пастора, а вместо них подсовывала иную, более яркую картину: разъяренный,
с пеной на губах пастор стегает прутом его, Джека, за какую-то парочку
яблок из пасторского сада.
"Нет, нет, так и нужно было сделать! - старается затушевать Джек давнюю
обиду. - Мальчишек нужно приучать к честности!"
Но одно лишь воспоминание о честности вновь приводит к тому же пастору:
лукавый поп, использовав неграмотность отца Джека, заставил погасить
дважды, - да еще и с процентами! - один и тот же долг.
"Нет, нет! - отмахивается Джек от собственных мыслей. - Там произошло
какое-то недоразумение!"
Но едва удалось отделаться от воспоминаний о пасторе и перейти к
разделу "пожертвования", как вовсе не захотелось вспоминать о тех жалких
центах, которые доставались от Джека бедным и голодным.
Да, Джек однажды отдал два доллара, - все, что имел, - бедняге Эдди
Гопкинсу. Гопкинса за долги выселили из фермы; у него умирала жена, а
дочь, - голубоглазая, златокудрая, первая любовь Джека, - голодала... Джек
не решился предложить ей свою помощь - это было бы оскорблением и для
него, и для нее. Он отдал деньги Гопкинсу, а тот сразу же направился в
салун да и пропил с горя все до цента...
Вот тебе и щедрость... Вот тебе и честность... А кто виноват? Кто?
"Нет, нет, - умоляет сам себя Джек. - Надо о чем-либо ином. Это слишком
печальное!"
Но иное тоже не радует. Друзья изменяли. Напряженная, длительная работа
не обеспечивала от грядущей безработицы. Жена, действительно любившая его,
погибла... О чем же думать еще?
Исчезает приподнятость, тускнеет торжественность настроения. Навязчиво
лезут невероятно прозаические мысли: в этой камере очень жарко - значит,
следует улучшить вентиляцию... Проклятые лакированные туфли - так сжали
пальцы, что отерпла нога!
"К чертям вентиляцию! К чертям туфли! - злится Джек Петерсон. - Думай о
светлом, думай о хорошем!"
...А в кассетах интегратора шуршит и шуршит пленка. Электромагнитные
колебания мозга Петерсона, усиленные в сотни раз, ложатся на нее
причудливыми зигзагообразными линиями.
У аппарата - Щеглов. Выполняя странное желание Джека, он старательно
следит за записью.
Вспыхнула табличка: "Закончено". Щеглов выключил интегратор.
Через несколько секунд в лабораторию вошел мрачный и печальный
Петерсон. Он сел в кресло, снял и раздраженно швырнул прочь лакированные
туфли, в одних носках подошел к прибору.
- Как запись?
- Хороша.
- Значит, интегратор работает... Работает... - задумчиво повторил
Петерсон.
- Смит в свое время пытал людей, чтобы записать на пленку человеческие
страдания. А я хотел зафиксировать мысли о счастье. И это было очень
трудно... Скажите, господин хороший, смогли бы вы хоть час думать лишь о
приятном?.. Отвечайте правду, мне это очень важно знать...
Щеглов посмотрел на Петерсона внимательно, с любопытством: Джек и
впрямь ведет себя странно. Иногда просто хочется верить, что тоска в его
глазах - это чувство честного, но сломанного жизненными невзгодами
человека.
- Могу, Джек. Вспоминая свою родину, я думаю о хорошем и день и два...
и всегда! Это не значит, что я не видел плохого или что у нас все
безупречно.
Но то все второстепенное, несущественное. Если у человека есть светлая
мечта и он стремится к ней - мозоли на ногах не помешают.
Петерсон раздраженно взглянул на свои туфли:
- А мне мешают. Хоть у меня цель посветлее вашей.
Он помолчал, прошелся по лаборатории. Спросил резко:
- Скажите, в конце концов, мистер Фогель: кто вы?.. Я ненавижу вас и
одновременно восхищаюсь вами. Вашей выдержкой. Вашей мастерской игрой.
Вашей талантливостью, наконец. Отремонтировать интегратор мог лишь
действительно талантливый инженер... Так как же вы, человек образованный,
умный, не понимаете, что война во второй половине двадцатого столетия
означает самоубийство всего человечества?! Я ненавидел немцев: вы убили
мою жену, вы два долгих года издевались надо мной в концлагере. Но я
простил вас во имя будущего мира... И вот теперь вы мечтаете о том, чтобы
с помощью интегратора покорить весь мир... Неужели же вам недостаточно
двух разгромов Германии?
Зачем вы тащите ее к окончательной гибели?.. Вот и Харвуд мечтает о том
же.
Полтора месяца тому назад, вот в этой комнате, я слышал его ужасный
бред об истреблении всего человечества ради жизни немногих избранников...
Зачем это?.. Зачем?.. И для миллионера, и для безработного вполне
достаточно килограмма хлеба и куска мяса в сутки...
Нет, вот так прикидываться честным человеком нельзя! Это - настоящий
крик души.
Щеглов подошел к Петерсону, положил руку на его плечо:
- Джек, напрасно вы меня агитируете. Я вовсе не Фогель, вовсе не немец
и уж никак не шпион. Я - советский инженер. И тоже не желаю, чтобы
повторился кошмар войны. Интегратор мне не нужен. Его следует уничтожить!
Петерсон посмотрел на Щеглова так, словно хотел проникнуть в
сокровеннейшие тайники его души. А тот сказал, серьезно, искренне:
- Джек, это правда. Рассказывайте, что вы задумали. Вдвоем легче.
Еще несколько секунд Петерсон молча взвешивал "за" и "против". Надел
"радиошлем", прислушался... Потом поманил пальцем Щеглова:
- Интегратор надо не уничтожить, а использовать!.. Записать на пленку
самые светлые человеческие чувства, самые лучшие порывы, зафиксировать
электромагнитные колебания радости и умиротворения. А затем при помощи
интегратора облучить весь мир!
Так вот что задумал этот чудак!.. Щеглов едва удержался от улыбки:
- С молитвой против бомб и пуль?
- Нет, с интегратором! - твердо ответил Петерсон. - И для осуществления
этого величественного плана нужно прежде всего овладеть "излучателем
власти".
- А это что за штука?
- Это новый интегратор чрезвычайной мощности. Завтра утром Харвуд
начнет его испытывать... На людях... Имею все основания полагать, что на
нас с вами.
Тут Петерсон и передал Щеглову подслушанный разговор.
Долгое время оба сидели молча: положение действительно было неважным.
- Где этот "излучатель"? - спросил Щеглов.
- Кажется, во втором корпусе, - ответил Петерсон. - Там была какая-то
лаборатория, куда никого из нас не пускали.
- Хорошо, - сказал Щеглов. - Беру это дело на себя. Только прошу - не
вмешивайтесь и не мешайте. А сейчас ложитесь спать.
Петерсон пожал плечами. Он уже пожалел, что рассказал коллеге о
грозящей опасности.
Глава 19
Когда портится мотор
Мистер Харвуд вошел в свою спальню в прекраснейшем настроении.
Все шло как нельзя лучше. Книппс побоялся выступить против Паркера и
удовлетворится подачкой в несколько сот тысяч долларов. Паркер сегодня
окончательно согласился открыть неограниченный кредит на сооружение завода
интеграторов тотчас же после испытания "излучателя власти". Джонсон
сообщил, что вылетит из Сингапура в полночь, - раньше этого времени
вывозить чернокожих на аэродром просто небезопасно.
Итак, еще день-два - и прощай, проклятая Малайя!
Как хорошо, что нет уже ни Вагнера, ни Смита - меньше хлопот.
Вот только Бетси... Жалковато: она все же хорошенькая. Но пусть
перебесится, да поймет, что брак Генри Харвуда с Эдит Паркер, которую даже
ее собственный дядя называет "лупоглазой жердью", является просто-напросто
одним из видов коммерческой сделки. После свадьбы молодожены приобретают
полную свободу действий, - тогда уж можно встретиться и с Бетси Книппс.
Девочка хочет подержаться за корону "Королевы вселенной". Он может
предоставить ей такое удовольствие... за небольшую плату, конечно!
Харвуд хохотнул и выкрикнул:
- Чен, ванну!
Кандидат во "Властелины мира" пекся о своем здоровье. Недавно он
разузнал, что одна из выдающихся женщин-ученых Советского Союза, миссис
Лепешински, предлагает использовать обыкновенную питьевую соду для
укрепления нервной системы и улучшения обмена веществ в организме. Теперь
ежедневно перед сном Харвуд принимал содовые ванны и был удовлетворен
результатом действия этого средства.
- Чен, ванну!
Уже вторично отдает Харвуд приказ - и не слышит в ответ почтительного:
"Готова, мистер!" Что случилось с косоглазым? Ведь такого
предупредительного лакея, как уверяет губернатор, не найти во всей Малайе!
Харвуд подождал еще несколько минут и уже начал злиться, но вот в дверь
неслышно проскользнул Чен. Он был так бледен и напуган, что Харвуд даже
вскочил с места:
- В чем дело?.. Что случилось?
- Я... я...
- Ну, что ты?.. Что?.. - раздраженно выкрикнул Харвуд.
- Я... не приготовил ванну...
- Ф-фу! - Харвуд вытер пот, но не подал виду, что готов расхохотаться
над отчаянием китайца. - В такую духоту не приготовить ванну? Да что это,
в конце концов!
- Простите, простите, мистер!.. У меня такого никогда не бывало... -
бормотал китаец. - Я служил у генерала Кането Фурухаши, японского
коменданта Сингапура... У господина Макдональда Бейли, бывшего
губернатора... У мистера...
- Достаточно. Что же случилось?
- Нет воды, мистер... Я не виноват, мистер. Я только что из насосной
станции, мистер... Мотор испортился, мистер... Мастер говорит, что нужен
капитальный ремонт, мистер...
- Хорошо, хорошо. Это не его дело. Передай ему мой приказ: пусть делает
что угодно, а завтра вода должна быть.
- Будет выполнено, мистер!
Китаец попятился к дверям, низко поклонился и исчез.
Случись это в какой-нибудь иной день - Харвуд, вероятно, рассердился бы
не шутя: этого еще не хватало - лишать себя комфорта из-за
невнимательности туземцев! Слишком уж часто начало у них все портиться:
моторы, трансформаторы, автомашины.
Но сегодня босс был настроен миролюбиво: а, пустяки! Оборудование за
три года работы в гнилом климате действительно может выйти из строя.
Ремонтировать его, конечно, никто не собирается. Через день-два все
имение, а главный интегратор в первую очередь, превратится в пыль и
пепел... Харвуд на Чена накричал для порядка. Китаец очень испугался. Это
хорошо. Вот такими и должны быть "люди-роботы".
...Однако если бы Харвуд увидел в эту минуту своего слугу, он бы
жестоко разочаровался в своем идеале "живых машин".
Едва лишь Чен-старший вышел из дома, как на его лице появилось
спокойное и сосредоточенное выражение.
Рабская покорность, унизительное самоуничижение - все осталось там, в
комнате того, кто считает себя пупом земли. Привыкший ползать перед
сильными обожает, чтобы перед ним ползали слабые. Так пусть же босс
считает Чена былинкой, клонящейся от дуновения ветра; насекомым, которого
можно растоптать в любую минуту; похожим на себя, но более мелким
мерзавцем!..
Пусть!.. Мистер Харвуд не подозревает, что его ожидает участь всех
предыдущих хозяев Чена-старшего. Мистера повесят партизаны, как повесили
японского генерала Кането Фурухаши, бывшего губернатора Макдональда Бейли
и еще нескольких преступников!
Не стоило бы дразнить мистера преждевременно. Пусть купался бы в соде,
- все равно это не удлинит его век, если будет провозглашен приговор
народа. У Чена действительно никогда не было случаев невыполнения приказа
хозяина. Но что ж, ничего не поделаешь.
Лишь позавчера пришлось отослать с шифрограммой последнего голубя, а
сегодня товарищ Чеклоу попросил срочно отправить на базу очень важное
сообщение.
Столь важное, что если оно не будет получено своевременно, то погибнут
сотни, а может быть и тысячи людей.
Существовал выход из Гринхауза, - выход, о котором позабыли и Смит, и
Харвуд, - труба водопровода.
При постройке этих лабораторий выяснилось, что наиболее удобное место
для сооружения артезианского колодца находится метрах в двухстах от
главного корпуса Гринхауза. От этого колодца провели на значительной
глубине трубу к большому бассейну у мастерских, а уже оттуда воду
перекачивали в водонапорную башню.
Спустя несколько недель вся местность за стенами Гринхауза густо
заросла кустарником. Кусты закрыли люк над артезианским колодцем, и для
всех стало привычным, что вода в Гринхаузе, так сказать, "собственная".
Этот потайной ход открыл сообщник Чена - слесарь водопровода.
Лишь однажды Чен воспользовался этим выходом, - несколько месяцев тому
назад, когда Харвуд и Смит неожиданно выехали в Сингапур. Именно тогда
старик принес в Гринхауз клетку с почтовыми голубями Паримы, а ей показал,
где находится люк.
Но чтобы выбраться отсюда по этому пути, нужно прежде всего снизить
уровень воды в подводящей трубе, остановить моторы насосов. Вот почему
пришлось срочно "испортить" механизмы водокачки.
Когда Чен вошел в насосную, то увидел картину, способную убедить
каждого:
ремонт в разгаре, мастер и его помощник из кожи лезут, чтобы уложиться
в срок. Но если бы кто-нибудь, - даже не специалист, - проследил за
работой этих людей на протяжении нескольких минут, то убедился бы в
противоположном:
тут чистые детали нарочно, пачкали грязным маслом и расшвыривали по
углам, исправное превращали в испорченное, прочное - в шаткое.
Мастер, - худощавый пожилой китаец, - поднялся, вопросительно посмотрел
на Чена. Тот отрицательно покачал головой, показал полпальца, сел на
корточки, закурил трубку.
Мастер понял: нужно подождать минут тридцать. Он мазнул себя по лицу
грязной рукой, улыбнулся: хорошо, мол, вывозился? И вновь начал с
остервенением громыхать железом.
Время от времени Чен выходил из насосной и поглядывал на окна спальни
Харвуда. Наконец, свет в них погас.
Китаец еще раз проверил, не забыл ли он выполнить какое-нибудь из
поручений босса.
"Пижама - на стуле... Содовая вода - на столице... - шептал он
сосредоточенно. - Ночные туфли?.. Есть... Разбудить в семь... Разбудим.
Обязательно разбудим..."
Он подошел к мастеру и тронул его за плечо. Мастер движением головы
послал помощника к дверям.
- Когда назад?
- Может быть, даже утром, - шепотом ответил Чен. - Оружие?.. Одежда?
- Есть... - мастер открыл люк и показал пальцем вниз.
Они молча пожали друг другу руки. Чен сделал прощальный знак помощнику
мастера и полез в люк.
Железная лесенка шла вертикально вниз. В ее конце, почти у самой воды,
находилась ниша для мотора. Именно тут и был устроен тайник.
Чен быстро переоделся, прихватил хорошо смазанный карабин, положил в
резиновый мешок несколько гранат, электрический фонарик и письмо инженера
Щеглова. Закончив приготовления, решительно вошел в воду, достигавшую ему
до груди.
Труба, через которую наполнялся этот резервуар, была довольно широкой.
Человек мог двигаться внутри нее на четвереньках. Но воздух наполнял
лишь ее верхнюю часть, сантиметров на пятнадцати.
Как ни туго было со временем, Чен не торопился. Погружаясь в воду, он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг