- Лежи спокойно, дурак. У меня с похмелья нет аппетита на детей.
Коротконосый закрыл глаза тонкими, птичьими веками и отвернулся.
- Э, да ты, я вижу, сообразительный,- приговаривал Шаршу, осматривая
тонкую, как тростинка, ногу, - кто же это тебя так, а?
Под коленом кольцо глубоких ранок - свежий укус водяной змеи. Он
показал мужчинам жестами, что надо крепко прижать к земле руки и ноги
раненого. Женщина робко пыталась заголосить, но Шаршу осадил ее и на миг
задумался: медикаментов у него с собой не было. До поста паренек не
доживет, да и не решился бы ссыльный врач доставить туда туземца в качестве
пациента.
Не обращая внимания на сдавленные стоны матери, он стянул ногу
мальчика ремнем, отстегнутым от баллонов. Затем, протерев складной нож
спиртом из фляги, стремительно распорол укушенное место. Мальчик завыл
по-щенячьи, задергался: женщина бегала вокруг, нещадно кусая то кулак, то
запястье. Мужчины хотя и держали раненого, но злобно переглядывались, на их
старообразных лицах выступил крупный пот. Шаршу понимал, что вся троица
считает себя присутствующей при какой-то священной пытке, и только ужас
перед белыми богами удерживает родственников паренька от нападения на
врача...
Шаршу тщательно отсосал кровь, сплюнул и прополоскал рот спиртом.
Остаток жидкости он вылил на рану. Оставалось только забинтовать ногу, и он
сделал это, оторвав кусок собственной майки.
Потом он разрешил мужчинам встать и отойти, но они истолковали жест
врача в удобном для себя смысле и побежали к лодке. Шаршу понял, что мать и
сын могут остаться без плавсредства, и грозным окриком остановил беглецов.
Затем он довольно долго сидел на горячем песке, время от времени
массируя ногу паренька.
А напротив Шаршу - столичного гурмана, эстета, адепта среднего
посвящения - сидела, поджав под себя одну ногу, серая полуголая женщина,
костлявая, как летучая мышь, и терпеливая, как варан, женщина с жидкими
грязными волосами и длинными черными сосками пустых свисающих грудей.
Тысяча лет жизни в уютных комнатах, со свежим мясом и фруктами на столе, с
ароматной пеной, наполняющей ванну,- тысяча лет лежала между нами. Страх,
вера в чудо, робкое ожидание делали живым изъеденное болячками и ветром,
преждевременно сморщенное лицо женщины. И Шаршу, выждав положенное время,
употребил для ее сына заветное знание Избранных: прикоснулся подушечками
пальцев к вискам раненого и влил в него силу встать, ходить и не помнить о
болезни.
Мальчик распахнул синие фарфоровые глаза и доверчиво взглянул на
белого бога. Тот помог ему подняться. Мужчины, сидевшие на корточках возле
лодки, вскрикнули и пали ниц.
- Не пускай его одного нырять, курица ты, - сказал Шаршу. - А, что с
тобой говорить!
- Уму! - вдруг сказала женщина, ударяя себя в грудь. - Уму!
Она хотела, чтобы добрый бог запомнил ее имя, хотела начинать каждую
молитву словами: "Это я, Уму, ты меня помнишь..."
Врач понял.
- Что ж, познакомимся, Я Шаршу Энки.
- Ассу,- сказала, пытаясь повторить, женщина,--Эки.
- Э-н-к-и!
- Энки...
Шаршу махнул рукой и побрел к пескоходу. Разумеется, он не стеснялся
дикарей, но сейчас ему почему-то было неловко стягивать у них на глазах
гидрокостюм.
- Проваливайте! Ну! - крикнул он, взгромождаясь в обшарпанный,
маленький пескоход и включая двигатель. Те повиновались, мигом оттолкнули
свою лодку от берега.
"Всю жизнь будет таскать тряпку на ране",- беззлобно подумал врач,
почему-то испытывая ощущение веселья и глубокого удовлетворения.
VIII
Утренний ветер налегает с вершин и приносит холод огромного пустого
пространства и свежесть снега, на который сто миллионов лет не ступала
ничья нога. Ветер с вершин леденит тело, но возвышает душу: приходит
великое умиротворение, созерцательный покой, словно ты уже причастился
вечности. Когда дует ветер с вершин, слабеет душевная боль, жизнь лишается
нервозности. И даже если Аштор тоскует, вспоминая Висячие Сады, достаточно
выйти ей за порог, чтобы порывы ветра заставили ее ощутить значимость самое
себя здесь, в этом месте.
Впрочем, Аштор при этом не перестает сознавать, как она безупречно
хороша в пушистых северных мехах до пят, с пышным цветком бронзовых волос.
Плотнее закутавшись, он останавливается на гребне каменистого склона. Вниз
уходит щетина серых, жестких, истрепанных ветрами кустов. В котловине
неподвижно разлиты серовато-синие облака. Дальний край котловины -
неправильной формы зубцы. А за ними в разреженной вышине громоздятся
чудовищные белые пики. Они кажутся чуждыми всякой жизни.
Снизу, от речных цветущих долин, поднимается дневной ветер. Он
чувственно-теплый, пахнет пряностями и быстро теряет силу в суровом мире
высот. Он заставляет Аштор зябко ежиться и говорить, что судьбе подруги
лучшего архитектора Империи она предпочла бы виллу и садик у моря...
Утро совершенно, а дневной ветер иногда воскрешает у Вирайи цепкие,
тошнотворные воспоминания.
О, этот едкий, приторный запах бетонных подземелий Черного Острова!
Почему он, как мальчишка, отказался от предложения Плеолая пройти какую-то
"блокировку"? Нелепо было обнаружить слабость - ты ведь Священный,
всесильный член Круга, будущий иерофант!
Хозяйство Плеолая Таоцли - это не только очаровательные, зеленые,
шелестящие поля, где каждый колосок обернут бумажной одежкой, где в ритме
странной музыки, подобной дождю и крикам птиц, мерцают ночами грозди низко
висящих ламп. Не только сады, где рабы усердно подвязывают отягощенные
ветки плодовых деревьев и румяный Плеолай, шествуя в благоуханной тени,
хрустит упругим яблоком.
Над главной "кухней" - земля, бетон и сталь. Секреты передаются от
учителей к ученикам, скрепляются страшными магическими клятвами.
Здесь лепят мясо, сращивают кости, ткут нервную ткань. Отсюда вышли в
свое время сверхбыстроногие кошко-собаки-гепарды, предназначенные для
охоты, спортивных состязаний и ловли рабов. Еще раньше, когда у Архипелага
Блаженных были могучие враги, из подвалов Острова был выпущен гибридный
грызун-диверсант с неистовым аппетитом и фантастической плодовитостью. Этот
серый голохвостый зверек лучше огня истреблял запасы хлеба, и расправиться
с его миллиардными стаями было практически невозможно.
Вирайя видел, как дрожали и бились в теплых бульонах за прозрачными
стенками человеческие и звериные зародыши. В тысячекратном увеличении
наблюдал, как растягивается яйцеклетка, лопается мутная капля ядра.
Словно после мучительного горячечного сна, Вирайя вспоминал бессвязные
обрывки впечатлений, а в промежутках - слепую борьбу с тошнотой.
...В длинном плоском аквариуме - бурые, разбухшие, складчатые медузы.
Медузы срослись тысячами белых нитей. В их тела воткнуты трубки и провода,
покрытые россыпью пузырьков. Мутная жидкость в аквариуме иногда начинает
бурлить.
- Объединенные возможности нескольких человеческих мозгов,- объясняем
Плеолай.- Заставляем всю эту массу клеток решать единую задачу. Например,
математическую. Имей это в виду при расчетах убежища.
...Минута просветления. Сводчатый зал, беспощадно залитый светом
прожекторов. Вирайе кажется немного обидным, что рабыни в клеенчатых
фартуках и таких же шапочках на бритых головах, сидящие за металлическими
столами, не валятся на пол при появлении Священных. Рабыни копошатся руками
в фарфоровых мисочках, распутывая клубки тонких белесых червей. По словам
Плеолая, они плетут и сшивают нервы и сосуды для ожерелья мозгов. Чтобы
увеличить чувствительность пальцев, на кончиках срезана кожа.
Вирайя невольно косится на розовые, холеные, вечно движущиеся пальцы
Плеолая. Сейчас они теребят переливчатый орденский пояс.
...Лицо. Неожиданно осмысленное лицо молодой рабыни. Ее изувеченные
пальцы привычно выдергивают волокна из осклизлой путаницы нервов, но карие
глаза, влажные и горячие, обращены к Вирайе, и губы вздрагивают. Попади он,
Вирайя, в положение этой женщины, разве он смог бы на что-то надеяться?
И внезапно ответил сам себе: да, смог бы.
А может быть, сюда просто не заходит никто, кроме надсмотрщиков, и
приход новых людей - это волнующее событие?
Глаза остальных рабынь потуплены, бескровные лица под шапочками
одинаковы, как слепки одной скульптуры. Кто же ты, женщина, сохранившая
живую душу даже там, где сама жизнь расчленена и выпотрошена?
...Так было полгода назад. Но не пришел еще дневной ветер, и Вирайя ни
о чем не вспоминает. Прохлада, покой и белизна вершин. Аштор смотрит в
глубь плато, отворачивается от котловины.
- Кажется, стало больше самолетов?
- Да. Ночью привезли части большой алмазной фрезы, теперь работа в
центральном стволе пойдет быстрее.
- Ну и крепко же я спала сегодня! Раньше ночные посадки меня всегда
будили.
- Горный воздух всем на пользу, - назидательно произносит Вирайя, хотя
сам не может похвастаться крепким сном.
- Предпочитаю морской, и вообще без самолетов.
Плато было открытым лишь со стороны роскошного бункера Вирайи. Равнину
подковой сжимала угрюмая стена, эскарпами и бастионами уходившая к
поднебесным ледникам. Короткая передышка после ночной смены. Не для людей,
для техники! Скоро под стеной застрекочут автофрезы, бульдозеры,
камнедробилки, чихнут дымом первые взрывы. Отделка плато заканчивается.
Аэродром уже готов полностью, и на нем китовыми тушами покоится не менее
полусотни "змеев". Прибывшие перед рассветом - глянцево-черны, простоявшие
ночь - подернуты седым инеем.
Возле сборного дома диспетчерской с локатором и порослью антенн на
гофрированной крыше - стадо грузовиков и цистерн. Наметанный глаз Вирайи
замечает отсутствие тяжелых многоколесных платформ. Значит, детали огромной
фрезы выгружены и отвезены к месту еще затемно.
Ребячливо прыгнув с камня на камень, Аштор споткнулась и чуть не
вывихнула лодыжку. Однако Вирайя успел подхватить подругу, за что и был
награжден поцелуем.
Вдруг ожило скопище унылых бараков на правом краю плато. Звеня
комариным криком, посыпались из дверей темные фигурки, бешено пронеслась
среди них машина надсмотрщика, и люди стали строиться в колонны.
Некоторые отряды были составлены из рабов чуть ли не вдвое ниже
нормального роста. Аштор знала, что это вовсе не дети, а смышленый
карликовый народ, весьма ценимый Избранными; Вирайя, как член Круга, был
осведомлен, что пигмеи выведены все в той же подземной кухне Острова
специально для рудничных работ, где предпочтителен малый рост...
Аштор присела, изящно вытянув и скрестив ноги в меховых сапожках. Под
горой уже фыркали, скрежетали, плевались отдохнувшие машины, начиная
сгрызать последние неровности плато. В центре подковы зияли четыре жерла,
четыре тоннеля в подземный город, озаренные изнутри рассеянным светом ламп
и вспышками сварки. В три тоннеля вливались колонны свежих рабов, а из
крайнего правого выползала по дороге, петлявшей под скалами, медлительная
муравьиная цепочка рабочих, окончивших смену.
Аштор пригласила Вирайю сесть рядом с ней на валуне. Внезапно закрыла
ему ладонями глаза:
- Сказать, о чем ты сейчас думаешь?
- О чем? - спросил Вирайя, хотя не сомневался, что Аштор угадала.
Налетел первый порыв дневного ветра, унося душевное равновесие.
- О том, что сегодня из горы вернулось очень мало рабов.
- Втрое меньше, чем вошло в нее вчера!-воскликнул Вирайя. Он оторвал
ладони Аштор от лица и взглянул ей в глаза. Она бывала гордой в такие
моменты: не сомневалась, что только с ней адепт Ордена позволяет себе быть
откровенным и беспомощным. Аштор упивалась тем, что она, уступая другу в
интеллекте и знаниях, чувствует себя в этой жизни крепче, опытнее, взрослее
Вирайи.
- Ты им ничем не можешь помочь. Если они будут работать меньше - не
успеют закончить к сроку.
- Да, я не могу им помочь, - глухо согласился Вирайя, глядя в сторону
тоннелей. Вслед за цепочкой обессиленных людей тащились черные грузовики с
высокими бортами.- Недавно я понял, что вся моя власть - призрак, мираж!
Кроме того, я трус! Я мог бы построить больницу, позаботиться о
безопасности их труда. Мог бы приказать надсмотрщикам быть более
человечными...
- Так в чем же дело? Ради Единого, сделай все это и успокойся! Ты
знаешь, меня волнуют не столько рабы, сколько твое состояние.
- Я трус, - упрямо повторил Вирайя. - Если я сделаю это, Орден ничего
не возразит, даже поддержит, ведь им некем заменить меня до конца
строительства. А потом, когда убежище будет готово... Ведь я даже не прошел
все испытания, я только формально Священный - чего им со мной церемониться?
- Что ж, значит, вина с тебя снимается!
- Нет!- крикнул Вирайя, и слабый крик его растаял, не родив эха, в
разреженном просторе.- Может быть, я погибну потом, но зато спасу сотни...
сотни... Если бы не эта стройка, я бы всю жизнь был как спящий! Видишь эти
грузовики? Там навалены мертвые и раненые... как дрова!
- Прошу тебя, хватит! - прошептала Аштор, обнимая друга. - Разве ты не
понимаешь, что все равно... ни одного из строителей убежища не оставят в
живых? Что даже мне не разрешат улетать отсюда, если я захочу? Но я не
захочу, будь уверен.
- Конечно,- сказал он, потупясь. - Я не только трус, но и самый
настоящий подлец. Я только тогда подумал, что искалечил тебе жизнь, когда
ты вышла из самолета.
- Искалечил бы, - уточнила Аштор, соскальзывая с камня и становясь на
колени перед Вирайей, - искалечил бы, если бы я тебя не любила. Довольно
самоистязаний. Я сегодня с тобой слишком серьезна, это тебе во вред...
Она решительно встала и рывком подняла с валуна Вирайю.
- Во что бы то ни стало,- ты понял? - во что бы то ни стало нам надо
выжить, и убраться отсюда, и жить свободно!
Хризолитовые глаза Аштор истерически сузились, совсем как тогда, в
первый вечер у Шаршу, но она быстро овладела собой.
- Надеюсь, что и после катастрофы останется где-нибудь теплый морской
берег...
- Останется,- сказал Вирайя, краем глаза уловив какое-то новое
движение у скал. - О, платформы возвращаются! Значит, сборка фрезы
окончена...
- Поезжай,- насмешливо сморщила нос Аштор. - Тебе же не терпится.
Они поцеловались. Потом Вирайя достал из-под шубы радиопередатчик,
повешенный на шею, и вызвал вездеход.
IX
Послеполуденные часы - раскаленное сердце суток. Высушенная пыль на
площадке под баньяном легка, словно пудра; мелкие птицы, сражаясь за
обгрызенную лепешку, подняли красноватое облако, и оно не торопится
оседать.
Глубокие тени конусов-хижин. Следы босых ног и коровьих копыт в пыли
тянутся до самых джунглей. Солнце выпило воду из колоды для скота, и некому
налить свежей, словно деревню поразила чума. Испуганно вспорхнули птицы -
из лесу надвигается рокочущий шум, прерываемый треском гибнущей поросли.
Похоже, что бежит, часто дыша, взбесившийся слон.
Облепленный паутиной и листьями, выкатился на площадку под баньяном
бронетранспортер. Отчаянная птаха метнулась наперерез, из-под рубчатого
колеса умыкнула спорный огрызок лепешки. Транспортер остановился.
В тишине ударил бортовой люк, из него вылез, пошатываясь, бледный,
мокрый от пота Индра. Расстегнутая черная рубаха топорщилась на его
похудевшем, подсохшем теле: подобно большинству Избранных, стажер страдал в
тропиках от солнечных ожогов и не раздевался даже в сильную жару. Обалдев
от духоты в машине, последнюю часть пути Индра думал только о том, что
кондиционер бессилен и надо выпросить в штабе сектора баллоны со сжиженным
воздухом. Образ серебристой капли, испаряющейся живительным холодом, стал
так болезненно ощутим, что стажер не выдержал и тут же в машине вылил на
себя ведро воды. Зная уживчивый нрав стажера, солдаты отпустили серию
соленых шуточек. Зато механик-водитель Матали, подскочив от брызг, чуть не
уткнул машину носом в могучее дерево и непочтительно назвал Индру капризной
бабой.
Шумно вывалившись вслед за командиром, опытные загонщики мигом поняли,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг