Hе на запад, не на север, не на юг и не к востоку -
Hас веди прямой дорогой к Тамину на дно морское,
Вниз, где Сагара чертоги, где драконы бьются в стойлах,
Где лежат в песке холодном мертвецы средь чудищ донных!
Мы и там тебя не кинем: пусть окажемся на дне мы, -
Разойдемся, забуяним, как в иные дни в тавернах,
Разнесем мы в прах чертоги океанского владыки,
Как, бывало, разносили мы портовые трактиры!
Веселись-гуляй, ребята! Брагу Сагара пригубим -
Эту темную, хмельную, эту брагу ледяную,
Солона, пьяна и стыла эта пенистая брага!
Пей же вволю, пей-залейся, наберись хмельной отваги!"
Дерек старый поклонился молодому капитану,
Старый Дерек усмехнулся, поднял верную острогу:
"Извини, Сарем, за дерзость: я, Сарем, в тебе ошибся!
Hе по глупости ты бросил этот вызов безнадежный!"
Лишь один Даман безмолвен, лишь Даман один невесел;
Так сказал Даман Сарему, опустив к настилу очи:
"Ты сказал, Сарем, что волен всякий в выборе дороги;
Так прости ж и зла не помни: я сейчас твой челн покину.
Я Бессмертным не соперник, мне с богами не тягаться.
Ждет меня невеста дома, я еще не справил свадьбы,
Hе оставил я потомства - что же, дать угаснуть роду?
Hе готов идти с тобою я в последнюю дорогу!"
Взял он лодку, в море сбросил, на друзей не подняв взгляда,
Hе смотрел на побратимов - на Сарема и команду.
Прыгнул в лодку и, не медля, оттолкнулся он от борта.
Так своих он бросил братьев, уходящих в путь последний.
А меж тем поднялся Ормен, словно башня над водами,
Поразить готовый сразу китобоев челн подвижный.
И Саремк гарпун свой кинул, метко бросил свой тяжелый,
Дерек вслед метнул острогу, а за ними и другие.
Поразил гарпуном в сердце Сарем Тамина любимца,
В глаз попал дракону Дерек верною своей острогой,
Да и все не оплошали - все остроги в цель попали.
Заревел от боли Ормен, стал он биться в страшной муке,
В щепы челн разнес в мгновенье, развалил его на части,
Лишь Сарему на прощанье крикнул Дерек клич свой старый -
И ушел на дно морское за командой и Саремом...
Ормен бился, Ормен вился, волны бил в кровавой пене,
И ушел в свои глубины, в стойла Тамина-владыки,
К Сагару ушел в пучину, чтоб от боли исцелиться,
Зализать на шкуре раны, чтоб в пучине отлежаться...
И теперь его встречают: страшен Ормен Одноглазый,
Мстит охотникам за раны, на суда он нападает;
Только смелым он не страшен, только смелых он страшится,
Потому что знают боги: гордость - это сила смертных,
Боги гордых уважают, хоть и губят за гордыню...
А Даман недолго плавал: к вечеру завидел берег,
Стал грести к нему упорно, только ближе берег не был, -
Видно, крепко держит клятва, что своей скрепил он кровью!
Пусть Сарем простил Дамана, разрешил его от клятвы, -
Видно, клятва не прощает, даже будучи прощенной!..
Так Даман доныне бьется в море с лодкой непослушной,
В море броситься не может и достичь не в силах брега.
Часто видят за метелью лодку утлую Дамана,
Часто слышат крик печальный сквозь метели завыванье...
Боги жизнь его не гасят: это - плата за покорность;
Hо не дарят и забвенья: это - плата за измену.
Пейте, братья, за Сарема! За того поднимем кубки,
Кто Бессмертным бросил вызов, показал им силу смертных!
Пьем за тех, кто ходит в море, кто судьбе бросает вызов,
Пьем за тех, кто верен клятве, кто в беде не оставляет!
Пьем за гордых, пьем за дерзких, пьем за братство и за верность!
Пьем за море и победу! Поднимите кубки, братья!
Погребение Амира Даремона Терембара (Амира II)
(из "Книги рода Терема" ("Терембари-баранатака"))
пер. с атахас-бадари П.Александровича (1988)
...В пятую стражу взревели двурогие трубы
а стенах дворца. Hа Зеркальной
башне вспышнул костер, возвещая кончину владыки
Ярким огнем и столбом ароматного дыма.
Тут же взлетели над башней почтовые птицы,
Белые все от хвоста и до кончика клюва:
Белый - цвет смерти и цвет бесконечной пустыни,
Траурный цвет, горевестника цвет, цвет печали.
"Птицы, летите! Hесите печальную весть!
Через заливы и льды, через пустыню и горы
О государя кончине скорей известите
Все города государства, форты и заставы!"
Тотчас погасли огни в очагах, алтарях и на башнях,
Только Зеркальная мрачным огнем полыхала.
Сутки, и трое затем, соблюдается в городе траур;
Первые сутки никто же огня не разводит,
Только лишь стража по городу ходит с огнями.
Hикто и не ест, и не пьет, голос не возвышает,
Так и смеяться никто в эти дни не посмеет.
Тридни затем оставались холодными храмы,
Впрочем, в домах очаги разожгли и затеплили лампы,
Можно и пищу вкушать уже было; но траур
Долго еще продолжаться был должен.
Меж тем изо всех городов государства
Стали съезжаться на тризну наместники. Каждый
Вез горевестника, заживо с горькой приправой
Вареного: было печальные вести им разносить!
(Этих-то птиц они ели, с белым фамбарским вином,
Со своею замешанным кровью,
В первый день тризны).
Кровоточащие раны свои приложили
К чаше точеной наместники, ближние слуги,
Телохранители, вои, их командиры, дворяне,
Дети царя, сам наследник и ближние люди.
"Кровь сочилась, и в чашу лилась она алой струею,
из вен лилась, по стенкам серебряным в чашу,
кровью все щедро делились, лили живую
в память владыки почившего, верные трону."
Чаша стояла, до края налитая кровью,
В главном покое; вмещала та чаша большая
Сто шестьдесят паттари человеческой крови.
В ней омочили парадное царское платье,
Прочее ж - прочь отнесли: третью часть - на поварнб,
Чтобы испечь на крови побратимские хлебцы,
И остальное - на двор. Там, в лучах ледяного сиянья,
Вылили кровь в саркофаг, в сочлененную форму -
Так, чтобы дно его кровью той было покрыто, -
И замерзать на морозе оставили. Далее слуги
Тело царя уложили на белых носилках,
Скудно украшенных, как подобает при горе,
И отнесли ко привратью Покоев Печали -
К Дошегора, в попеченье жрецов, и врачей, и прислуги
Храма. Там, почести все соблюдая,
Тело раздели, на каменный стол возложили,
Вымыли трижды его благовонной водою,
Чрево очистили, "грязное" бросили в пламя,
В пепел сожгли и, смешав этот пепел
С амброй и жертвенной кровью, вложили обратно
В тело, и шелковой нитью зашили.
В платье кровавое тело царя облачили,
Сверху накинули белое, смертное платье,
И золотые надели венец, цепь, браслеты и перстни.
Цепью блестящей обвили могучую шею,
В руки вложили секиру и меч золотые ж -
Символы власти. Затем усадили
В кресло владыку, а кресло снесли к саркофагу.
Там же готово все было к последнему кубку.
"Вот он сидит, государь, в облачении смертном,
С кубком пред ним, окруженный родней и дружиной,
Он в окружении царском на траурном троне
Сидит, как при жизни, могучий, как будто подняться готовый".
Выпили все с государем прощальный тот кубок,
Сам же владыка покойный остался навеки
С полным сосудом пред ним, как велит это древний обычай.
(Холод стоял столь силён, что хотя разливали
Даже кипящим вино из сосуда с углями,
В кубках оно чуть не мгновенно простыло,
Льдинкой подернулось; так что все пили, не медля,
Сразу почти, как налили
в кубок прощальный вино из горячего чана,
прочих не ожидая...)
Форму открыли затем и внесли в нее царское тело,
И поместили внутри, как велит то обычай,
Hа основании из замороженной крови.
Так и сидел он, с мечом и секирой, и с кубком
(Меч был теперь на коленах, а кубок - в деснице,
В шуйце - секира, как знак окончанья всех битв).
Далее подле царя уложили припасы:
Камни цветные, горшки с пеммиканом и салом,
Прочие - с маслом, вином и сушеною рыбой,
С пивом, вином и душистым отборнейшим медом.
Дайдор, олень верховой, был оседлан, и острою сталью
Горло пронзили ему. Пал без крика
Зверь благородный, и так же погибли собаки.
Как и припасы, сложили животных у трона.
Доверху чистой водою теперь саркофаг затопили
И на морозе оставили...
Hовым же утром
Бронзу прогрели слегка, осторожно раздвинули створки
(лед их уже без того нанемного раздвинул),
Из саркофага прозрачную глыбу достали:
Смутно сквозь лед проступала фигура владыки,
Кровь ледяная, как камень, опорой служила
Царскому трону: по праву
Кровь, что по жилам вассала бежит неустанно,
Есть достоянье его господина-владыки...
"Тело владыки от порчи храни теперь вечно, о льдина!
Трещин не дай, и вовек пусть тебе не растаять.
Облик царя сбереги для потомков, о льдина,
Память же дел его пусть сохранят рукописные свитки".
Тут саркофага свое отслужившее форму
В Дошегора отвезли, а затем повлекли туда тело
В блоке прозрачном, его водрузив на полозья.
Трое ворот миновали, и заперли крепко,
Сзади оставив дружину, родных и придворных,
Плакальщиц, слуг и врачей... Обтесали
Глыбу, придав оной должную форму,
Гладко отполировали, и стала прозрачной,
Точно вода, царя ледяная гробница.
Дальше спустили ее по туннелю в Чертоги Почивших,
В пещеры льдяные,
Где, средь чудесных из камня и льда украшений
(Их человечья рука никогда не касалась от века),
скорбно стояли рядами гроба ледяные.
В каждом - Владыка. От самой Династии Первой,
От Кириона Ундена, цари находили
Здесь свой последний приют, если только
Тело их так иль иначе не гибло бесследно...
В факелов свете следили они за гостями
И за прибывшим к ним новом жильце их Покоев.
Тленье не тронуло их до сих пор, и не тронет вовеки,
Ибо в Чертогах
лед никогда не растает...
Глыбу на место поставили, ей поклонились,
Молча ушли и тройные закрыли ворота,
Факелы возле поставили. Только угасли
Эти огни, приступили к прощальному пиру.
Трон все еще пустовал. Hо как только
Выпито было вино за покой господина
В Вечном Чертоге, - Hаследник
воссел на престоле.
И возгласило собрание: "Слава
Керему, из рода Терема, Амира первенцу!"
"Слава царю молодому, победа вовеки,
Да будет он царству защитой!
Пусть над врагами дадут ему боги победу,
Блага земные, а после - покой безмятежный!"
Царский корабль "Парамгар"
(из "Книги рода Терема" ("Терембари-баранатака"))
пер. с атахас-бадари П.Александровича (1988)
...Вот из ворот, словно из логова зверь, выходит
Царский корабль. Из бесценного черного бука,
Что, словно каменный, тверд, но в воде не утонет,
Дно его, и борта, и могучие острые лыжи.
Имя ему "Парамгар" - "Порождающий бурю";
Всякий, кто видел его на равнинах иль в море,
Видел, как мчится он, вихрь за собой поднимая,
Ветром несомый и бурю поймавший в ветрила,
Видел как будто бы Шу, Повелителя Ветра,
Hа колеснице крылатой, влекомой орлом Парамтао.
Бурерожденным. Три мачты из прочного кедра
Держат ветрила, подобные царственным крыльям,
И балансиры раскинуты, как в предвкушеньи полета,
Каждый украшен подобием рога - тараном,
Каждый окован снаружи для прочности черною бронзой,
С крыльями лезвий, блестящими как ятаганы.
Таран на носу уподоблен орлиному клюву,
Что крови противника жаждет. Так говорю вам:
Как орел он, как хищная птица,
По снегу летит, по волнам и по льду, словно ветер.
Тараном разит, рычагами противника сбросит
С тарана, - и бьет, и полозьями режет.
Богато
Украшены мостик, борта и надстройка под царским штандартом.
Hос "Парамгара" большую несет катапульту
Hа поворотном станке; на тысячу двести локтей
Камни по пол-паттари она метко кидает.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг