- Верю, - ответил Сократ, оторвав взгляд от ромашек, затопивших
подножие стел, и вдруг жестко, неприязненно уставившись на гостью. - Верю,
что Аркадия получше Химеры или той планеты, где вы чуть не погибли и
которую потом назвали вашим именем.
- Ого, какие сведения!
- Мы не такие уж отшельники, как вам кажется. Тем более, кто в
Галактике не знает Виолу Мгеладзе! - Голос старика стал ядовитым: -
Завоевываете наше доверие... Зачем? Доверяйте нам сами, Виола Вахтанговна.
Нет у нас комплексов неполноценности, поняли? Нет! Никто здесь не
позавидует вашей гладкой коже, и буйным кудрям, и белым зубам в триста лет
от роду! Так что давайте будем откровенными...
- Давайте, - сказала Виола, сразу почувствовав огромное облегчение.
Щадить каждым словом - изнурительный труд. - Для начала покажите мне ваш
дуб, дорогой Сократ. Вы как раз очень нежно подумали о нем.
...Перед вылетом пилот единственного на Аркадии судна, маленького
десантного бота образца прошлого века, надежно спрятанного под толщей
скал, объяснился Виоле в любви.
Это был пахнущий молоком, черноволосый, румяный, широкоплечий молодец,
один из тех юношей, что встречали Координатора вместе с ястребом и
долговязым. Брови у него срослись летящей ласточкой. Молодец имел на
редкость чистое национальное происхождение и носил имя Хорхе Эредиа
Муньос. Уверения Сократа в том, что "никто не позавидует", и его же
призывы к откровенности пропали втуне. Поразмыслив, возраст и возможности
Виолы от аркадцев все же скрыли. И Хорхе трепетал, полагая, что прекрасной
гостье не меньше двадцати пяти и видывала она не таких мужчин, как
восемнадцатилетний аркадский пастушок. Ибо пилот Муньос, лишенный
возможности летать, воистину пас овец, стриг руно и в свободное время
высекал из камня. Вырубив бюст Виолы, он не успокоился. Частенько плакал,
обнимая _свое_ дерево, ровесницу-акацию, и акация успокаивала Хорхе гулом
ветра в шатре кроны, неслышным звоном растущих побегов, таинственной
работой корней и листьев. Проспав ночь перед ответственным вылетом в
обнимку с зеленым, цветущим двойником, он поднялся на рассвете с пылающей
головой, переполненной токами древесного поля, и сумел преодолеть робость.
Поджав длинные ноги - предмет черной зависти женщин поселка, - гостья
сидела на рыхлом поваленном стволе великана-ясеня, своего ровесника, давно
рухнувшего от старости и теперь дававшего приют губчатым грибам, муравьям
и змеям. А Хорхе все говорил, сидя у ног Виолы. Хорхе прикрывал, как
птица, тонкие смуглые веки, и смущенный басок его ломался, мечась между
криком и шепотом:
- У нас, когда двое полюбят друг друга... они выбирают деревья,
растущие рядом, и деревья знают, что их выбрали влюбленные... сплетаются
ветвями, срастаются навеки! Возле моей акации стоит чудесная молодая
сосна, она темная и стройная, как ты. Я подарю ее тебе, ты увидишь... Это
такое счастье - обнимать свои деревья и смотреть при этом друг другу в
глаза! Нет, не читаешь мысли другого - просто двое становятся единым
существом, у двоих возникает одна мысль, одно чувство...
Она слушала, улыбаясь задумчиво и немного лукаво, так, чтобы не
подавать и не гасить надежды. Слушала, всерьез жалея, что не сможет
пробыть даже сутки рядом с этим страстным и чистым мальчиком. Потому что
предчувствие не обещало мальчику и нескольких часов жизни.
Виола не отвела взгляд от Хорхе, не изменила выражения лица, но
обратилась к внутреннему отсчету секунд и поняла, что надо спешить. Орбита
крейсера склонялась к нужной точке.
"Гуманность - это когда один погибает, чтобы жили многие", - вспомнила
она фразу, так поразившую ее в детстве. И положила руку на плечо Муньоса.
- Ты такой счастливый. Ты пилот, и скульптор, и поэт, - тебе многое
дано, а я всю жизнь только летала, летала... Видишь, прилетела. К тебе...
Вздохнув, она внезапно наклонилась, обвила рукой шею Хорхе и крепко
прижалась губами к его губам. Ошарашенный, он не сразу ответил на поцелуй.
- Пора, - сказала она, вставая и ласково увлекая его за собой.
План был элементарен, как древние военные хитрости. План родился у
Виолы внезапно, когда они с Сократом покидали кладбище.
Застигнутый врасплох предложением показать дуб, старик поначалу насупил
брови, а затем, как всегда после приступа дурного настроения, беспечно
махнул рукой:
- Ну ничего от вас не скроешь!.. Пойдем, пойдем к моему братцу. Только
не сейчас, а то солнце садится и крейсер будет скоро пролетать над нашими
местами. Учует нас на поверхности и выстрелит.
- Значит, он стреляет только по живому? - быстро спросила Виола.
- Да, по людям или по лесу. Как будто знает, что мы связаны... Видите,
кладбище целехонькое, тут ему делать нечего, да...
Обогнув планету, бот пролетел над терминатором - размытой границей дня
и ночи. В ночной половине мерцало багровое расползающееся пятно -
колоссальный лесной пожар. Там проплывал крейсер, стремясь к неизбежному,
рассчитанному Виолой сближению.
Крошечное суденышко, исправно ведомое Муньосом, тоже шло с выключенным
двигателем по орбите вокруг Аркадии. Бог притворялся пустым и терпящим
аварию. Виола полностью блокировала психополе вокруг себя и Хорхе, а судну
приказала подавать автоматический сигнал бедствия.
Любой нормальный звездолет с нормальным экипажем давно откликнулся бы
на зов о помощи - опустил бы собственный бот или захватил аварийное судно
силовым каналом. Но крейсер, невидимый, с погашенными огнями, с каждой
секундой становился ближе на пятнадцать километров - и молчал. Еще
немного, и корабли разминутся на перекрестке орбит.
Вот он, точно выбранный миг! Успокоив дрогнувшее сердце, Виола левой
рукой подала нетерпеливый знак Хорхе. Ожил бот, забил радужным сполохом на
корме, как рыба хвостом, и двинулся навстречу темному дракону.
Теперь надо было нанести удар. Парализовать всех на борту крейсера,
пока они не спохватились, что бот внезапно "ожил" и обзавелся экипажем. Но
сначала - настроиться на биоизлучение чужой жизни.
Виола, как положено, замедлила собственное время и сосредоточилась.
Палец Хорхе медленно, как усик вьюнка, полз по зеленому квадратику
биопанели, на самом деле пилот лихорадочно разыгрывал мелодию сложного
маневра.
Спустя десятую долю секунды она поймала частоту.
И впервые с тех пор, как более ста лет тому назад техника перестроила
ее восприятие, не поверила себе.
Нежное, как у новорожденных, чуть теплящееся психополе. Слабая,
временами замирающая рябь неосмысленных импульсов. Ни огненной пляски
порывов и настроений, ни строгих повторяющихся волн рассудка. Под рябью -
спокойно мерцающий фон. Лениво, сонно шевелятся дряблые, плохо развитые
органы. Сокращаются сосуды, принимая извне порцию питательных веществ. Два
центра дремлющей полужизни. Двое упакованных в силовые коконы,
искусственно питаемых крейсером. Болезнь? Летаргия?
Раздумывать было некогда.
Пиратский крейсер - биомашина высшей сложности, живая, мыслящая,
способная к любой форме ухода за экипажем - наверняка одного возраста с ее
погибшим катером. Стало быть, крейсер подчинен единому психокоду Звездного
Флота.
Виола отчетливо произнесла формулу, состоявшую из цифр, слов и образных
представлений, и крейсер ответил по уставу.
Ровный бесцветный голос проговорил в ее уме, как те странные, без
внешнего звука голоса, что иногда окликают нас по имени или бросают
короткую фразу; пращуры считали такой зов недобрым предвестием...
Тогда Виола отдала приказ. Поскольку тот, кто знал психокод флота, мог
приказывать кораблю _без хозяина_. Произвести торможение, открыть трюм,
впустить бот.
...Вряд ли Хорхе Эредиа Муньос владел аутотренингом, не говоря уже об
управлении субъективным временем. Не далекая ли акация помогла ему увидеть
ближайшее будущее и мгновенно изменить ход событий?..
Тогда, возле дуба, кряжистого, узловатого, как бедро
натурщика-каменотеса; возле дуба, смягченного в своей гранитной косности
лишь салатовым поздневесенним кружевом, Виола впервые ощутила мощную
энергетическую пуповину между деревом и человеком. Тренированным взором
она видела нечто вроде сияющих, ветвящихся тяжей между стволом и головой,
плечами, животом, коленями Сократа.
- ...Меньше думайте о себе, о своей уникальной, сверхценной личности, о
том, какая будет катастрофа, если угаснет это крошечное "я", которое вы
так лелеете на Земле. Я привык ощущать свой резонанс с дубом. Когда дуб
сосут паразиты, я болею; когда он впервые после зимы пьет талую воду, я
бодр, как мальчишка! Придет время, когда наши организмы будут резонировать
с подъемом горных хребтов и циклами горения звезд. И это будет _реальная_
долговечность, знающая счет годам, возрастные этапы, старость и
необходимый, неизбежный в свое время конец. Мы возьмем тысячелетия у
секвой, мы проживем геологические эпохи вместе с горами, но ни нам, ни вам
не пережить нашей живой, стареющей Вселенной! Только Аркадия в отличие от
Земли умрет просветленно, тихо и мирно, а вы будете выжимать из своих
чудовищных машин силы для агонии!..
- Кто вам сказал, что Вселенная умрет? - спросила Виола, прочно стоя
высокими пилотскими ботинками на белых, как бычьи черепа, выходах скалы. -
Разве _мы_ позволим ей перестать существовать?
Из-под шапки дуба, стоявшего на краю плоского плато, из-под зеленого
козырька своего кепи долго смотрел старик, прозванный аркадцами Сократом,
на рослую подбоченившуюся гостью.
- Извините, никак не могу понять, когда вы шутите, а когда...
- Если не можете, буду сообщать. Сейчас не шучу. - Она сделала
несколько длинных, неторопливых шагов. Наклонилась к самому лицу Сократа.
Тверд был янтарь под срезом смоляной челки.
- Слушайте. Я вижу вас насквозь, вы это знаете. В прямом смысле. Горные
хребты - хорошее будущее, но... Пока что у вас очень устала печень.
Сердечная мышца работает вяло, стенки сосудов обросли всяким хламом. А
мозг! Клетки просто изнемогают - им мало пищи! Пощадите свой мозг, Сократ.
Целые слои мертвых клеток. Слизь... Хотите, я все исправлю? Я могу!
Он заглянул в ее бешеные, озорные, горькие глаза со страшно
расширенными зрачками - и увидел там себя, миниатюрного, бородатого,
серебряного, как игрушечный гномик.
- Этого я и боялся. Испугался сразу, увидев вас. Искушения, опасного
всей общине. - Старик нашел мужество весело прищуриться и спросить: -
Скажите, Виола, а вам никогда не бывает жутко, что вы... такая?
Словно уколотый, Хорхе взвился из кресла - в тихой ярко освещенной
каюте, на фоне провала звездной черноты, он вскочил бледный, обтянутый
свитером, раскинув руки, как будто хотел заслонить Виолу от беспощадных
звезд.
Жгуче-фиолетовая вспышка возникла на месте его головы. Ослабленная
преградой, струя пламени ударила в грудь Координатора.
Меткий плевок крейсера вспорол кожу Виолы, разворотил драгоценный ларец
ребер, сжег и испарил насыщенную кровью губку легкого, безобразно взломал
спину и погас, опалив коричневым стену каюты.
...Каким горячим, тесным, липким стал мир! Кажется, целые годы
барахтается Виола в кипящей трясине. Задыхается, не может разлепить веки,
вытолкнуть изо рта и ноздрей едкую жидкость. Где она? На болотной планете
"лесных царей"? Ах, нет, оттуда она спаслась, и позднее планету назвали ее
именем. Давно, давно, четверть тысячелетия тому назад...
...По крайней мере убрать боль и замедлить время. Еще... еще... Не
может быть все так нелепо. Идиотский конец - от чьей руки?!.
...Что? Терять жизнь? _Бесконечную_ жизнь?!
...Наша неистовая любовь к жизни - дочь нашего бессмертия. Того,
которое так презирает Сократ.
...Ничего нельзя сделать, разрушен спинной мозг. Уходит кровь, трепещет
угасающая воля.
Сократ.
Хорхе.
"Вы разорвали цепь".
"Просто двое становятся единым существом".
Кровь хлещет из горла - откуда ее столько в теле?
...Совсем растворяясь в удушливой, слепящей трясине, зацепилась она
памятью за старика Сократа. Позвала.
...Что это? Почему вдруг распахнулись голубизна неба и зелень лесных
равнин и сверкнула далеко внизу кривая сабля реки на бархате каньона?
Откуда у нее, раздавленной, гибнущей, бодрое, могучее чувство собственной
прочности?
В глубь сочной земли, до самых скал уходят ее корни, каждым волоском
всасывая терпкие земные соки; она купается в солнце, она подставила
жаркому свету тысячи ладоней-листьев, и по каждому листку перебегают
веселые иголочки, словно электрический душ.
Почти не чувствуя слабости, точно зная, что надо делать дальше, Виола
позвала Славомира ибн Хусейна, того, что в день прилета показался ей
похожим на ястреба, а потом предстал тишайшим семьянином, добряком и
гитаристом-виртуозом. Окликнула, и вдруг распахнутая ширь, доступная
горному дубу Сократа, непостижимо слилась с уютом лесного уголка: мазки
скупых лучей, нежные перья папоротника, алые капли ягод на изморози мха.
Корни узнали вкус хвойного перегноя; крона груши-дички, странно слившаяся
с дубом, транслировала напряженную радость прорыва к небу сквозь пласты
еловых лап.
Через пустоту она обратилась к долговязому веснушчатому Аттиле
Томашеку, так старавшемуся загладить перед ней военную резкость сограждан.
К Аттиле, отцу восьмерых детей, посвятившему себя только их воспитанию. В
зеленое буйство ее души вплелась раскидистая береза о многих стволах на
одном корне. И каждый отросток гремел своей, особой песней...
Так, одного за другим призывая колонистов, она получала энергичные
дружеские ответы, собирала в своей телесной оболочке волю десятков людей и
необоримую мощь леса.
Время было сжато, спрессовано до полной неподвижности. В яме экрана
застыл округлый лоб крейсера, озаренный новой фиолетовой молнией.
Выстрел не достиг цели.
Волевой заряд, собранный Виолой от людей и деревьев, сокрушительно
рухнул на биомашину. Вихрь токов взорвал кристаллы, немым песком осыпалась
их чаща, подобная коралловому рифу. Корабль умер. Земная гостья пощадила
лишь систему, поддерживавшую питательный бульон в камере с "экипажем".
Потом Виоле много раз снился этот сон. Женщина, которой не
существовало, блондинка в розовом комбинезоне, с криком бежит по
кольцевому коридору крейсера под зловещий вой экстренного ускорения. Ее
дети, полугодовалые близнецы, единственные, кого пощадила катастрофа,
внезапный удар жесткого излучения звезды. На время полета несмышленышей
спрятали в специальный сверхзащищенный бокс. Последняя, отчаянная мольба
женщины обращена к кораблю: сохрани! Сбереги от любой опасности!
Взрослые переселенцы погибли, их трупы истлели в каютах и на постах, а
крейсер, оставшийся без экипажа, выполнил приказ матери. _Слишком_ хорошо
выполнил. Почти девятнадцать лет в искусственной среде. Ровесники Хорхе,
вялые, белесые, словно черви, способные только расти в длину. Силовые
коконы вокруг них - и вечная, застывшая на пределе яркость механического
раба, расстреливающего всех, кто приближается, кто пытается проникнуть на
борт и, следовательно, представляет возможную угрозу хранимым...
Кто виноват? Никто. Аркадцы повредили ходовую часть, и взбесившийся
дракон воевал с целой планетой. Теперь его врагом стало каждое живое
существо. Смутным наитием постигнув родство людей и деревьев, он жег леса,
целые материки обращал в пустыни. Ах, высокосовершенный крейсер! Кто,
когда мог предусмотреть для тебя подобную ситуацию?..
Великовозрастные младенцы во власти сатанинской няньки, да в самом ли
деле нам уже не грозит такое будущее? Не слишком ли мы надменны в своей
непогрешимости, вечно юные олимпийцы? Не пора ли приобрести немного
смирения и поучиться даже у тех, кто не обладает техническим потенциалом
нашего чудовищного околосолнечного города - Кругов Обитания? Кто идет иным
путем, быть может, слишком узким, но самостоятельным?
Бедная перепуганная мать, вызвавшая джинна, мы не осудим тебя. Мы
только станем более осторожными...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг