Первый, второй, третий отсек... Машинное отделение... Радиорубка... В
конце коридора матрос остановился и постучал в дверь. Она тотчас открылась.
- Входите, прошу! - сказал на ломаном русском языке тщедушный
человечишко в гражданской одежде.
Лымарь мрачно осмотрел крохотную каюту, смерил взглядом незнакомца.
- На каком основании меня связали? Я - советский подданный.
На лице человека в гражданском появилось наигранное удивление:
- О, вы сами вынудили нас к этому! Вы чуть не убили одного из наших
матросов!.. А относительно подданства... - он взглянул на полуголого
Лымаря с насмешкой. - Нужно иметь хоть какие-нибудь документы!
- Вы можете запросить обо мне по радио.
- О, да!.. Прошу, садитесь! - человек в гражданском подсел к небольшому
металлическому столику и взял чистый лист бумаги. - Ваша фамилия?..
Должность?.. Год рождения?.. Домашний адрес?.. Семейное положение?..
Лымарь вначале отвечал терпеливо, но затем разозлился:
- Да зачем вам все это нужно?! Запишите одно: радист Лымарь с "Игарки".
- Э, нет, нет! Знаете - дипломатические процедуры и тому подобное...
Вам нужно подписать также вот это заявление... Извините - на английском
языке.
Переводчика у нас, к сожалению, нет.
Когда-то давно, в семилетке, Михаил изучал английский язык кое-как,
считая его величайшим наказанием для ученика. Позже не было времени
приняться за настойчивую учебу, но, поддерживая связь с коротковолновиками
заграницы, он все же начал немного понимать и английскую речь.
Внимательно изучал он напечатанный на машинке текст.
"Я... гражданин... бывший... СССР... эмигрант... прошу убежища"...
Не удавалось перевести текст полностью, но и этих слов было вполне
достаточно, чтобы понять смысл заявления.
- Развяжите меня! - угрожающе сказал Лымарь.
- О, да, да! - заторопился человек в штатском. - Вы хотите есть? Сейчас
вам принесут... Ах, нет - воды?.. Чарли, воды!
- Хватит разыгрывать комедию! Я не эмигрант и никаких бумажек
подписывать не буду. Немедленно освободите меня!
- Освободить?! - человек в гражданском вышел из-за стола и похлопал
Лымаря по плечу. - В самом деле, хватит шуток, - голос его зазвучал сухо.
- Не забывайте, что вы попали на военный корабль и можете быть
расстреляны, как иностранный лазутчик. Отсюда есть два выхода: или акулам
на завтрак, или... или в лагерь перемещенных лиц.
Михаил Лымарь никогда не отличался особенной выдержкой, а эти слова
подействовали на него, как удар плетки. Он прореагировал на них неожиданно
и молниеносно: склонил голову и так трахнул ею человека в штатском, что
тот лишь пятками мелькнул в воздухе.
На крик сбежались матросы, и в каюте началась настоящая драка. Но где
уж тут было сопротивляться одному, связанному, против многих! Лымаря
скрутили, стянули дополнительными веревками, бросили на пол.
- Хорошо... хорошо... - зловеще повторял человечишко в гражданском,
вытирая платком окровавленный нос. - Даю вам пятнадцать минут на
размышления. В случае отказа будете расстреляны!
Он вышел из каюты, зло грохнув дверью.
Лымарь остался в одиночестве.
Пятнадцать минут?.. Нет, это не шутка. Дело идет о жизни и смерти.
Умирать, да к тому же вот так глупо, не хотелось. Давно закончились бои
второй мировой войны, и радист Михаил Лымарь уже начал забывать, как
посвистывала и погрохатывала над ним смерть. Теперь бы только жить да
жить...
"Ну, а что если пуститься на хитрость?.. Подписать заявление, а затем
удрать при первом же удобном случае?"
Он тотчас же прогнал эту малодушную мысль. Стоит пошатнуться хотя бы
раз - и попадешь в западню, из которой вряд ли вырвешься. "Перемещенные
лица!" О, их крепко держат в руках, запугивая, агитируя, прививая им
худшие человеческие - или, вернее, звериные - качества. Лучше погибнуть,
чем стать одним из таких!
Значит - все...
Пятнадцать минут... Что можно сделать за этот незначительный отрезок
времени?.. Выкурить две папиросы. Выпить кружку пива в каком-либо буфете.
Поговорить с молодой красивой девушкой... Вот и все. И не жаль этих
минут, потому что за ними будут и будут часы, дни, недели, месяцы... Но
если пятнадцать минут последние в жизни, то они приобретают совсем иной
смысл.
Тридцать один год прожил на белом свете Михаил Лымарь. Воевал. Работал.
Не сделал ничего необыкновенного, выдающегося. И вот теперь должен уйти из
жизни, исчезнуть, как исчезает след парохода на поверхности моря. И это
больше всего угнетало Михаила.
Ах, как много времени было ухлопано на бильярд. Как часто вместо того,
чтобы посидеть за учебником, он с друзьями "заколачивал козла" так, что
косточки домино разлетались вдребезги!.. Не успел даже влюбиться, - вот
так, все искал лучшей... А о своих юношеских мечтах и забыл...
Давно, еще в техникуме, Михаилу кто-то объяснил, что человеческий мозг,
подобно радиостанции, излучает радиоволны. И взбрела ему тогда на ум идея
построить такой приемник, чтобы с его помощью читать человеческие мысли.
Преподаватель физики дружески осмеял этот проект, зато однажды
предложил своему пытливому ученику сходить в институт экспериментальной
физиологии.
И вот там шестнадцатилетний Миша Лымарь и увидел энцефалограф - прибор
для записи биотоков мозга.
В небольшую, экранированную толстыми листами свинца камеру вошел
какой-то юноша. На его голову надели упругий обруч с несколькими
графитными стержнями. От стержней через стены камеры к энцефалографу
тянулся чешуйчатый металлический провод.
Дверь камеры закрылась. Прошло несколько минут. И вот на экране
прибора, немного похожего на телевизор, появилась ярко-зеленая шевелящаяся
линия.
Вначале каждый из ее выступов выплясывал, рассыпаясь на множество более
мелких и тонких, но постепенно движение линии начало замедляться, изгибы
становились ступенчатыми, приобретали вполне определенную, постоянную
форму.
- Это так называемые "альфа-ритмы", - объяснил профессор. - То есть
электромагнитное излучение мозга этого юноши в спокойном состоянии. Юноша
может приобрести новые знания, изменить профессию, состариться, стать
совсем непохожим на самого себя внешне, но "альфа-ритмы" останутся для
него неизменными на протяжении всей его жизни. Это, если хотите, паспорт
мозга, и паспорт такой, которого подделать невозможно.
Михаил был настолько поражен, что не мог произнести ни слова. А
профессор, пристраивая к прибору киноаппарат, объяснял дальше:
- Сейчас мы сфотографируем колебательные процессы, происходящие в мозгу
при разных условиях. На киноленте мы получим так называемую
"энцефалограмму"...
Обратите внимание: я даю подопытному определенное задание.
Профессор снял крышку с переговорной трубки и произнес четко, раздельно:
- Помножьте двенадцать на восемь!
О чудо! На экране прибора вмиг нарушился плавный ход "альфа-ритмов".
Подскочили вверх острые языки, задрожали, рассыпались на более мелкие,
побежали вперед, а на смену им приходили все новые и новые - беспокойные,
причудливые.
- Девяносто шесть! - послышался из переговорной трубки приглушенный
голос юноши. Выступы на линии начали спадать, ее движение замедлялось.
- Сколько вам лет?
- Двадцать!
И вновь по экрану пробежала волна, однако уже иной формы, с иным
размахом.
Профессор продолжал задавать вопросы, включал и выключал свет, звонки
разного тона, требовал представить то или иное, петь, читать, решать
задачи... И все это отражалось на экране своеобразным, неповторимым и
необъяснимым движением зеленой линии.
- Так вот, друг, - серьезно сказал профессор Мише, когда сеанс
закончился. - Видишь, какое это серьезное дело - изучение человеческого
мозга?
- Вижу.
Вот и все, что мог ответить потрясенный Миша. Он столкнулся со сказкой
наяву, с чем-то величественным в своей загадочности и поклялся в тот день,
что добьется своей цели и раскроет все тайны человеческого мышления.
Ах, как это было давно!.. Вспыхнула война. Безусым юнцом ушел Миша на
фронт.
А после войны сразу же пришлось работать. Развеялись мечты, заслонило
их иное, - может быть, даже несущественное, второстепенное. Вероятно, и не
вспомнил бы о них Лымарь уже никогда, если бы не пришлось подводить баланс
на тридцать втором году своей жизни. А теперь уже поздно. Поздно мечтать
об аппарате для записывания мыслей, - тут хотя бы написать несколько слов
о том, что Михаил Лымарь погиб, но не изменил своей Родине.
- Ну, так что? - послышался въедливый голосок.
- Катись к чертям, что ли! - с подчеркнутым безразличием ответил Лымарь
и отвернулся к стене.
- Хорошо... хорошо... Заберите его!
Один из матросов освободил Михаилу ноги и помог ему подняться, другой -
с автоматом в руках - подтолкнул: иди, мол.
Загудели моторы. Вероятно, субмарина всплывала на поверхность.
Минуты две пришлось ожидать в рубке перед люком. Но вот он открылся, и
в подводную лодку ворвался легкий ветерок.
Раздувая ноздри, Лымарь дышал хрипло и учащенно. Благодатный морской
воздух!
Казалось, он способен излечить человека от какой угодно болезни,
возвратить силы изнемогающему. С солеными капельками влаги, пьянящий, этот
воздух был сейчас дороже всего в мире. Неужели же приходится дышать им в
последний раз?!
Вооружённый матрос подтолкнул Лымаря, и тот, сжав челюсти, вышел на
мостик.
Над морем повис мрак. Плескались волны. Вот одна из них, ласковая,
белогривая, подкатилась прямо к ногам... И Лымаря вдруг охватила
невероятная жажда жизни. Ах, если б только удалось освободить руки! Он
сумел бы справиться с этими двумя, даже вооруженными!.. Или, может быть,
прыгнуть в волны, нырнуть и плыть под водой, сколько хватит сил?.. Но
опять же - куда уплывешь со связанными руками?
Лымарь оглянулся. Прямо на него смотрело молчаливое дуло автомата.
- Ребята... - страстно зашептал он. - Не убивайте! Я ведь тоже был
солдатом.
Вас защищал... Москва... Сталинград... Берлин...
Автомат вздрогнул. Лымарь шагнул вперед.
- Ребята, мы за мир... Москва...
Матрос, который стоял в стороне, жадно затягиваясь дымом сигареты,
вдруг швырнул ее прочь, подошел к своему товарищу, положил руку на автомат
и что-то начал говорить - быстро, взволнованно. Лымарь понял лишь одно
слово: Сталинград.
Старший возражал, но неуверенно. И тогда первый решительно подошел к
Лымарю, острым матросским ножом рассек веревку, стягивающую его запястья,
положил этот нож ему на ладонь, легонько толкнул в плечо и показал пальцем
куда-то в темноту:
- Малайя!
В то же мгновение Лымарь скользнул в воду, нырнул и вынырнул уже далеко
от этого места. А еще секундой позже раздалась автоматная очередь.
Трассирующие пули летели высоко над ним, на запад, к берегам Малайи. И в
ту же сторону показывал рукой безымянный матрос, когда подводная лодка,
набирая скорость, пошла в открытое море.
Вот уж и растаял во мгле приземистый силуэт субмарины. Человек в море
остался один - за десятки километров от суши.
Один в море - это страшно! Но этот одиночка не боялся: теперь он держал
свою судьбу в собственных руках.
Крепко сжимая нож, - свое единственное оружие, - Лымарь плыл и плыл...
И точно так же неторопливо катились и катились нескончаемые плещущиеся
волны.
Глава 5
Корона "Королевы вселенной"
...Первым желанием Джека Петерсона было броситься к окну и выпрыгнуть
из него. Падение с высоты второго этажа могло окончиться лишь вывихом ноги
в худшем случае, а встреча с Харвудом в его кабинете грозила более
серьезными последствиями. Инженер теперь понял, что у Харвуда в руках
находится чрезвычайно важное открытие, и босс не постесняется уничтожить
того, кто проник в эту тайну.
Однако и побег через окно, как понял Джек после минутного размышления,
был не менее опасен. Не говоря уж о том, что падение тяжелого тела вряд ли
останется незамеченным, можно предполагать, что именно кабинет босса, - и
окно в первую очередь, - оборудованы наиболее надежной электрической
защитой. И еще одно обстоятельство удержало Джека от рискованного шага:
Харвуд придет сюда вдвоем с девушкой, в которую, по-видимому, влюблен.
Вполне вероятно, что удастся улучить удобный момент и выскользнуть
отсюда вслед за ними.
И вновь Джек Петерсон надел "радиошлем". Через минуту комнату наполнило
уже знакомое серебристо-пепельное сияние, вновь ярко и многогранно
распахнулся угрюмый тусклый мир. Но Джек уже не восхищался и не умилялся.
Среди неисчислимых звуков он искал лишь голоса Харвуда и неизвестной мисс.
Наконец он услышал:
- Бетси, дорогая, простите: я вынужден на минутку покинуть вас. Смит, я
к вашим услугам...
Раздались шаги. Скрипнула дверь. Явственно, как будто над ухом у Джека,
послышался шепот Смита:
- Генри, прибыл мистер Паркер... Держи себя с ним спокойно, но не
вздумай заноситься наподобие глупого петуха. Паркер стоит полмиллиарда, и
если он прибыл сюда собственной персоной - значит, мы выиграли!.. И еще,
Генри:
зачем ты морочишь голову с этим старым боровом Книппсом?.. Бетси -
славная девушка, но ведь у старика не более трехсот миллионов!
Харвуд засмеялся довольно натянуто, как показалось Джеку Петерсону...
- Пятьсот плюс триста - восемьсот, старина! Кроме того, я не собираюсь
жениться на Бетси вдвоем с тобой. Понял?
- Ладно, ладно, Генри! - заторопился Смит. - Надеюсь, ты не
сомневаешься в моих лучших чувствах к тебе. Иди к Паркеру. Бетси я скажу,
что ты вернешься через полчаса. Пусть поболтает со своим колбасником.
Книппс и Паркер!.. О, эти имена знал не только Джек Петерсон, а весь
мир!..
"Колониальные товары Книппса", "Колбасы Книппса", "Натуральный каучук
Книппса", "Консервы Книппса" - такую рекламу можно было встретить в любом
из городов Старого и Нового света. Англичанин Книппс был колбасным королем
Англии, а в послевоенное время одним из крупных акционеров каучуковой
"Денлоп раббер" компании в Малайе.
Американский туз Паркер рекламировал себя гораздо в меньшей степени. С
него достаточно было скромных, черных с золотом табличек на входных дверях
весьма заурядных зданий Нью-Йорка, Лондона, Парижа и многих других столиц.
"Паркер Нейншл Банк" уже не нуждался в рекламе. Жонглируя миллионами
долларов, он, оставаясь в тени, контролировал немало крупных компаний и
банков помельче.
Сейчас Паркер поставил своей целью совершенно вытеснить из Малайи
англичан и в первую очередь Книппса. Агенты Паркера втихомолку, исподволь
скупали акции '"Денлоп раббер".
Джек Петерсон не был посвящен в закулисные стороны деятельности обоих
миллионеров. Однако он очень заинтересовался возможностью присутствовать
незримо при беседе, которая, видимо, имела большое значение. Ему, правда,
пришлось раздваивать свое внимание, так как он хотел послушать и Паркера,
и Книппса.
Все тот же знакомый девичий голос, - Джек теперь догадался, что это
была дочь Книппса, - произнес:
- Ну, папа, дело, кажется, приобретает благоприятный оборот. Генри
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг