окно, вздрагивали от каждого шороха, от каждого трепета бликов
и теней, от каждого волнения парусов паутины в углах под потолком, - в
одну из таких ночей и произошло то самое.
Увы, никого из свидетелей ни на улице академика Грабовского, ни в
окрестных кварталах уже не найдешь. Жизнь раскидала по свету. А их друзья
детства, папы и мамы нынешних ребят Шалашовки, знают о невероятном событии
лишь по пересказам.
То ли сверкнули в дверном проеме круглые, поболее совиных, глазища;
то ли кто-то ловкий, темный нечеловечьими мягкими прыжками пронесся через
комнату, а может быть, и одно произошло, и другое, и еще что-нибудь
особенно жуткое третье - но только предрассветную Шалашовку огласили дикие
ребячьи вопли. Участники собрания посыпались прямо со второго этажа, и
будущий помощник прокурора республики Петр Приходько, не разбирая дороги,
проломил забор чужой усадьбы, застрял и барахтался, трубно ревя, пока его
не освободил и не выдрал хворостиной разбуженный домовладелец.
С тех пор прекратились баталии в особняке. Дети больше не приносили
оттуда ссадины или расквашенные носы; родители успокоились; директор школы
не распинался перед районным начальством - о доме напрочь забыли.
А между тем тридцать четвертый номер, как никогда, приковывал
внимание подростков. Стало ясно даже самым легкомысленным: там обитают
таинственные существа! В этом сходились все; но мнения по поводу природы
страшилищ были самые разные. Некоему эрудированному старшекласснику
удалось убедить многих, что домом завладели морлоки - полуразумные
твари-людоеды из романа Уэллса <Машина времени>. Все вроде бы
соответствовало: ночной образ жизни, огромные глаза, ловкость, бесшумные
движения... Наверное, писатель не просто выдумал их, а видел или хотя бы
слышал о таких! Трусливые перестали и приближаться к особняку. Из числа
смелых выделилась группа <охотников>, решивших во что бы то ни стало
поймать живого морлока. Они сутками пропадали в особняке, расставляя силки
и самодельные капканы.
С <охотниками> чуть было не вступили в сильную вражду приверженцы
другого мнения. Часть ребят, должно быть, нетвердых в атеизме, объявила
глазастых прыгунов... выходцами из преисподней. Такой поворот игры
(впрочем, давно уже более чем игры!) делал жизнь захватывающей, каждый
вечер - сказочным. Едва дождавшись сумерек, прокрасться в актовый зал;
мелом начертить <магический> круг, расписать пол диковинными знаками - и
сидеть до зари при свечах, бормоча заклинания, частично вычитанные из
книг, главным образом придуманные... А вдруг явятся? Больше того, станут
покорны и выполнят любое желание?..
Не являлись. Не было ничего, кроме гудения дров в печи, кроме
поскрипываний и потрескиваний рассохшегося дерева, кроме вздохов ветра в
щелях и пляски искаженных силуэтов на стене. И уходили, разочаровавшись,
заклинатели демонов. И, взрослея, сами над собой смеялись охотники на
морлоков. И объявляли лгунами участников той, первой, уже легендарной
встречи...
Но оставалась еще одна группа - может быть, наиболее верных легенде,
настойчивых и вместе с тем бережных посетителей дома. Они не пытались
ловить чудо капканами или опутывать заклинаниями. Боже упаси! Только
благоговейно собираться, доказывать свое миролюбие - и ждать. Ждать
бесконечно, неустанно: не покажутся ли? Когда-нибудь, как величайшую
награду, получить сигнал, весточку. И, может быть, в отдаленном будущем -
предел мечты! - наладить подлинный к о н т а к т.
...Сначала предполагаемых инопланетян называли по старинке -
марсиане. Потом, с ростом потока фантастики, стали именовать пришельцами.
Но кто они? Тайный исследовательский десант? Потерпевшие катастрофу?
Разведка агрессоров, намеренных завоевать Землю?..
Последняя точка зрения вроде бы подтвердилась в середине шестидесятых
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг