Трибунал не поскупился и обрадовал лейтенанта Вернера пожизненной
каторгой с лишением наград и звания. Но майор не соврал - вместо
этапа на Ганимед Эндрю сменили меру пресечения и до отправки на
"Горбовски" послали в закрытый тренировочный лагерь для таких же
штрафников. Отличие Вернера от остальных было в том, что его
расконвоировали, поселили отдельно и зачислили в обслуживающий
персонал.
А вскоре попросили согласиться на предложение зеков поколдовать с
охранной системой. Группа недовольных жизнью заключенных собиралась в
бега, и особистам надо было, чтобы побег частично удался. Человек пять
лишних охранники должны были застрелить, а вот двоим полагалось из
лагеря уйти. Эндрю, скрипя зубами, согласился. Договариваться к Эндрю
пришел один из будущих трупов, красивый юноша с мягким лицом и
приятными манерами. В оплату услуг он предложил Эндрю пистолет с двумя
патронами, литр браги и себя. Вернер посмотрел в глаза человеку,
который должен со дня на день умереть не без его помощи, и чуть было
не сказал ему: "Не ходи". Но вспомнил, что сам тоже очень любит жизнь,
взял бутылку, а от пистолета и сексуальных услуг холодно отказался.
Юноша заработал пулю в затылок у самой границы лагеря, и Эндрю
утешал себя тем, что парень хотя бы не мучился.
"Ну, и как тебе понравилась его попка? - спросил майор. - Или ты
его в ротик?".
"Я не по этой части", - ответил Эндрю.
"Будешь, - пообещал майор. - Тебе еще здесь сидеть - не
пересидеть".
"Это как?" - удивился Эндрю.
"Ты не пойдешь на "Горбовски", - объяснил майор. - Тут для тебя
есть дело посерьезнее. Через месяц-другой. Не пожалеешь, честное
слово. Ответственнейшая миссия. Гордись, парень, будешь трудиться на
благо всей планеты".
Эндрю выругался по-русски, чем очень майора развеселил, и ушел к
себе. Заработанную предательством бражку он распил с начальником
лагеря, и вместе с ним на служебной машине уехал в бордель. На руке
Эндрю красовался браслет-определитель, снять который можно было только
отрубив кисть. Эндрю вскрыл браслет на глазах у начальника, но тот ему
посоветовал не отключать маячок, потому что тогда в лагере поднимется
дикий шухер, и поездка к бабам выйдет несколько скомканной, то есть
потрахаться они успеют, а посидеть по-человечески - нет.
"Впрочем, - философски заключил начальник, - тебе-то, русскому, и
браслет ни к чему. И так найдут, если что".
"Да что у меня, на лице написано, что я русский?" - взвился
Эндрю.
"Да, - твердо сказал начальник лагеря. - Заявляю как полицейский
офицер. Не убежать тебе, Энди, даже и не думай. Все равно поймают,
раньше или позже. И тогда - к стенке".
"Куда же мне деваться?" - спросил Эндрю упавшим голосом.
"Наверх, - сказал начальник. - Только наверх. Но учти, путь этот
для тебя простым не будет".
"Догадываюсь, - кивнул Эндрю. - Вот, пятеро уже на моей совести".
"Ой, какая ерунда! - рассмеялся начальник. - Тебя еще лично
заставят шлепнуть кого-нибудь. Статья-то твоя пока что не
расстрельная. Да и само дело липовое. Перед гражданским судом оно бы
вмиг развалилось. А вот когда у тебя за плечами реальное убийство
будет, да такое, за которое не только военный трибунал, но и
гражданские к стенке поставят... Вот тогда по особистским меркам ты и
будешь готов к работе. И действительно поедешь наверх. А стоит тебе
рыпнуться, как тебя - за шиворот, обратно вниз и пулю в лоб. И никакие
астронавты тебя не отмажут, потому что одно дело полковнику рыло
начистить, а совсем другое - убить невинного человека".
Так, мирно беседуя, они и доехали до публичного заведения, откуда
их под утро вышибли пинками, заливающихся пьяной слезой и всех в
блевотине.
Эндрю повезло - он не успел лично ни убить кого-нибудь, ни даже
заложить. Не прошло и дня, как дюжие молодцы из военной полиции
завязали ему глаза, сунули в машину и отвезли куда-то, где оказался
все тот же майор, а помимо него - целая комиссия во главе с
двухзвездным генералом. Комиссия долго компостировала мозги
лейтенанту-штрафнику, выясняя, как у него с чувством долга и
гражданской ответственностью. А потом выдала такое, что Эндрю под
конец разговора от изумления чуть в обморок не упал.
"Есть мнение, что адмирал Успенский слегка не в себе, - заявил
генерал. - Похоже, устал человек. Теряет контакт с реальностью. Сейчас
на носу роспуск флота, и адмирал может сгоряча выкинуть какой-нибудь
опасный номер. Понимаешь, лейтенант, у адмирала серьезные личные
проблемы, ему родственники простить не могут, что он воевал, и все
такое... Короче говоря, у него отсутствуют стимулы, чтобы спускаться
вниз. Никому он на Земле не нужен. И адмирал все чаще говорит
прилюдно, что распускать флот не стоит. Успенский хочет уберечь свой
внутренний мир. А его внешняя оболочка - круизер "Пол Атридес". Вдруг
адмиралу придет в голову угнать корабль, или что-нибудь еще в этом
роде? Ты как думаешь, это реально?".
Обескураженный Эндрю подобрал отвалившуюся челюсть. Он-то твердо
знал, что Рашен может угнать не только свой корабль, но и половину
флота взбунтовать. Если, конечно, дураки снизу заденут адмирала за
живое своей поспешной демилитаризацией. Рашен с его психологией
вольного художника был на взгляд Эндрю с армией совершенно
несовместим. Он не служил, как другие, а старался выжать из службы
максимум удовольствия. Конечно, особист с генеральскими звездами делал
из мухи слона. Но Эндрю давно не видел Рашена и мог предположить, что
сейчас, болтаясь на орбите без дела, адмирал начинает потихоньку
звереть.
"Мы хотим оградить адмирала от неприятностей, - сказал особист. -
Ты ведь не желаешь Успенскому зла, лейтенант?".
Эндрю что-то промычал в том смысле, что нет, разумеется, не
желает.
"Когда ты всю жизнь бороздишь космос, а у тебя вдруг хотят отнять
корабль, очень легко переступить черту и послать всех на хер, -
продолжал генерал. - Но с этого пути уже нельзя повернуть назад. Можно
только идти дальше. А значит - сначала угрожать оружием, потом
отстреливаться, а потом... Мы очень не хотим, чтобы адмирал оступился.
Как ты думаешь, это правильно?".
Эндрю только хмыкнул, потому что такой вопрос не требовал ответа.
"Самое обидное, что Успенского все предали, - вступил майор. -
Адмирал Кёниг пытается его утопить, гражданские мечтают подставить,
сын от него фактически отказался... И всем очень хочется, чтобы он
сорвался и наделал глупостей. Нельзя сказать, будто у врагов
Успенского мало оснований для того, чтобы его не любить. Ты сам
знаешь, он совсем не пай-мальчик. Он такой... Русский воин. И сейчас
он одинок как никогда. И очень зол. Пришло время о нем позаботиться.
Не скрою, мы это делаем без особого удовольствия. Уж наше ведомство от
него натерпелось... Но умнее проявить к господину Успенскому
сострадание, чем довести его до нервного срыва. Ты ведь ему друг,
лейтенант. Был, во всяком случае".
"Да я... - промямлил Эндрю. - Ну, конечно. Нет, разумеется...
Только я надеюсь, мне не придется ничего такого... Вы понимаете?".
"Мы знаем о ваших отношениях все, - сказал майор. - Не
сомневайся. И мы не шарашкина контора, а военная контрразведка. Мы не
предложим тебе ничего бесчестного. Ты просто выручишь человека,
попавшего в беду".
"Ага, - сказал Эндрю. - А каким образом? То есть, я согласен, да,
только если...".
"Вот и чудно! - обрадовался генерал. - Тогда вникай в диспозицию.
Сейчас наши люди ставят на флагмане и еще на нескольких судах
блокираторы, чтобы в случае чего... Ну, сам понимаешь. Заглушки на
реактор и стволы управления огнем. Так что, если Успенский и захочет
рыпнуться, ничего у него не выйдет. И он легко сможет пойти на
попятный и сказать, что плохого и не замышлял. Понял, как все удачно
для него оборачивается?".
"Наверное", - сказал Эндрю без особого энтузиазма.
"Вот именно, - кивнул генерал. - Но тут возникла проблема. Наш
адмирал начинает догадываться, что его старший техник ведет двойную
игру. Со дня на день Успенский этого человека спишет вниз. И будет
искать замену. Ему понадобится квалифицированный технарь, которому
Успенский доверяет, как себе. А это кто?".
"Увы, не я, - отрезал Эндрю. - Вы же знаете, наверное, что я
после взрыва на "Виггине", едва меня подлатали, явился к Рашену в
экипаж проситься. А мне на самом деле не к адмиралу идти надо было, а
прямиком в санаторий для лиц с нервными расстройствами. Куда я,
собственно, и попал уже через неделю... Рашен, наверное, и не поверит,
что я оттуда вышел. Очень плохо со мной было".
"Нет, парень, - сказал майор почти ласково. - Ты его
недооцениваешь. Поверь мне на слово, Успенский будет искать тебя. И
найдет. И позовет на "Пол Атридес". И ты не откажешься".
Эндрю для приличия несколько минут поломался, хотя внутри у него
все пело, а потом согласился, что да, конечно, не откажется.
"Ну, и молодец, - сказали ему. - Для начала поздравляем тебя,
лейтенант, с условным сроком в пятнадцать лет. Кстати, ты опять
лейтенант, и награды тебе вернут. А теперь вали отсюда".
"Это как? - удивился Эндрю. - Так что же мне делать там,
наверху?".
"А что хочешь, - ответили ему безмятежно. - Как сердце
подскажет".
"Да вы что? - изумился Эндрю. - А если я, допустим, все Рашену
выложу про блокираторы?".
"Пожалуйста. Только одна просьба к тебе - не сразу. Оглядись
сначала, посмотри, что к чему. А там - решай. Мы тебе ситуацию
обрисовали. Твоя задача - спасти Успенского от него самого. Защитить
его. Пять лет назад он не разглядел, что ты нуждаешься в помощи. А ты
сейчас можешь сделать для него то, чего он не смог для тебя... Подумай
об этом на досуге, лейтенант. Ну, счастливо".
В свою лагерную каморку Эндрю вошел, шатаясь, и без сил повалился
на кровать. Он и не думал, что с ним обойдутся так ловко. Эндрю
надеялся перехитрить особистов. А вышло, что они его повязали по рукам
и ногам. Всего-навсего - предложили решать самому.
А теперь он болтался в невесомости, пристегнутый страховочным
концом к стенке, и кусал губу, не зная, что делать.
Зная нынешние обстоятельства адмирала, Эндрю ждал от него силовых
решений. У Рашена был под рукой отличный инструмент восстановления
справедливости - корабли группы F с преданными экипажами. Малейшие
разногласия с офицерами поставили бы адмирала в ситуацию выбора, и он,
конечно, нашел бы мирный выход из кризиса. Беречь людей и уважать их
мнение было в его характере. Но сейчас и думать не приходилось -
группа F жаждала надрать задницу своим обидчикам. Во всяком случае,
других мнений Эндрю не слышал. Так что адмиралу ничего не стоило
разметать полицейскую эскадру, чтобы обезопасить свой тыл, а потом
двинуться к Земле и начать предъявлять ультиматумы.
Эндрю не сомневался, что драка с эскадрой Рабиновича пройдет для
группы F с минимальными потерями. А вот столкновение с земной
оборонительной системой могло выйти группе боком. Очень много хороших
людей погибло бы в бою с другими хорошими людьми только из-за того,
что финансистам нужны деньги, а политикам - власть. И если Рашен
пойдет на поводу у своей излишне возбужденной группы, так и будет.
Эндрю очень боялся, что обида и ярость помутят рассудок адмирала.
В принципе, он был недалек от истины. Рашен недаром отлеживался в
каюте. Он пережидал тяжелейший припадок злобы. Вот только Эндрю этого
не знал и сделал неверные выводы.
Из-за того, наверное, что именно его рассудок помутился от обиды
на судьбу. Пока Рашен осторожно и вдумчиво работал над собой, Эндрю,
наоборот, отдался эмоциям. У адмирала на шее висело полторы тысячи
человек. А Вернер решал сейчас личную проблему. Поэтому Рашен старался
успокоиться, а Эндрю все накручивал себя.
Он испугался. Ему теперь было, что терять. У него была Кенди.
Как и Рашена, его заботил статус группы F, только в несколько
ином ключе. Эндрю тоже считал, что группе больше нельзя стрелять. Он
совершенно правильно рассудил, что сейчас Земле нужна только голова
Рашена. Но после одного-единственного залпа по своим Земля выпишет
ордера на арест всех офицеров.
В том числе и капитан-лейтенанта Кендалл.
Возможно, те, кого захватят живыми, отделаются длительными
сроками. Но урановая каторга - та же смерть. Конечно, если Кенди
приглянется кому-нибудь из местного начальства, ей будет чуть
полегче... Подумав так, Вернер сжал кулаки. Он вдруг представил себе
Иву, грязную, исхудавшую, жалкую, с радиационными оспинами на лице,
стонущую от боли под невесть каким по счету мужиком... Она еще не
знает, что это такое - цепляться за жизнь когтями, зубами и
влагалищем. Этого Вернер не мог допустить.
И теперь, глядя на блокиратор и соображая, когда будет умнее
обездвижить и обезоружить корабль, Эндрю совершенно не думал о себе.
Его волновала только судьба Ивы, которую он в меру своих возможностей
намеревался устроить самым лучшим образом.
Он действительно любил эту женщину. И готов был ради того, чтобы
она жила, не зная боли, пожертвовать всем. Даже ее любовью.
Ведь Ива сейчас, как и большинство офицеров группы F, хотела
только одного - драться, отстаивая свою честь. И как только вскроется
причина, отчего ее корабль потерял ход, первое, что она сделает -
попробует задушить своего возлюбленного собственными руками. В этом
Вернер ни на миг не сомневался. Конечно, был шанс, что потом Ива его
простит. Но когда оно будет, это "потом", и не убьет ли его Рашен
задолго до этого момента, Вернер тоже не знал.
Ему было стыдно, больно, обидно, противно. Но с каждой минутой он
приближался к самоубийственному выбору - на подходе к эскадре
Рабиновича активировать блокировки. Полицейские возьмут беспомощный
круизер на абордаж, и все пленные, как не оказавшие сопротивления,
отделаются разжалованием и увольнением с флота без пенсий и льгот. Это
Вернеру объяснил на всякий случай майор-особист, провожая его наверх.
А еще майор показал ему на прощание фотографию.
"Что это?! - воскликнул Эндрю, в ужасе отодвигая снимок. Там было
очень много крови, целая лужа, и в ней лежала обнаженная девушка с
обезображенным лицом. - Зачем?!".
"Не узнал? - деланно удивился майор. - Конечно, ты же так
нажрался, что мать родную не признал бы... А ты, между прочим, именно
с этой девицей развлекался".
"Где?!" - обалдело спросил Эндрю, уже предполагая худшее. И
худшее не заставило себя ждать.
"В бардаке, куда тебя начальник лагеря возил, - напомнил майор. -
Тут понимаешь, какое дело. Твой друг Успенский знает, конечно, что ты
уже не псих. Думает, тебя вылечили. Но стоит ему увидеть эту фотку и
посмотреть экспертное заключение про твои отпечатки на ноже, которым
девочку порезали, про твою сперму у нее во всех дырках, и так далее...
Кстати, не хочешь сам почитать?".
"Зачем?" - только и спросил Эндрю перед тем, как засветить майору
раскрытой ладонью в нос. Он бы точно его убил, если бы майор не
оказался вдруг сзади и не въехал ему башмаком под копчик.
"А затем, дорогуша, - ласково сказал майор скрючившемуся в углу
Эндрю, - что ты у нас русский. А я вашу породу хорошо изучил. Русские
все считают, что только они умные, а остальные - тупое дерьмо. Поэтому
русские и добра не помнят. Спорим, ты меня кинуть хотел? В порядке,
так сказать, глубокой благодарности за то, что я тебя выручил. А
теперь ты, лапуля, у меня вот где, - и майор показал сжатый кулак. -
До самого конца. На-всег-да".
Так Эндрю и ступил на борт флагмана группы F - потирая задницу и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг