Вой приобретал фактуру скользкой плоти. Бесконечно длинные змеи с
огромной скоростью вползали в уши и пожирали мозг. Безразмерный череп
Бортника стал для них идеальным гнездом...
Оглушительный рев автомобильной сирены раздался внезапно, и так же
внезапно оборвался собачий вой. Бортник едва не спустил курок от
неожиданности. Хорошо знакомый звук поразил его сильнее, чем раскат грома,
а через секунду уже показался ангельской песней. Равиль с шумом выдохнул.
Сирена освободила его.
Он обнаружил, что у него взмокли спина и ладони. Нижняя губа была
прокушена до крови, а виски возле ушей расцарапаны. Он не помнил, когда
сделал это. Он поднес пальцы к глазам. Под ногтями действительно была
запекшаяся кровь.
Он подошел очень близко к той черте, из-за которой не возвращаются, -
во всяком случае, прежними. Выбравшись из темного тоннеля безумия, он
почувствовал невыразимое облегчение. И все же в душе остался тревожащий
осадок, - Бортник осознавал, что теперь от него НИЧЕГО не зависит. И значит,
ЭТО могло начаться снова. В любой момент.
...Автомобильная сирена пролаяла еще трижды. В ней ясно прозвучало
раздражение того, кто дергал за трос. Того, кто, возможно, корчился в кабине,
не имея возможности пробежаться до сортира.
Бортник различал голоса сирен, как иные различают скулеж эстрадных
педиков. Сейчас, например, на заправочной стоял дальнобойный "КрАЗ". А он,
Бортник, должен был выйти и накормить его. В час ночи. В темноте.
И все же дела обстояли не так уж плохо. Он продаст сегодня дизельное
топливо. Бизнес есть бизнес.
"Самоубийцы, мать вашу!" - прошептал Равиль с восторгом. Он
догадывался, по какой причине поздний гость не может выйти из кабины. Он
ухмыльнулся своим мыслям.
Хвала Аллаху! - с его волкодавами все было в порядке.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ты можешь рисковать своей задницей
До Судного дня,
Но не забывай молиться.
Том Уэйтс
Дьякон Самсон Могила притаился в засаде у моста через реку Уды. На нем
был армейский плащ-палатка до пят, надетый поверх дорогого вечернего костюма,
безукоризненно белая сорочка с рубиновыми запонками, строгий галстук и туфли
ручной работы из телячьей кожи. Островерхий капюшон был надвинут на голову и
скрывал совершенно седые волосы, разделенные идеальным пробором.
Фигура, похожая на обломок скалы, оставалась неподвижной. На бледном,
будто вытесанном из мела лице лежали печати страданий и пыток: старые шрамы
и морщины, еще более глубокие, чем шрамы. Дьякон еле заметно улыбался одними
губами, - это была застывшая, привычная и неопределенная гримаса человека,
давно разучившегося смеяться.
Выбранное место казалось ему просто идеальным. Даже жаль, что
использовать его можно будет лишь однажды. Самсон никогда не повторялся.
Повторение - это статистика, а статистика - ключ к пониманию поведенческой
структуры. Дьякон не желал, чтобы кто-то знал о нем больше, чем он сам.
Против этого бурно протестовал его инстинкт самосохранения.
Мост был узким, с плохим покрытием, и легковой автомобиль, а в
особенности тяжелый грузовик должен был неизбежно притормозить за несколько
десятков метров от него. Могила попадал в любой глаз водителя на выбор и на
любой скорости, но его прежде всего интересовала сохранность груза. Не
очень-то много полезного извлечешь из горящих обломков... Перед самым мостом
шоссе пересекалось с проселочной дорогой, на которой дьякон оставил свой
мотоцикл.
Он ждал долго. За четыре часа - ни одной тачки. От реки несло химией
и дохлятиной. Дьякон оставался спокоен, как мальчик из церковного хора. Он
обладал поистине ангельским терпением. В этом отчасти заключался секрет его
успеха. Даже если сегодня ему суждено вернуться пустым, он не испытает
разочарования. В одну из будущих ночей он возьмет свое, неизбежно наверстает
упущенное. Это было предопределено.
Самсон узурпировал некоторые чрезмерные права. Он считал себя
неотвратимым, как Божья кара. До сих пор так оно и было.
Правая рука дьякона лежала на автомате "абакан", а левая покоилась
на Библии в обложке из вороненой стали с припаянным к ней медным крестом.
Это было красиво: крест отбрасывал красноватые блики на темную, слегка
шершавую поверхность, и дьякону почему-то представлялись ТА САМАЯ казнь
и лобное место на закате... И череп Адама у подножья... И долгая мучительная
смерть...
Когда-то он счастливым образом избежал подобной участи; неверные чуть
было не пробили ему гвоздями ладони.
Вспомнив об этом, Самсон мысленно вернулся на двадцать лет назад.
* * *
Его путь был извилистым и головокружительным. Когда ему исполнилось
тринадцать, он начал промышлять на улицах по эту сторону Блокады с
самодельным перышком и свинцовым кастетом, отлитым в земляную форму. Таких,
как он, были сотни, и кончали они плохо. Он оказался немного умнее других
и предвидел свой путь заранее - прямую и накатанную дорожку в газовую
камеру. Это в лучшем случае. В худшем все закончилось бы гораздо раньше.
Его могилой мог стать какой-нибудь подвал или мусорный ящик. Среди наиболее
высокоразвитых личностей его круга, обремененных фантазией и чувством
юмора, это называлось "духовкой". Он сам несколько раз натыкался на
законченные варианты. Кроме всего прочего, приготовленное таким образом
"блюдо" плохо выглядело, а пахло еще хуже.
Джихад был в разгаре, а Могиле стукнуло шестнадцать - возраст триппера,
романтических заблуждений и непоправимых ошибок. Но он совершил невероятный
для малолетних придурков вроде него поступок - ушел добровольцем в
христианскую армию. За два года службы в диверсионном спецподразделении
маленький зверек превратился в по-настоящему опасное существо. Там он начал
оправдывать свою фамилию.
Потом был плен. Самсон прошел через все мыслимые и немыслимые унижения.
Он стал седым за первые трое суток. Его насиловали и пытали. У него почти
не осталось ногтей. Он подолгу просиживал в бочке с нечистотами. Иногда
охранники мочились прямо ему в лицо. В течение полугода он ежедневно ждал
смерти и действительно хотел умереть.
Когда его в конце концов положили на крест, он впервые в жизни начал
молиться. Он не знал ни одной НАСТОЯЩЕЙ молитвы, и ему пришлось изобрести
ее для себя. Он молился тому, кто принес в этот мир свет абсолютной
ненависти - настолько яркий, что сияние проникло даже в голову такого
тупицы, каким был Могила... И было ему откровение. Он понял, откуда
проистекают все беды.
Его молитва на кресте могла показаться верхом богохульства, но сейчас
дьякон понимал, что ни разу после того случая он не был так искренен и
экстатичен. То было сильнейшее религиозное переживание, перевернувшее всю
его жизнь.
Мольба возымела действие. Казнь была отменена; Могилу обменяли на
вражеского агента. Буквально через несколько часов после чудесного спасения
Самсон дезертировал, и больше он не воевал ни под чьими знаменами, кроме
незримого знамени собственной веры. Зато в этом деле молодой дьякон достиг
исключительной изощренности и совершенства. Учеба в семинарии подвела
фундамент под его шаткие убеждения.
Под угрозой смерти он вручил свою судьбу высшему Существу, и Существо
не обмануло его надежд. С тех пор он уже не принадлежал себе и не
распоряжался личным временем. Глядя на свои руки, он видел симметрично
расположенные кресты на обеих ладонях - там, где обрывались "линии жизни".
* * *
Днем он служил в церкви, но его истинное служение протекало далеко от
святых стен - в непотребных местах, обильно политых кровью неисправимых
грешников. Ему понадобилось три года, чтобы создать секту. Сейчас число
его сторонников доходило до двух сотен, тем не менее по ночам он всегда
работал в одиночку. Риск был огромным, зато отвечал дьякон только перед
тем парнем, который побывал на кресте задолго до него и полностью испил
чашу страдания.
Его богоугодная деятельность не осталась незамеченной. Когда Могиле
предложили вступить в Ассоциацию, он решил, что большого вреда от этого не
будет, а польза может оказаться огромной. Если начинались "неприятности"
с властями, член Ассоциации мог рассчитывать на хороших адвокатов, круглую
сумму для освобождения под залог, неприкосновенность собственных счетов,
пособие семье, снисходительность судей. До отсидки доходило редко и только
в особо тяжелых случаях, а до Озоновой Дыры - никогда. Вступительный взнос
оказался смехотворным, процент от выручки - менее, чем божеским; поэтому
не возникало ни малейших поводов для конфликтов.
Существовало только одно табу - правительственные караваны класса
"0". Это означало усиленную охрану из странных молчаливых ребят со
счетчиками Гейгера - ребят, которые почему-то никогда не останавливались,
чтобы справить нужду (на местном жаргоне их называли "артишоками"). Могила
принял этот запрет совершенно равнодушно - его не интересовал обогащенный
уран.
Вполне возможно, что на самом верху в Ассоциации заправляла какая-нибудь
шишка из правительства. Дьякона это также мало волновало, хотя и отдавало
редким цинизмом. На его схоластическом языке это называлось "использовать
неизбежное мирское зло во благо святой цели".
Теперь он принадлежал к элите тайного промысла. Опека Ассоциации
была ненавязчивой и минимальной. Дьякону нравилось иметь дело с тенями
на экране компьютера или бесплотными голосами в телефонной трубке. Крайне
редко его просили о чем-либо; сам он не просил никогда. Он интуитивно
понимал глубинную суть кодекса молчания.
Ассоциация... Он часто думал о ней. Закрытая организация. Почти
рыцарский Орден. Лига джентльменов. Своего рода клуб для избранных, члены
которого не имели ничего общего с великосветскими хлыщами. А дьякон,
возможно, был лучшим из всех. Самым быстрым. Самым осторожным и
жизнеспособным. Самым беспощадным.
Принадлежность к Ассоциации не означала, что Могила разделил с кем-то
тяжесть своей ответственности и опасность работы. Его не одолевало суетное
тщеславие, и он не нуждался в компании. Он действовал соло - это было
свидетельство его высшей квалификации, последняя стадия в эволюции боевой
биологической машины, означавшая предельный контроль над телом, мозгом,
нервами; почти совершенное состояние духа, граничащее с неуязвимостью.
У дьякона, например, никогда не потели ладони, а частота пульса не
превышала восьмидесяти ударов в минуту даже в стрессовых ситуациях. Он мог
бы поставить в тупик детектор лжи. Кроме того, он до тонкостей изучил
человеческую психологию. Церковная паства и народец свободных зон были
самыми подходящими объектами для любых экспериментов. И все же он сознавал
свое полное ничтожество в сравнении с Тем, который снял его с креста.
Абсолютное совершенство недостижимо - ведь совершенные живут вечно,
считал Самсон, и тут он был прав. Абсолютному совершенству место на небесах,
а не на грешной земле. Дьякон оставался реалистом: парни вроде него умирали
слишком часто. Что же касается психологии, то к черту теорию! Гораздо важнее
разбираться в мотивах и подсознательных импульсах, а в этих нюансах Могила
мог дать сто очков вперед любому практикующему чистоплюю-психоаналитику. Как
правило, мотивы человеческих поступков были до смешного примитивными. Иногда
дьякон спрашивал себя, как обстоит дело с его собственными "импульсами".
Он не рефлексировал долго. Судя по тому, что он все еще оставался живым, с
ним все было в полном порядке.
Он предпочитал уединение, независимость; ему нравилось "находиться
в пути" и еще то особенное ощущение легкого голода, которое заставляет
волка покидать логово. И, как волк, Самсон всегда возвращался, принося
в зубах добычу для своей самки и детеныша. Те не подозревали о его истинных
занятиях. Жена считала его кем-то вроде тайного агента Синода. Спутать
матерого зверя со сторожевой шавкой - подумать только! Впрочем, дьякон
ценил в своей женщине именно эту редчайшую черту - наивность. Он отдыхал
в ее объятиях от мира, в котором наивности безусловно не было места. И даже
любил ее - по-своему. И посмеивался про себя - беззлобно. А пацан еще был
слишком мал, чтобы видеть вещи в безжалостно реальном свете...
* * *
До его чутких ушей донесся шум двигателя тяжелого грузовика. Тот пер
в одиночку. Водитель - или безумец, или болван. В любом случае такого нельзя
было пропустить. Кроме всего прочего, дьякон считал себя еще и санитаром
чертовски несовершенного общества.
Он снял руку с Библии, положил ее в карман, надел очки с закопченными
стеклами и поднял "абакан". Установил переводчик режимов в положение
короткой очереди с отсечкой. Это был его фирменный стиль: одна очередь на
одного клиента. Следующие пятнадцать секунд он вообще ни о чем не думал.
Призрачный свет... Черные стволы, окутанные сединой... Капли воды,
блестящие, как алмазы... Невидимая сеть пространства, связующая все кругом...
Первые проявления неотвратимости...
Нарастающий рев. Оборвавшийся крик. Только что кто-то мгновенно умер
под колесами. Завидная смерть. И еще один повод восстановить справедливость.
Грузовик ворвался на мост, почти не замедлив хода. Прицеп тяжело
громыхнул. Из-под широких покрышек мерцающими веерами летела грязь. Фары
посылали вперед шесть снопов слепящего света. Красноватая полутьма,
накатывающаяся следом, настигала и пожирала разбегающиеся тени. Две трубы
по обе стороны кабины извергали в небеса дымящуюся полупереваренную отраву...
В точно выверенный момент дьякон сделал легкое движение рукой. В ту же
секунду справа от него и за спиной вспыхнула осветительная ракета.
Это было похоже на ядерный взрыв в миниатюре. Радиоуправляемое
устройство сработало безукоризненно. Источник мощностью в миллионы люменов
завис на высоте два с половиной метра над покрытием в дальнем конце моста
и медленно опускался вниз. Водитель грузовика неизбежно должен был
ослепнуть как минимум на несколько секунд.
Дьякон увидел все, что хотел, и даже больше. Он улыбнулся. Эта улыбка
выразила бесконечную, неутолимую, леденящую ненависть. На него надвигался
зверь Апокалипсиса.
Голова у зверя была только одна, зато все остальное в наличии: рога,
раскаленная пасть, смертельная (но исцеленная!) рана на морде, сверкающие
диадимы и даже имена богохульные. Тварь оказалась багрово-черной,
бронированной, гремящей, а в ее восьми желудках плескалась и сгорала
миллионолетняя гниль...
Несмотря на богатое воображение, дьякон моментально вернулся туда, где
он обладал кое-какими скромными возможностями, - в реальность грубых
механических аналогий.
Улыбка примерзла к его губам и превратилась в оскал черепа. Или в
гримасу существа, навеки разочаровавшегося в постигшей его судьбе.
За ничтожную долю секунды он успел разглядеть лицо водителя сквозь
узкую щель в зашторенном лобовом стекле, желтые треугольники внутри желтого
кольца, дьявольские звезды на обтекателе. Это был запрещенный объект охоты.
Вероятно, дурная овца, отбившаяся от стада... Дьякон снял палец со
спускового крючка.
Но что-то не давало ему покоя, не отпускало, занозой засело в
подсознании. Что-то было не так... Самсон смотрел, не мигая, на стремительно
надвигающегося монстра. Решетка радиатора, рассекающая воздух; адское пламя,
полыхающее в трубах; зеркала, отражающие красные зрачки катафотов; кроличьи
лапки, судорожно бьющиеся о мрак; глубокие лилово-черные тени, запекшиеся в
глазницах и ноздрях человека, блестящие зубы...
ЗУБЫ?!!
О, Господи! Спаси и помилуй нас всех!!!
Дьякону показалось, что у него остановилось сердце. Но он ни на секунду
не усомнился в ясности своего рассудка. Его разум совершил мгновенный прыжок
через пропасть невероятного. На другом берегу могло происходить все что
угодно. То было измерение проклятой магии, блевотных месс, богопротивных
чудес.
Там мог существовать, например, смеющийся водитель с металлическими
зубами. Заколдованный черный всадник верхом на звере. Возможно, неуязвимый.
Одержимое существо, везущее сквозь ночь смертельный груз. И все это - под
рев казачьего хора, извергаемый акустическими системами...
Мгновение спустя дьякон принял решение. Это было нелегко, но трудность
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг