же, существовала грань, за которой любые слова звучат фальшиво или ничего
не выражают. Остается только молчание и близость -- если повезет и кто-то
в эту самую минуту есть рядом. Если не повезет -- одиночество, тогда уже
неизбывное...
Дине повезло, и она не знала, кого благодарить за это -- судьбу, случай,
Марка или саму себя. "Я заслужила семейное счастье, ведь я хорошая девочка.
Я никому не сделала ничего плохого. Даже в мыслях..."
Хорошая девочка поставила чашку на столик.
-- Эй, пьяница, ты еще не спишь?
* * *
Он медленно раздел ее при слабом свете ночника и начал целовать каждый
синяк на бронзовой коже.
-- Может быть, тебе неприятно? -- спросила она. Это была игра. Она
догадывалась, что ему приятно.
-- Омерзительно, -- сказал он. -- Похоже на татуировки.
Они расхохотались.
-- А ты хотел бы?..
-- Конечно. Здесь... И здесь... И здесь... И вот здесь...
Он обозначил места легкими прикосновениями губ. Потом его язык проник
глубже, и ей стало совсем хорошо.
* * *
Марк отправился принять душ, а Дина лежала, глядя в потолок, по
которому скользили тени. Из приоткрытого окна веяло прохладой. Шумели
деревья, но сейчас в этих звуках не было угрозы.
Ровно в полночь по местному каналу начали передавать новости. Дина
поленилась встать, чтобы выключить телевизор. Сообщение об урагане,
пронесшемся над центральной и северо-западной частями города узкой полосой,
занимало главное место. Метеорологи недоумевали -- и это еще мягко сказано.
Она слушала вполуха лепет корреспондентов и думала о своем. Спросили бы
лучше у нее -- она бы им такого порассказала об этом чертовом катаклизме!
Но теперь -- все. "Я труп, -- думала она. -- Глиняная кукла. Меня разбили
и слепили заново. Сил нет. И не будет, как минимум, до одиннадцати утра.
Ох, этот Марк со своими штучками! Не встану, даже если Янчик... Нет, милая,
куда ты денешься! Встанешь и побежишь, как миленькая. Невзирая на то, что
муж рядом..."
"Восемь человек погибли. Двадцать девять пострадавших доставлены в
городские больницы; одиннадцать из них находятся в тяжелом состоянии..."
Когда Дина услышала это, у нее перехватило горло. Восемь трупов. Их
могло быть десять. Вот так иногда заканчиваются прогулки прекрасным майским
днем. Нелепость смерти не укладывается в голове, но от этого не легче. Она
зажмурилась, чтобы не заплакать. Запоздалая реакция на нервное
перенапряжение... В темноте под веками медленно вращалось красное пятно с
надписью "Lucky Strike". "Что вы курите? -- "Лаки Страйк". Угощайтесь.
-- Спасибо. Можно я возьму две? -- Конечно. Травитесь на здоровье..."
"Что со мной? Неужели определенное сочетание букв будет каждый раз
запускать в мозгу один и тот же документальный фильм, включать болезненные
воспоминания? Неужели по ночам будет сниться одно и то же: темная аллея,
рев ветра, медленный полет щита, ужасный скрежет перед самым концом?.."
"...Не выяснено, что стало причиной гибели еще одного человека, труп
которого был обнаружен..."
Она резко села и почувствовала, как заныла спина. Уставилась в
телевизор. На экране проплывали какие-то тени. Дина вытерла слезы, чтобы
увидеть хоть что-нибудь. Снимали, когда уже стемнело, и вдобавок на ходу.
Луч подсветки последовательно выхватывал из темноты стволы, перевернутые
скамейки, обломанные сучья, сломанные деревья, заросли смятого кустарника,
прибитую градом траву... Наконец, впереди появилось что-то похожее на кучу
хлама, прикрытого брезентом. Только это был не брезент, а зеленый макинтош.
Когда видел главное, ошибиться невозможно. Дина оцепенела. "Я тут
ни при чем", -- мысль казалась нелепой и все же... Разве существовала
какая-то связь между нею и тем человеком? Дине не хотелось этого, однако
связь была, и возникало предчувствие, что краткий контакт вовлек женщину в
чужую темную игру, правил которой она не понимала и не могла понимать.
"...Личность погибшего не установлена. Возможно, неизвестный скончался
от сердечного приступа. Не исключается также передозировка наркотиков,
поскольку при нем найден шприц и ампулы с пока еще не идентифицированным
препаратом..."
Она не может оторваться от картинки на экране. Слишком белая рука торчит
из рукава. Потом все заслоняет фигура человека в штатском, который предлагает
оператору отойти подальше. Другие уже натягивают сверкающую ленту; по ту
сторону барьера -- только профессионалы. Однако они ни о чем не догадываются.
И они ничего не поймут. В отличие от них Дина знает, что человека в зеленом
макинтоше убили, хотя и неведомо каким способом.
Но КТО убил или ЧТО убило -- вот этого она не узнает никогда.
3. МАРК
В Новогоднюю ночь 2*** года клуб "Фламинго", естественно, был открыт
до утра. Марк предпочел бы провести эту ночь дома, с Диной и Яном. Весь
день накануне его одолевали дурные предчувствия. Ничего определенного --
блажь, переутомление, расстроенные нервишки. В крайнем случае, он мог бы
сказаться больным. Пришлось напомнить самому себе, что безработных музыкантов
полно и многие из них ничем не хуже его. Кое-кто наверняка лучше, -- просто
ему повезло. А когда повезло, то человеку остается вцепиться в удачу зубами
и обеими руками и держаться до последнего. И ни в коем случае не искушать
судьбу. Не плевать против ветра. Не мочиться в колодец. Наслаждаться тем,
что имеешь, -- до следующей черной полосы. И надеяться, что своей цепкостью
и сосредоточенностью отодвинул день расплаты подальше...
Деньги, деньги. Старая песенка. Все упиралось в деньги. В тот год деньги
нужны были, чтобы отдать Яна в приличную школу. Марк подсчитал, что сможет
оплатить обучение, если начнет откладывать с самой зимы. Динка в своем
турагентстве зарабатывала ровно столько, сколько требовалось на текущие
расходы. При этом за последние годы они сами никуда не выезжали на отдых.
Марк имел всего по одному выходному в неделю, да и то по понедельникам.
Деньги. Чертовы бумажки. Группа как раз играла "Любовь, жизнь и
деньги" Диксона и Глоувера. Мягкую и очень длинную версию. Чарли --
чернокожий из Денвера -- пел без надрыва. Он уже понял: все не так уж важно.
Чарли был неизлечимо болен и знал, что скоро уйдет на покой. Для него многое
утратило былое значение. Но не для Марка. В промежутках между саксофонными
соло у того был повод еще раз подумать о главных вещах. Блюз облекал вялые
размышления в куда более красивую форму. Двенадцать с половиной минут
медленного полета -- и ты снова на грешной земле. Возвращение неизбежно.
У тебя есть жизнь и даже любовь (восемь лет вместе -- это не шутка!), а вот
с деньгами -- вечные проблемы. Из-за необходимости добывать их ты не
принадлежишь самому себе. Валялся бы сейчас с Динкой где-нибудь на теплом
песочке...
Он усилием воли прервал эти мазохистские фантазии. Старые вещи он играл
свободно, как бы не вполне присутствуя здесь. При этом музыка не была для
него формой эскапизма. Скорее, иной формой существования. Он будто сам
превращался в вибрацию. Возможно, это было одним из доступных лично ему
способов заглянуть в вечность через черный ход. Или разновидностью
подпитки -- естественной потребностью и необходимостью для всякой живой
твари...
Во время длинных импровизаций легкая отстраненность даже помогала.
С каждой нотой он все глубже увязал в трясине, чаще всего не знал заранее,
как выберется, и вдруг все разрешалось само собой, в силу присутствия некоей
основы, объединяющей все и всех на этой земле. Похоже на бег в темноте по
незнакомой местности. Быстрый бег, при котором каждый шаг чреват опасностью.
Оступишься -- и рухнет карточный домик гармонии, порвутся ветхие сети,
удерживающие и придающие форму хаосу. Но если думать об этом, обязательно
упадешь в яму или наткнешься на пень и сломаешь ногу. Если же бежишь
самозабвенно, с абсолютной, бездумной уверенностью, то все будет в порядке.
Сам получишь кайф и, может быть, кому-то еще придется по вкусу то, как ты
несешься, сломя голову.
Эмоции напрокат -- вот и вся музыка. Богатый и счастливый, если он еще
не покрылся непробиваемым слоем жира и самодовольства, может ненадолго
ощутить, каково это -- быть нищим, одиноким и неприкаянным. Услышать
тоскливый вой бродячего пса на луну -- преображенный и положенный на ноты.
Или наоборот -- получить безвредную инъекцию радости. Происходит передача
вибраций, от которых всем становится лучше или, по крайней мере, ощущаешь
соприкосновение в каком-то другом слое жизни и чувствуешь -- ты не один.
Точнее, не ВСЕГДА один...
Благополучные и сытые люди, сидящие в зале, пришли сюда не затем, чтобы
рисковать чем-то или расстраиваться всерьез. Они пришли расслабиться и
отдохнуть после тяжелого дня. Весь персонал "Фламинго" знал, что для этого
нужно. И Марк тоже знал. Благополучные и сытые не любят, когда их гладят
против шерсти. Блюз в миноре годится только как аперитив. Для нормального
пищеварения. Затем последуют жирные блюда из обширного меню поп-джаза...
Марк ничего не имел против клиентов клуба. В конце концов, кое-что из
их глубоких вместительных карманов перепадало и ему. Они жили хорошо и давали
сносно жить другим. Это был в высшей степени гуманный расклад. Лучше уже
не бывает. Когда кому-то хочется изобрести совершенство, все заканчивается
резней. У Марка хватило ума понять, что так устроена жизнь, и не дергаться.
Он делал свое дело, ублажая более удачливых ребят с ихними проститутками,
порой сам чувствовал себя проституткой (причем, одной из самых дешевых) и
ждал, когда судьба улыбнется ему. При мысли, что можно не дождаться,
охватывал страх и презрение к себе. Но потом все проходило...
В ту праздничную ночь он получил предложение, которое могло радикально
изменить все. Правда, гримаса судьбы была больше похожа на ухмылку
пресловутого ростовщика, выдавшего кредит под немыслимые проценты.
* * *
К пяти утра он был выжат, как лимон. Ему всего тридцать шесть, а
здоровье уже растрачено. И шило почти все время торчало под сердцем --
малюсенькое шило, еще только дающее знать о себе. Ничего удивительного -- он
забыл, когда жил в нормальном ритме, не путая дни и ночи, не лакая кофе
лошадиными дозами, не подстегивая себя всякой дрянью, от которой собственные
мозги кажутся пачкой старых мятых писем, написанных самому себе в забытые
времена и теперь сгорающих внутри металлического чайника...
В начале шестого подъехали освободившиеся ребята из "Центуриона",
а в зале обнаружился заезжий суперстар. В общем, назревал джем, о котором
хозяин наверняка позаботился заранее. Пока техники ставили дополнительные
микрофоны и делали звук, выдалась передышка минут на пятнадцать. Народ
повалил в бар, а Марк с клавишником Гошей отправились перекурить и заодно
хлебнуть кофе.
Гоша был музыкантом от бога. Музыка являлась для него пищей и постоянной
любовницей, которой он оставался верен при любых обстоятельствах. Вероятно,
он ощущал жизнь по-настоящему только тогда, когда играл или лежал в постели
с женщиной. Остальное время было для него лишь бесплодным скучным ожиданием
в преддверии гармоничного сочетания звуков или оргазма. Впрочем, хозяин
"Фламинго" сумел выдрессировать его и сделать послушным, вполне управляемым
мальчиком. Первый и последний конфликт между ними произошел в тот вечер,
когда Гоша явился в клуб в майке с надписью: "Если бы дураки имели крылья,
это место было бы аэропортом". Никто не знал в точности, что произошло
(разговор происходил в офисе босса), но с тех пор за роялем или "роландом"
неизменно восседало чучело, запакованное в строгий вечерний костюм.
Удобнее всего было выпить кофе на кухне. Пока они шли по длинному
коридору к задней двери заведения, Марк сообразил, что ему надо в сортир.
"Я жду", -- сказал Гоша, прикуривая на ходу от новой золотой зажигалки.
Зажигалки менялись часто; соответственно, менялись и дарственные надписи.
Гоша был большим специалистом по скучающим богатым бабенкам и не раз
посмеивался над "моногамностью" Марка. Тот, конечно, тоже не был святым,
но Дина до сих пор устраивала его во всех отношениях.
В дверях туалета он столкнулся с изысканно одетым мужчиной, явно
только что нюхнувшим кокса, вошел внутрь и с чувством облегчения воздвигся
над писсуаром. Мочась в чистейшую, белую, благоухающую освежителем и
причудливо изогнутую раковину, он думал о том, до чего же быстро человек
привыкает к хорошему. При этом невольно вспоминались загаженные отхожие
места во всех кабаках, кафе и клубах, где ему приходилось когда-либо
работать. От частностей он перешел к общему.
Еще каких-нибудь пять лет назад более-менее длительное существование
клубов, подобных "Фламинго", казалось почти невозможным. То есть
существовать они, конечно, могли -- по чьей-то барской причуде или для
отмывания бабок. Ни о какой "окупаемости" не могло быть и речи. Поскольку
стабильных причуд и надежной, долговременной крыши не было,
клубы-однодневки открывались с большой помпой и пару месяцев держались
на приличном уровне, после чего сразу закрывались или постепенно скатывались
в трясину самого дурного вкуса. Это проявлялось во всем: в качестве кухни,
в состоянии сортиров, в музыке, которая в них звучала, а главным образом, в
клиентуре.
При воспоминании о клиентуре Марк содрогнулся. Один раз его самого
чуть не зарезали, и дважды он был свидетелем того, как в сортирах находили
еще теплые трупы. Да, то были поганые денечки. Труд стоил дешево, а жизнь --
еще дешевле. Кабацкий, лихой, кровавый загул. Звериные потасовки. Глубочайший
дисбаланс между запросами и потреблением... Все объяснялось тем, что, как
правило, у нормальных людей денег было мало. А богатые толстолобики
нуждались в своеобразных развлечениях. Они явно обладали другим диапазоном
восприятия -- часто смещенным в такую область, куда Марк не мог проникнуть,
сколько ни пытался. На радио, ТВ и в засоренных ими мозгах царило засилье
самой гнусной попсятины и полублатного романса. Чем тупее, тем лучше
продается -- правило становилось почти универсальным. Бытие определяло
сознание, но еще лучше работала обратная связь.
Впрочем, толстолобики тоже прогрессировали, не говоря уже о следующем
поколении, гораздо более цивилизованном. Мелкие зверьки и крупные звери,
пересаженные в искусственно созданный постбуржуазный зоопарк, прекрасно
приспособились к новым условиям и успешно размножались. Поскольку жратвы
хватало всем, отпала необходимость рвать друг другу глотки. Можно было
позволить себе благородство и благочестие. Некоторые настолько сжились с
этой ролью, что уже не мыслили себя вне ее. Тем лучше. Жизнь постепенно
становилась спокойной и комфортной.
И бывших люмпенов быстро разворачивало лицом к ценностям среднего
класса, включая музыку для среднего класса, книги для среднего класса, одежду
и аксессуары для среднего класса, спортивные клубы для среднего класса и даже
образ мыслей среднего класса. Надежность, солидность, конформизм,
респектабельность, уверенность в будущем... Неплохие свойства, особенно,
если они подкреплены соответствующим счетом в банке.
Марк не мог этим похвастаться, однако и его потребности возросли
пропорционально изменению общего уровня. Когда родился Ян, они с Динкой жили
в двухкомнатной квартирке с тесной кухней, а о машине они даже не мечтали --
та была им просто не нужна. Теперь у них большая четырехкомнатная квартира в
тихом районе, у него -- "фиат", а у жены -- маленький "форд-ка". Но даже
если они с Диной пересядут на велосипеды, а он продаст свой, не самый дешевый
тенор фирмы "L.A.Sax", денег все равно не хватит, чтобы оплатить приличное
образование.
И при этом он ощущает, что "держать планку" становится труднее и
труднее с каждым днем. Гонка без финиша изматывает. Приходится все время
бежать вверх по эскалатору, съезжающему вниз, -- ради будущего ребенка и
собственного будущего. Правда, теперь он уже называет это про себя не
"будущим", а "обеспеченной старостью". Печально. Во что он превратил
свою жизнь? Впрочем, взрослея, все его друзья постепенно превращались в тех,
кого ненавидели или даже презирали в юности. В богатых самодовольных жлобов,
или в скучных отцов семейств, или в спивающихся нытиков, или в истеричных
мамочек, а все вместе -- в стадо ТЕХ, КОМУ ЕСТЬ ЧТО ТЕРЯТЬ, в баранов,
увешанных лапшой, щедро и круглосуточно производимой телеящиком и прочими
органами выделения СИСТЕМЫ. А если кто-то избегал подобной участи, то
становился изгоем, преступником или ходячим воплощением инфантилизма,
абсолютно бессильным и бесплодным. Выбор невелик: меняйся -- или система
перемелет твои косточки. Но уж душу-то возьмет точно, в любом случае.
И Марк тоже пережил незаметную для него самого трансформацию. Как
сильно изменились приоритеты в период с двадцати пяти до тридцати пяти лет!
До тридцати он жадно схватывал и щедро отдавал. Затем вокруг образовался
незримый кокон, отделивший его от остальных людей и воспрепятствовавший
непосредственному контакту с миром. Вначале кокон состоял из тончайших нитей
и был почти незаметен, потом становился все более плотным и прочным. К
тридцати пяти Марк был туго спеленут и, как ему казалось, надежно защищен от
всего -- от ударов судьбы, чрезмерных эмоциональных потрясений, человеческой
подлости, а заодно и от чистой радости. Усталость, легкая горечь, скепсис --
вот удел всех разочаровавшихся и не обладающих достаточной пробивной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг