Из дома донесся сдавленный стон Клары, сменившийся звериным рычанием.
Капитан одним движением подбородка отправил внутрь солдата. Тот скрылся за
дверью, остальные держали карабины наготове.
Габриэль зевнул во весь рот и засвистел уличный мотивчик, отвязывая
свою кобылу. Не успел он взобраться в седло, как солдат вывалился из салона,
сгибаясь пополам от хохота. Капитан нахмурился еще сильнее и сплюнул. Видать,
он был знаком с образчиками черного юмора.
- Жива? - пробурчал он.
Солдат закивал головой, не в силах говорить. Я думал, у него случилась
желудочная колика.
- Болван. - Резюмировал капитан и направился к Габриэлю. Тот уже
сидел на лошади и глядел на миротворца сверху вниз. Умел, подлец, выбирать
выгодные позиции.
- Мы тут живем тихо, мирно, и нам не нужны проблемы, - сказал капитан
веско, по-видимому, не находя в чужестранце ровным счетом ничего необычного.
И даже почти полная рака с костями не вызвала в нем должного уважения.
- Проблем не будет, - заверил тот. - Если мне не будут мешать.
- ...Еще как жива! - вставил солдат, отдышавшись. - Хотите взглянуть,
капитан? Держу пари, такого вы еще не видели!..
- Я видел всякое, молокосос, - мрачно ответил капитан, потерявший
интерес не только к Габриэлю, но и к своей работе. - Кажется, я даже
видел, как осел трахал твою мамашу. Заткни рот и проваливайте в казарму!
- Хорошо сказано, капитан, - одобрил Габриэль. - Кстати, насчет
ослов. Моему слуге нужен четвероногий друг. Наверное, он предпочтет ослицу.
Не подскажете, где можно купить?
Капитан враждебно покосился на всадника, правильно заподозрив издевку.
Но Габриэль принял самый невинный вид. Как ни странно, между этими двоими,
кажется, возникло некоторое взаимопонимание. Я даже испугался, что хозяин
сочтет капитана более полезным помощником, учитывая возраст, опыт, наличие
какой-никакой пушки, а также влияние среди миротворцев. Однако Габриэль
заглядывал дальше, намного дальше в будущее и намного глубже в тайны сердец,
чем я мог себе представить.
Капитан снова сплюнул, и я успокоился. Судя по цвету и консистенции
его слюны, неизлечимая болезнь уже перешла в последнюю стадию. Надо сказать,
он неплохо держался. Его ожидал страшный конец, если чья-нибудь милосердная
рука не оборвет мучения. На глазок я дал бы ему еще пару месяцев, но я не
лекарь. Кроме того, стали ясны причины не слишком большой почтительности,
с которой он относился к Габриэлю.
- Ослов полно, - наконец ответил он сквозь зубы. - Ослиц тоже. Это
город ослов, псов и баранов. Смотря чье мясо ты предпочитаешь...
- Если вы заметили, капитан, я предпочитаю кости. Мы могли бы
обсудить это в приятной обстановке. Разрешите угостить вас - ром, кола,
водка? Или, может быть, молочный коктейль?
Я гадал, что случится, если он перегнет палку. Капитан, конечно, уже
не жилец на свете, но именно это обстоятельство могло спровоцировать
схватку. Я-то знал, чем она закончится. И тогда - прощай, Боунсвилль!
Прощай, город, где я забыл самого себя, а это немало! Прощай навеки.
Но капитан оказался тупее, чем я думал. Он все принимал за чистую и
настоящую монету. Или умело скрывал свои истинные эмоции.
- Я при исполнении. Я никогда и ни от кого не принимаю угощений.
И мне плевать на твое хобби.
- Тогда катись к черту, - процедил Габриэль, в очередной раз
стремительно меняя маску. Увидев его новое лицо, я содрогнулся, а капитан
не нашелся, что ответить. - Когда окажешься в аду, передай, чтоб меня не
ждали. Я ПОКА НЕ СОБИРАЮСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ.
4
- Ну, - сказал Габриэль. - Это дело надо отпраздновать! - (я так и
не понял, о чем он - то ли о маленькой психологической победе, одержанной
над капитаном, то ли об информации, с таким трудом извлеченной из Клары.
Последнее означало, что матерый волк действительно взял след). - Есть тут
приличный кабак?
- У Эда Мухи кормят вкусно и недорого.
- Не будь мелочным жлобом, Санчо! - оборвал он меня. - Только стиль
имеет значение!
Затем он с удовольствием прочел мне лекцию о круговороте веществ в
природе, всякого дерьма в организме и денег в обществе. По его словам
выходило, что тот, кто останавливает оборот денег, останавливает жизнь, а
тот, кто копит денежки, чуть ли не приближает всеобщий крах и
собственную смерть.
Я слушал вполуха эту самодовольную трепню и поглядывал назад через
плечо - опасался, что капитан очухается и захочет показать наглецу, кто
есть кто в Боунсвилле. Но тот все еще торчал столбом перед салоном Клары,
когда мы сворачивали на Главную улицу.
Меня так и подмывало расспросить о том, что поведала Ясновидящая,
однако Габриэль интересовался в данный момент только жратвой и выпивкой.
- Да и что это за имя такое - Муха, прости, Господи?! - кипятился
он, оставаясь ледяным внутри. - Особенно для кабатчика! Когда я тебя
спрашиваю о чем-то, называй мне самое лучшее, дурень!
- А-а, ну тогда вам прямая дорога в "Максим". Но туда не пускают
без галстуков, - я счел возможным предупредить его об этой незначительной
подробности.
- Хотел бы я видеть место, в которое меня не пустят! - сказал он
чуть ли не мечтательно и с затаенной тоской.
И мне тоже вдруг захотелось поглядеть на такое место. Я сильно
подозреваю, что это место - единственное в своем роде.
И называется оно - рай.
Потерянный навеки рай.
* * *
Стоянка возле "Максима" была забита роскошными экипажами,
запряженными, преимущественно, великолепными холеными четверками разных
мастей. Кобыла Габриэля, которую он доверил заботам мальчишки-парковщика,
выглядела на их фоне бледно - в прямом и в переносном смысле. Но хозяин не
комплексовал по этому поводу и ни по какому другому. Когда он приблизился,
наглые лакеи перестали улыбаться.
Однако он не дал мне почувствовать себя человеком. Вместо этого он
оглядел меня скептически, словно я был шлюхой, которая могла его
скомпрометировать в приличном обществе одним своим видом. Собственную
одежду и лошадь Габриэля я не назвал бы представительными, но заикнуться
об этом было бы неблагоразумно. Нет худа без добра. Если он купит мне новое
шмотье, я не буду возражать.
Швейцар вылупился на нас из-за стеклянной двери, словно безмозглая
аквариумная рыба. Он был так удивлен, что забыл о своих обязанностях, и мне
самому пришлось распахнуть дверь перед хозяином. Габриэль с великолепным
высокомерием потрепал швейцара по обвисшей щеке. Тот открыл было рот, но
Габриэль приложил палец к его губам и ласково попросил:
- Тс-с! Ничего не говори...
Из глаз швейцара вдруг брызнули слезы. По-моему, он молча плакал от
боли.
Когда Габриэль отнял палец, я увидел, что губы швейцара оказались
сшитыми черной ниткой.
Мы поднялись по широкой лестнице, устланной ковром. Габриэль стряхивал
на него пыль со своих видавших виды сапог. Из зала доносилась благородная и
сдержанная музыка струнного оркестра. Там же сияли сотни свечей, а множество
голых напудренных дамских плеч и спин можно было принять за музейное
собрание мраморных статуй.
- Да-а, - громко сказал Габриэль, остановившись на пороге зала. - Ты
погляди, Санчо, сколько никчемных свиней в одном позолоченном сарае!
Клиенты "Максима" при его появлении испытали куда больший шок, чем
отбросы, собиравшиеся в пивнушке Хомы. Наверное, парень с ракой за плечами
впервые так бесцеремонно нарушал упорядоченность и ханжеский этикет их
изолированного и тщательно охраняемого от нежелательных потрясений мирка.
Они простили бы это неотесанному конюху, но не собирателю костей.
А "сарай" и впрямь выглядел недурно. От обилия блестящих предметов
у меня рябило в глазах. Я слишком привык находиться среди ржавчины, чтобы
не ослепнуть на секунду от сверкания хрусталя, золота и до блеска начищенной
бронзы... Самки казались мне слишком изнеженными и хрупкими; ни одну из
них я не променял бы на Долговязую Мадлен - на ту Мадлен, которую знал
раньше. Мужчины пялились на Габриэля, словно он публично совершил
непристойность. Впрочем, так оно и было. Вломившись сюда с ракой, из которой
доносился характерный перестук, он должен был бы понимать, на что шел. И он
понимал это лучше меня.
Он взглядом заставил приблизиться к нам толстого холуя в расшитом
золотыми нитками малиновом мундире. Я видел, как невидимые пальцы буквально
сминают тесто жирного лица, вылепливая против желания своего обладателя
угодническую мину и раздвигая губы в приветливой улыбке. Но в глязах
толстяка был только страх на грани паники.
- Господа желают занять отдельный кабинет? - пробулькал администратор,
давясь собственным языком.
- Господа желают лучший столик на двоих, - небрежно бросил Габриэль,
рассматривая полуголую певичку, которая появилась в круге света на сценке и
приласкала черный бок рояля.
Я молил бога, чтобы ему не вздумалось устроить тут представление на
манер того, которое он затеял у Хомы. Мои молитвы не пропали даром. Хозяин,
кажется, сегодня был настроен миролюбиво.
Администратор, более ни о чем не спрашивая, проводил нас к столику и
смахнул с него табличку с броней. Толстяк имел несчастный вид существа,
раздираемого противоречиями, - вроде быка, которого тянут за кольцо в носу.
По его знаку рядом тут же материализовалась целая команда официантов, и
через секунду мы с Габриэлем уже опускали наши тощие зады на придвинутые
стулья. Он бросил на спинку красный плащ, игнорируя гардероб, а раку
водрузил на третий стул. Таким образом, стальной ящик занял достойное место.
Рука в белой перчатке выдвинулась откуда-то из-за моей спины и положила
передо мной карту вин, которую я мог бы читать на ночь, как сентиментальный
роман. Одни названия чего стоили! Я и не подозревал, что в нашем захудалом
городишке еще остались потребители подобной роскоши. Впрочем, покуда ходит
Западный экспресс, Боунсвилль будет приобщен ко всем благам цивилизации и
вдоволь нахлебается из ее ночного горшка.
И хотя по нашему поводу неодобрительно перешептывались за соседними
столиками, я вдруг почувствовал себя легко и вполне комфортно. Как в старые
добрые времена, когда я полагал повышенное внимание к своей персоне само
собой разумеющимся. Рядом с Габриэлем мне ничего не угрожало, кроме... него.
Он мог защитить, возвысить, уронить в грязь, накормить, заставить голодать,
внушить уверенность в своих силах и тут же вышибить табурет из-под ног.
Сделав меня своим слугой, он принял на себя ответственность за мою жизнь и
даже за мое человеческое достоинство. Это было очередное искушение - на
этот раз искушение рабством, - и преодолеть его было куда труднее, чем
искушение свободой. Мне понадобились на это долгие годы...
Поскольку спустя десять минут я все еще заинтересованно перелистывал
карту меню, Габриэль сделал заказ, который ошеломил здешних снобов. Боюсь,
я всецело поддался вульгарному чувству голода, пренебрег аперитивом и с
плебейской жадностью набросился на еду. Хозяин подливал мне вина и
посмеивался:
- Пей, Санчо, пей побольше, чтоб тебя не прослабило!
Пожалуй, ему бы даже хотелось, чтобы я оскандалился. Кстати, конфуз
вполне мог случиться. Я давно отвык от жирной или сладкой пищи, в желудке
образовалась неудобоваримая смесь, кишки слиплись, и к тому времени, когда
настала очередь десерта, я испытывал острое желание повидаться с фаянсовым
другом.
В отличие от меня Габриэль не разучился получать удовольствия от жизни.
Он нарезал это удовольствие маленькими кусочками, смаковал его, медленно
пережевывал, ублажая рецепторы, и проглатывал, не давая себе пресытиться.
Певичка, несомненно, попала в число блюд, которые он собирался отведать.
У нее оказался низкий чувственный голос. Медленные блюзы и старые
свинговые вещички звучали в ее исполнении просто бесподобно. Она представляла
собой полную противоположность Долговязой Мадлен и была хрупкой, бледной,
миниатюрной. Платье обтягивало ее тело и переливалось, словно перламутр.
Волосы казались нарисованными углем на выточенном из камня черепе. Ее темные
губы знали кое-что об изнанке страсти. Она вся состояла из сиреневых теней.
Женщина-сомнамбула, женщина-паук, она принадлежала сумеркам и искусственным
огням ночи. Ее глаза могли сиять только в отраженном свете. Она перемещалась
от одного островка полумрака к другому. Это была сирена, способная заманить
в холодный кокаиновый ад. При дневном освещении она наверняка становилась
похожей на лягушку, из которой студент-недоучка выпустил кровь...
Когда я в очередной раз вынул рыло из бисквита и оторвал взгляд от
призрака, поющего о томлении, то обнаружил, что Габриэль окутался облаком
ароматного сигарного дыма. Где ублюдок мог раздобыть сигары?! У меня
закружилась голова, а на глаза навернулись слезы. Боюсь, что в ту минуту
я напоминал невыносимо пошлый персонаж - пьяненького купчишку, которого
излишек выпитого заставил вспомнить о первой любви. Эта терапия запахами,
переходящая в сладостную пытку воспоминаниями, действовала мне на нервы
тем больше, чем сильнее я ей поддавался. И опять чьи-то липкие пальчики,
протянувшиеся сквозь время, схватили меня и застали врасплох...
Я был твердо убежден: в моем прошлом нет ничего такого, что могло бы
заинтересовать Габриэля. Разве что он получал чисто эстетическое
удовлетворение от психической вивисекции. Между тем, слушая милые старые
песенки и испытывая позывы к рвоте, я вспоминал следующее.
Ночь. Мне только что исполнилось двенадцать лет. Отец подарил мне
мою первую женщину. Собственно, в самом поступке не было ничего
экстраординарного. Я мог бы без труда получить любую из придворных
дам (при этом соблазнение было бы чисто формальной и наскучившей игрой),
и каждый из вассалов отца с удовольствием предоставил бы в мое
распоряжение своих любовниц. Я не говорю уже о гетерах, которым приходилось
несладко - предложение намного превышало спрос. Но иметь то, что можно
купить - не фокус. Я понимал это уже тогда. С тех пор мне крайне редко
доводилось обладать тем, чего купить нельзя.
В чем же состояла уникальность отцовского подарка? В том, что он
нашел мне дикарку с севера, возможно, даже мутанта. А эта, к тому же,
оказалась девственницей.
Смотреть на то, что я буду делать с нею, собралась вся многочисленная
семья. Это был своеобразный экзамен на зрелость. Они хотели знать, на что
годен наследник, достаточно ли он изощрен, обладает ли он необходимой
жестокостью, интуицией, талантом тирана. Насилие над женщиной и насилие
над подданными и страной - в этом прослеживалась несомненная аналогия...
Кроме всего прочего, я кожей ощущал взгляды вуайеристов - дряхлых
лордов-маразматиков, тайно наблюдавших за происходящим в моей спальне.
Возможно, их приговор в некотором смысле имел даже больший вес, чем мнение
членов семьи. По-моему, я никого не разочаровал.
В отличие от наших женщин дикарка была сильной и озлобленной. Зверек
без имени. Ее не сломили плен, одиночество и голод. Ее ввели ко мне
раздетую, с возбуждающими следами от веревок на коже. Я долго разглядывал
ее непривычно мускулистое и покрытое загаром тело, лицо с пустыми глазами,
спутанные волосы, едва оформившуюся грудь...
Я не спешил. Тогда я умел ждать, втаскивать самого себя на пик интереса,
отодвигать момент познания...
В ту ночь мои тайные завистники потратили время даром.
- О, дьявол! - сказал отец. - Мальчишка старше, чем я думал...
Я не предпринимал даже попыток понять кого-либо из окружавших меня
людей, тем более - моих близких. Я чувствовал, что большая часть жизни
проходит в нелепом танце, вальсе слепых, тщетно старающихся попасть в такт и
больно задевающих локтями тех, кого случайное движение проносит мимо.
Слишком много времени я проводил в одиночестве, на нижних этажах, в
подземелье прошлого, и меня вовсе не тянуло вверх, в ненадежные стеклянные
башни будущего. Так что любая моя привязанность была увечной, и каждый раз
все заканчивалось маленькой смертью калеки, бредущего по разбитой дороге.
Всякая цель - мираж, и даже земные города кажутся прекрасными на закатном
горизонте...
Короче говоря, я получил новую игрушку и не спешил срывать с нее
обертку. Наоборот, я оборачивал ее на свой вкус, чтобы спрятать от самого
себя пустую сердцевину тайны. Старые игрушки смертельно наскучили мне.
Надолго ли могло хватить новой?
Помню, помню тебя до сих пор - дикое создание, промахнувшееся с эпохой,
родившееся то ли на две тысячи лет позже "удобного" срока, то ли не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг