приказ. Он подождал еще минут десять, а потом пошел взглянуть на то, что
сделали чужие покорные руки.
В одном из темных закоулков дворца ему показали тело охранника,
который был единственным свидетелем его разговора с Грегором. Вокруг шеи
мертвеца пролегла тонкая багровая полоса. Император коснулся еще теплой
кожи трупа и закрыл его выпученные глаза.
Он с облегчением почувствовал, как улетучивается тревога. К нему
опять возвращалось то, что не купишь ни за какие сокровища мира, -
безупречный и безмятежный покой.
То, что пытался разрушить Грегор.
Покой.
Глава третья
Принцесса Тайла была юной, хрупкой, неискушенной в дворцовых интригах
и не понимала, чего от нее хотят. Вначале отец объявил о своем решении
отправить ее в женский монастырь, и одно это расстроило девушку до слез.
Она знала, что такое жизнь среди монахинь. Ее ожидали скучные уроки по
богословию и демонологии, еще более скучные молитвы, однообразные дни,
похожие на годы, и спертый воздух келий, в которых можно считать себя
похороненной заживо...
А чуть позже появился страшный низенький человек. От его рук пахло
сырой землей и мертвыми насекомыми. Он принялся раскладывать перед нею
какие-то инструменты, не менее отвратительные, чем он сам. Ей сказали, что
это врач, но гораздо больше неизвестный был похож на могильщика. Тайла
увидела край бумажного листа, торчавшего из его потертого черного
саквояжа. Лист был исписан рваными лесенками гексаграмм. Принцесса
изумилась; потом оказалось, что и это одобрено Императором. Человек в
зеленом плаще взял своими влажными пальцами ее бледную анемичную руку и
долго прощупывал, всматриваясь в сложный и едва заметный рисунок вен...
Тайла не успела испугаться. Она слишком привыкла к безопасности, к
тому, что во дворце ей ничего не угрожает. Она испытывала только
брезгливость, пока ее не схватили цепкие руки служанок. Эти женщины,
которые всегда были вкрадчиво-угодливы и ласковы с нею, вдруг оказались
сильными и жестокими.
Тайла пыталась вырваться, но тщетно билась в удерживавших ее тисках.
Одноглазый мужчина прятал за спиной какой-то предмет с пожелтевшей
костяной рукояткой. Ее последней мыслью было, что она видит дурной сон, а
потом перед нею заблестела кривая игла. Игла приближалась к ее белой
подрагивающей руке.
Боль была ничто по сравнению с пронзившим ее сердце страхом. Она
увидела темную вязкую жидкость, ползущую внутри прозрачной трубки, и
обморок, наконец, позволил Тайле исчезнуть.
Глава четвертая
Человек по имени Вальц был убийцей и никогда не жалел об этом. Он
достиг совершенства в своем ремесле. Единственное, о чем приходилось
сожалеть, это о том, что мало кто мог оценить его искусство. Разве что...
жертвы, но вспышка их чувств длилась недолго - минуты, иногда часы. Самому
Вальцу хватало впечатлений, полученных при созерцании смерти, в лучшем
случае до утра.
Еще его искусство покорило тех, кто охотился за ним, - сторожевых
псов закона - но совсем по-иному. Оно ужаснуло их, как ужасало мирных
пугливых обывателей, и сделало вечными спутниками Вальца, его
последователями и преследователями.
В конце концов, они загнали убийцу в угол, и этим лишили себя красоты
и тайны. Он не обижался на них - он был горд тем, что познал вещи, к
которым другим людям не дано прикоснуться. Вещи, о которых некоторые
боятся даже думать...
Вальц до сих пор не мог понять, как он попал в лапы императорских
ищеек. Должно быть, его конец был предопределен свыше, и было бы глупо
сопротивляться Истинной Силе. Нет, Вальц оказался не настолько самонадеян.
Он был совершенным орудием смерти, он избегал немыслимых ловушек, но
теперь его время кончилось. Его приговорили к казни через повешение, и он
пришел к выводу, что ничего не имеет против. Если в загробном мире ему
суждено встретиться со своими жертвами, и у них будут глаза (в чем Вальц
сильно сомневался), он преспокойно посмотрит в эти глаза своим ясным
чистым взором, и может быть, даже ТАМ ему снова захочется убить...
Вальц улыбнулся своим мыслям. Холод и сырость царили в камере, в
которую заточили узника тупые животные, лишенные чувства прекрасного, но
это нисколько не беспокоило его. Как и цепи, сковывавшие руки, ноги и
скрепленные на поясе. Они стесняли движения, но были не в состоянии
помешать полету его фантазии.
Вместо покрытых плесенью стен он видел сны: юное девичье тело под
голубой луной - целый мир, облитый волшебным светом; рельеф с холмами,
впадинами, равнинами - и Вальц перекраивал этот мир своим острым, как
бритва, ножом... Или другое: старуха, задолжавшая костлявой несколько лет,
и Вальц помогал смерти получить свое. Или мужчина в расцвете сил; удача,
богатство, любовь - часто этого достаточно, чтобы забыть о собственном
ничтожестве. Вальц просто напоминал о тщете существования и возвращал
забывшегося в прах...
Собственную казнь он тоже собирался превратить в мимолетное, но
запоминающееся произведение искусства. У него это почти получилось. Утром
его вывели наружу и яркое солнце ослепило его. Потом приговоренного везли
по улицам в какой-то клетке, и люди бросали в него оскорбления, птичьи
экскременты и гнилые фрукты, а он безмятежно улыбался им, снова
обнаружившим свою тупость и трусость. Его улыбка постепенно возымела
парализующее действие. Многим она внушала необъяснимый страх.
Вальца втащили на эшафот - цепи мешали ему взойти по ступенькам.
Отсюда он окинул взглядом притихшее людское море. По обе стороны от
эшафота выстроились имперские солдаты. Вдали, на краю одной из самых
больших площадей Моско, были видны темные коробочки карет; из окошек за
ним наблюдали бледные настороженные лица.
Вальц улыбнулся распорядителю казни, как родному брату, пришедшему на
помощь в трудную минуту. С него сняли цепи. Законник выкрикивал что-то в
пронизанный светом воздух, а потом осведомился о его, Вальца, последнем
желании.
У Вальца было последнее желание. Он попросил приблизиться к краю
эшафота. Здесь он опустил штаны и начал мочиться. Тугая струя выгнулась
дугой, орошая первые ряды. Толпа отхлынула, но стоявшие сзади сдержали
натиск передних, и тем не удалось отодвинуться так далеко, как хотелось
бы.
Палач ударил Вальца между лопаток, схватил за шею и грубо толкнул к
виселице. Убийца отказался от мешка, стал на люк, который должен был
провалиться под его ногами, и ощутил щекочущее прикосновение веревки. Он
по-детски засмеялся и подставил лицо теплым лучам солнца. Все эти люди
желали ему зла, но он не верил, что ТАМ будет хуже...
Секунды звенящей тишины. Металлический лязг, судорожный вдох, уже
неразличимый хруст шейных позвонков. Конечности повешенного дернулись
несколько раз, как у балаганного клоуна. Одна чувствительная дама упала в
обморок.
Сопровождаемый проклятиями, Вальц отправился навстречу своей мечте.
Смерть встретила его мгновением боли и ласковой бархатной тьмой...
* * *
Поднявшийся к ночи ветер раскачивал труп на опустевшей площади.
Вороны терпеливо ждали на крышах ближайших домов; самые смелые из них уже
сидели на перекладине виселицы. Им внушала некоторые опасения странная
подвижность мертвеца. Казалось, что он шевелит руками; во всяком случае,
руками явно шевелила его длинная вытянутая тень.
Вороны ждали долго... Когда начал гаснуть свет в окнах, обращенных к
площади, исчезла и страшная тень. Одна из птиц прыгнула на голову трупа.
И... ничего не случилось. Теперь они раскачивались вместе, и ворона даже
находила в этом какое-то удовольствие. Она нацелилась клювом в приоткрытый
и остекленевший левый глаз, который заманчиво поблескивал, будто осколок
зеркала. Ее спугнул раздавшийся поблизости стук копыт.
Черный тяжелый экипаж, запряженный четверкой, ворвался на площадь. Он
был похож на катафалк, но люди, прибывшие в нем, были из другого
департамента. Они имели всего лишь четыре глаза на троих, и это не могло
быть случайным совпадением.
Неизвестные действовали быстро и слаженно. Кинжал перепилил толстую
мохнатую веревку, и шесть рук подхватили мертвеца. Когда его сносили с
эшафота, свернутая набок голова сильно ударилась о ступеньку.
- Осторожнее, болваны! - прошипел глухой голос из кареты.
Края рваной раны на голове Вальца разошлись, но крови не было. Трое
бережно погрузили труп в экипаж. Разгоряченные кони повлекли его за собой
в глубокое ущелье улицы. Вся операция заняла не больше минуты. Так, в
нарушение обычая, согласно которому преступник должен был болтаться на
виселице три дня, труп повешенного был снят в первую же ночь после казни.
Разочарованные вороны снялись с насиженных мест и растворились в
темноте.
Глава пятая
Приор Нового Доминиканского Ордена Преподобный Ансельм считал свою
смерть отвратительной и бессмысленной. Его попросту зарезали, как ягненка.
Сзади. Жертвенным ножом.
В краткие мгновения, пока его сознание рассыпалось широким веером,
превратилось в истекающую мукой черную звезду и наконец погасло,
свернувшись в точку, он успел испытать многое: и сожаление по поводу
утраченной жизни, и тоску по всем радостям - плотским и духовным - которых
он не успел познать, и горечь обманутого человека, и ненависть к
обманувшему, и все-таки радость оттого, что умирал он, не страдая от
усиливающихся болей, как полагалось бы умереть при его болезни, а быстро и
почти безболезненно.
Не миновало его и разъедающее душу сомнение, только вот времени у
этого червя было немного. Ансельм кое-чего так и не понял. Зачем Грегор
позволил ему пересечь море, хребет Кромы и большую часть территории
Россиса? Затем, чтобы прикончить здесь? Сектант мог сделать это еще на
корабле, и рыбы в Темном Море сожрали бы хрупкую плоть доминиканца... И
все же - глупец он, глупец, потому что поверил чужеземцу. Чернокнижнику.
Твари неверной. Врагу по воспитанию и по крови...
И бессмысленно лгать себе, что желал Преподобный только пользы Ордену
и вреда исконному противнику. Ведь имел же он и надежду - пусть исчезающе
малую - что Грегор излечит его от смертельной болезни... А с этим был
связан и неизбежный мотив предательства - Ансельм позволил сектанту
ознакомиться с тайными письменами, найденными в развалинах монастыря под
Менгеном, но разве мог он быть уверен в том, что сие знание не заключает в
себе непостижимый вред? Нет, не мог. Но согласился на предложение Грегора.
Быстро.
Поспешно.
Непристойно.
И не было ему с тех пор покоя. До той секунды, пока не сверкнул за
спиной кривой жертвенный нож и не избавил от пытки, которую уготовила
людям нечистая совесть.
Ансельм умер раньше, чем плечи его коснулись сырой земли на дне
длинного металлического ящика. Острые лезвия мгновенно освободили его от
одежды. Земля была черная, влажная, рыхлая - настоящий могильный покров,
место обитания червей, идеальная среда для гниения и распада...
Дело происходило ночью, в каких-то глубоких пещерах, выбитых в
безлесных горах намного севернее Йеру-Салема, где должно было завершиться
его паломничество. Города Империи Ансельм видел лишь мельком, из окна
кареты, которую на протяжении всего пути покидал лишь по нужде. От него
скрывали все - и цель, и обстоятельства путешествия. Грегор обращался с
ним, как с пленником, и пропускал мимо ушей его вопросы. Ансельм и был
добровольным пленником, и ему приходилось не раз напоминать себе об этом.
Будто жертвенное животное, провезли его через всю страну и ввергли в
сумрачное подземелье с завязанными глазами. Выходит, для того, чтобы здесь
убить. Что ж, он должен был учитывать и такую возможность. Он знал, на что
шел. Он принял смерть молча, а если и роптал, то винил во всем себя, а не
своих богов.
Он умер и не ощутил неудобства сырой могилы. Потом она стала еще
грязнее, когда оборотни вскрыли запечатанные сосуды с кровью, привезенные
из столицы, и увлажнили его последнее ложе еще и неведомо как сохраненной
жидкостью. Земля слой за слоем - и кровь. Совсем немного - по несколько
капель в каждом слое. Преподобный покоился внутри этого отвратительного
пирога. Земля покрыла его и черной ватой застлала уши. Ее рыхлые частицы
проникли в нос, засыпали полуоткрытый рот, придавили опущенные веки...
Саркофаг накрыли прозрачной крышкой из материала, похожего на слюду,
с необычными преломляющими свойствами. Крышка была обрамлена по краю
металлом и закрывала саркофаг так плотно, что внутрь не проникал даже
воздух.
Грегор лично руководил погребением. Он пробовал пальцами землю и
отмерял по каплям кровь. Монета в его левой глазнице сияла тускло, как
кусок свинца, в изменчивом факельном свете. В третий раз он прибегал к
услугам Монорельса и надеялся, что теперь достиг гораздо большего, чем
раньше. Сила и мудрость приносят удовлетворение тогда, когда они действуют
слитно с желаниями. На этот раз на чаше демонических весов лежали не
только желания сектанта, но и потребности самой жертвы. И даже -
императорского дома. Но об этом лучше не думать. Чрезмерные аппетиты
правителей иногда перерастают в безумие. Однако благодаря этим аппетитам
Грегор выторговал кровь принцессы Тайлы и труп человека, который был
известен в Моско, как Расчленитель Вальц...
Шестеро младших членов секты по знаку некроманта подняли саркофаг и
понесли его к темному зеву, из которого торчал стальной язык. Или -
согласно традиции - Голова Змеи. Голова и Хвост были определены раз и
навсегда, хотя мало чем отличались друг от друга. Никто никогда не пытался
провести саркофаг в обратном направлении. Даже Грегор допускал, что
существуют вещи, которым лучше вечно оставаться погребенными под покровом
темных пророчеств и бессознательного ужаса...
Сектанты установили саркофаг на Монорельс и удалились из пещеры. Ночь
новолуния перевалила через свой апогей. Среди застывших в немоте гор, под
тусклыми чужими звездами пустился Преподобный Ансельм в свое последнее
путешествие.
* * *
Первый сон настиг его на южной излучине Монорельса, когда Луна
приоткрыла свой диск больше, чем на две четверти. Да и был ли это сон?
Лазарь не задавал себе подобных вопросов. Просто в неописуемости небытия
вдруг забрезжило что-то: обрывки видений, которые он воспринял вполне
безразлично. В них он оставался бесплотным соглядатаем, подсматривавшим за
чужой жизнью; у него еще не были собственных чувств. Ни зависти, ни
надежды.
Он созерцал то, что никогда не снилось при жизни ни одному из его
ингредиентов. Сновидения принадлежали другим людям, но лазарь еще не
испытывал ни удивления, ни ужаса при мысли о собственном распаде. Он был
тенями, наложенными друг на друга и слившимися воедино. С помощью
стеклянной призмы можно разделить свет на разноцветные лучи, но что могло
разделить тени?..
Ему снился дворец, в котором он никогда не был. Опочивальня,
погруженная в сумрак, колышущийся балдахин, мягкое мерцание золота,
туманные пятна гобеленов... Судя по роскоши убранства, королевские или
герцогские покои. Из-под балдахина выглядывало выбеленное лицо мужчины,
очевидно, приготовившегося к ночи любви, но при этом лицо выражало
настороженность, если не испуг.
Кто-то (наверное, спящий) опустил взгляд, и лазарь увидел свои руки.
Нет, не руки, а лапы. Широкие, покрытые короткой серой шерстью, с
блестящими треугольниками когтей. Волчьи лапы. Волк в опочивальне - что бы
это значило? Возможно, демоны Селены, раздающие людям сны, перепутали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг