Дмитрий Сергеич, - сказал он, увидев у меня в руках раскрытый блокнот, -
что продажа авианосца есть наилучшее решение данной проблемы. Денег на
достройку судна нет и не будет.
- Это спорный вопрос, Родриго Иба... Михайлович, - сказал я. -
Требуется четыреста миллионов, это не такая уж безумная сумма.
- Я так и думал: вы уже встретились с Шуршаловым! Не слушайте его. -
Мэр постучал указательным перстом по неожиданно звонкому лбу. - У него тут
заклинило. Четыреста миллионов! Это он так считает. Наши финансисты
подсчитали, что нужно не менее трех миллиардов. Шуршалов тут, простите,
всем плешь проел. Превратился, можно сказать, в городскую
достопримечательность. Вроде Ханы Пугач.
- Хана Пугач? Кто это?
- Есть тут одна дама, - усмехнулся мэр. - Перед ней как раз захлопнули
выезд евреев в Израиль. Вот она ходит и всем рассказывает... Да не надо
это писать, - строго добавил он, между тем как я строчил в блокноте. -
Это, знаете, внутренние наши проблемы.
- Родриго Михайлович, продажа недостроенного крейсера оскорбляет
патриотические чувства многих россиян, - заметил я. - Это отнюдь не
внутренняя проблема. Только что я слышал, как у дверей мэрии на стихийном
митинге Головань обещал главному строителю, что изыщет деньги на
достройку...
- Головань... - Начальник милиции состроил пренеприятнейшую физиономию.
- Этого трепача надо повесить на столбе у въезда в Гнилую слободу. - В
конце чуть не каждой фразы полковник добавлял нечто шипящее - вроде "шиш".
- Почему в Гнилой слободе?
- Да он оттуда родом, шиш. Он это скрывает, а вы спросите у Пугачихи,
это же его сестра, двоюродная, шиш.
- С Голованем мы только что имели серьезный разговор, - сказал мэр. -
Привели наши аргументы. Вы не слушайте его уличные выкрики. Ему тут
приготовлен хороший прием, и можно ожидать, что он... ну, смягчит свою
позицию.
- Не думаю, что Головань отступит, - сказал я, - но ладно... Денег на
достройку нет, хотя, я уверен, будь у правительства политическая воля, они
бы нашлись. И вы полагаете, что, если крейсер продать, Приморск получит
крупную сумму?
- Мы реалисты, Сергей Дмитриевич, - строго сказал Родриго. - И
прекрасно понимаем, куда пойдут деньги. Но кое-что нам обломится - это
оговорено во всех подготовленных бумагах. Уж, во всяком случае, хватит на
покрытие бетоном Ахтырского спуска к центральному рынку.
Он стал излагать впечатляющие выгоды, которые ожидают Приморск в
результате бетонирования спуска, - это был, наверное, его пунктик.
Недбайлов поднялся, встав как бы третьей фигурой на портрете Маркса и
Ленина, и, надвинув на густые брови фуражку, направился к двери. Я сказал,
перебив Родриго Михайловича:
- Простите. У меня вопрос к начальнику милиции.
Тот остановился вполоборота:
- Ну?
- Известно ли вам, что готовится заговор? Что мятежники хотят вывести
крейсер на рейд и в полночь выпалить из пушки по мэрии?
Тут они оба распахнули свои пасти и принялись хохотать. Сквозь смех
выкрикивали:
- Да он потонет, как только оторвется от стенки... Выпалит, шиш! Чем?
Гнилыми помидорами?.. Где снаряды возьмут?
- Снаряды? - Я был смущен тем, что сморозил глупость. Однако моя быстро
работающая фантазия подсказала, что где-то есть склад, забитый снарядами.
- Уморил ты меня, корреспондент, шиш. - Хулио Иванович вытер глаза
тыльной стороной ладони и вышел из кабинета.
- Сергей Григорьевич, - обратился ко мне мэр.
- Дмитрий Сергеевич, - сердито поправил я.
- Извиняюсь. - Мэр протянул мне сигареты, я мотнул головой, и он
закурил сам. - Скажите, пожалуйста, - он был страшно вежлив, недаром же
его в городе запросто называли "наш Ибаньес". - Кто эти самые
"заговорщики"?
- Адмирал Комаровский и его курсанты.
- Комаровский... - Родриго задумчиво фыркнул носом. Конечно, мы знаем,
каких взглядов он придерживается, но - вывести училище...
- По моим сведениям, которым вы все равно не верите, курсанты морского
училища готовятся разоружить местный полк и произвести в городе аресты по
списку. Он у них уже составлен. Выстрел с крейсера послужит сигналом.
- И кто же в этом списке значится?
- Откуда мне знать? Сами подумайте... Местные демократы, коммерсанты...
Может, даже вы состоите в списке, Родриго Ибаньесович.
- Ценю ваш юмор, - без улыбки заметил мэр и ткнул сигарету в
пепельницу.
- Извините, что лезу не в свое дело, но на вашем месте я бы отдал
полковнику Недбайлову необходимые распоряжения.
- Это действительно не ваше дело, Дмитрий Никифорович, - с
непререкаемостью руководителя изрек Родриго и встал, давая понять, что
прием окончен.
С походной сумкой через плечо я шагал в редакцию "Приморского слова".
Мне не нравился разговор с "нашим Ибаньесом", не нравился несимметричный
полковник милиции Недбайлов, вообще не нравилось все, что происходило тут,
и страшило то, что еще произойдет.
Я почти достиг угла, за которым была редакция, когда увидел: в угловой
гастроном прошмыгнула Настя. Вот так-так! Устремившись вслед за ней, я
сразу попал в беспокойную шумную толпу - выстраивалась очередь за чем-то,
суповым набором, что ли. Я озирался, поднявшись на цыпочки. Вон мелькнула
рыжая грива. Я стал проталкиваться, преодолевая упругое сопротивление
толпы и не отвечая на обидные замечания.
В рыбном отделе, над которым висел плакат "Навстречу 100-летию
Октября!" с изображением счастливой семьи за хорошо сервированным столом,
я едва не настиг Настю. Но тут мне преградил дорогу толстощекий человек в
зеленой шляпе. Я оттолкнул его, но он ухватил меня за локоть, и пока я
вырывался и препирался с ним, Настя исчезла окончательно.
- Какого черта вы в меня вцепились? - гаркнул я на толстощекого. Я
узнал его: в толпе у дверей мэрии он вытирал свои полуботинки о брюки
соседа. - Убирайтесь!
- Прошу прощения, - заворковал тот с приветливой улыбкой. - Вы ведь
корреспондент "Большой газеты"? У меня огромная к вам просьба...
Я рысью несся по гастроному, все еще высматривая рыжую гриву, но
толстощекий не отставал от меня.
- В вашей газете две недели назад промелькнула заметка... э-э...
информация насчет нашего представителя Аэрофлота в Гвинее-Бисау.
- Ну и что?
- Его арестовали по подозрению в шпионаже...
Нет, нигде не было Насти. У пустого прилавка "Кофе" я остановился и
перевел дух. Тут же толстощекий гражданин приблизился ко мне и попытался
достать мою ногу своим копытом.
- Держитесь от меня подальше! - сказал я зло. - Я не чистильщик ваших
сапог.
- Извиняюсь! - Зеленая шляпа выразила смущение. - Понимаете, Огарок мой
сын, и я убежден, что мальчика просто подставили...
- Что за Огарок?
- У нас такая фамилия. Витюша с отличием окончил МГИМО, он с
португальским языком, и его направили в Гвинею-Бисау представителем
Аэрофлота...
- Слушайте, что вам от меня надо?
- Понимаете, обвинение Витюши в шпионаже в пользу Гвинеи абсолютно
смехотворно. Просто он очень общительный. У нас, Огарков, у всех
общительный характер. Там, в Бисау, в ресторане, ну, выпивали с тамошними,
мальчик, видно, разговорился, а кто-то из его коллег донес. Витюшу тут же
выдворили из страны. А какие у него могли быть секреты? Да и просто смешно
подумать, что Гвинея-Бисау ведет против нас разведывательную работу.
- Совсем не смешно. - Я слегка отпихнул его: мерзавец снова осторожно
подбирался к моим брюкам. - Бисау ведет колоссальную подрывную
деятельность против России.
- Не может быть, - пробормотал он несколько растерянно. - Я бы хотел
через вашу газету дать опровержение... Я готов заплатить вам...
- Какое опровержение? - Я был очень, очень раздражен. - Мы дадим
отклики трудящихся, требующих самого сурового наказания для вашего Огарка.
Редакция "Приморского слова" занимала три комнаты на четвертом этаже
дома, напичканного всевозможными конторами. В одной из комнат я разыскал
Валентина Сорочкина. Он и еще несколько сотрудников газеты сидели кто на
стуле, кто на столе, спорили, перебивая друг друга. Сорочкин познакомил
меня с коллегами, один из которых показался мне похожим на старого
бульдога.
- Дмитрий Сергеич, - не удержался и съязвил Сорочкин, - жалеет, что его
в детстве не назвали Лопе де Вега.
Компания разразилась смехом.
- Послушайте, Лопе де Вега, - сказал Сорочкин, раскачиваясь на стуле, -
внесите ясность. Мы тут спорили, какой был курс доллара до "сентябрьского
вердикта". Ребята говорят - шестьдесят семь рублей, а я помню, что
семьдесят четыре.
- Семьдесят два, - уточнил я. В свое время "сентябрьский вердикт"
Федерального собрания, упразднивший пост президента федерации и сильно
изменивший конституцию, привел к власти левую оппозицию. Были остановлены
реформы и взят так называемый ННК - "новый национальный курс". Ожидали от
него скорого улучшения жизни. Увы, этого не произошло. Менялись
правительства, формируемые парламентским большинством, и каждое обещало,
обещало... Вот уже и столетняя годовщина октябрьской революции наступает,
а обещанного процветания все нет и нет.
- Можете полюбоваться на первого секретаря КПРФ Анциферова, - кивнул
Сорочкин на раскрытое окно. - Ровно в полпятого он после сытного обеда
выходит на балкон переваривать пищу.
Я выглянул в окно. В доме напротив, на втором этаже, на балконе, сидел
в соломенном кресле миниатюрный человечек с лысой остроконечной головкой.
- Какой маленький, - сказал я. - Прямо недомерок.
- Зато страшно деятельный, - добавил Сорочкин.
На балконе появился полный человек в желтой, словно надутой куртке и
зеленых спортивных штанах. Ветер шевелил его темные волосы. Он стал так,
что мы видели его спину и мощный загривок.
- Сиракузов, - узнал его Сорочкин. - Специалист по штроблению стен, а
по совместительству председатель "Трудового Приморска". У него батальон
крикливых старух, и сам он ужасно речист - орет в мегафон, науськивает на
евреев и демократов.
- Что такое штробление стен? - спросил я.
- Черт его знает... Кажется, он получает указания у Анциферова. Судя по
всему, будет сегодня большой шум. - Сорочкин снял трубку тренькнувшего
телефона и некоторое время молча слушал. - А милиции нигде не видно? -
спросил он. - Ну, ясно. Кто из наших фотографов здесь? Котелков? Скажите
ему, пусть готовится, поедет со мной.
Положив трубку, Валя обвел нас помрачневшим взглядом.
- Кажется, началось, - констатировал он. - Двадцать минут назад из
морского училища вышла колонна курсантов. Куда идут - пока неясно, но
похоже, что по направлению к Устьинским казармам. Поедете со мной? -
спросил он меня.
Я кивнул.
Устьинским казармам лет сто пятьдесят, если не больше. Давно высохла
(или ушла под землю) речка, в устье которой и было заложено мрачное
кроваво-красное здание. А оно стоит, приземистое, словно придавленное
воспоминаниями об удалых временах. Три довольно глупых зубца украшают вход
в казарму.
Когда мы подъехали, на плацу, поднимая пыль, топали взад-вперед два или
три взвода молодых солдат.
- С утра до вечера у них строевая подготовка, - сказал Сорочкин,
остановив машину напротив казарм, возле решетки - тут начиналось
ограждение морского порта. - Пока все спокойно, - добавил он, закуривая.
- Валя, - попросил я, - пока есть время, давайте съездим на
судостроительный. Я хотел бы взглянуть на крейсер. Это ведь недалеко?
- Недалеко. - Сорочкин подумал с полминуты, потом выбросил окурок в
окошко и решительно заявил: - Поехали.
- Знаешь что? - сказал фотограф Котелков, спрятавший юное лицо в густой
черной бороде. - Подъедем со стороны Собачьего переулка, оттуда лучше
крейсер снимать. Эффектнее.
Не доезжая до этого Собачьего, мы увидели идущую навстречу толпу мужчин
и женщин, почти все были в белых курточках и белых брюках.
- Ага, мукомолы и хлебопеки идут, - прокомментировал Сорочкин. -
Молодец Мартик, расшевелил их. Все-таки, - добавил он, помолчав немного, -
нормальным людям, имеющим прилично оплачиваемую работу, совершенно не
нужно возвращаться в "развитой социализм".
Несколько дюжих парней возглавляли шествие. Один из них, рыжеусый
толстячок, поигрывая палкой (или скалкой), пел нарочито отчаянным голосом:
Сидит козел на меже,
Дивуется бороде...
Нестройный хор подхватил:
Гей, борода!
Рыжеусый повел дальше:
А чья ж это борода,
Вся медом улита,
Белым шелком увита?
И опять хор:
Гей, борода!
Я спросил:
- Будет драка, Валя?
- Если курсанты полезут в этот... цейхгауз... ну, в арсенал за оружием,
то, наверное, будет, - ответил Сорочкин. - А вот милиции что-то не видно.
Я рассказал о своем разговоре с "нашим Ибаньесом" и полковником
Недбайловым - как они осмеяли "заговор".
- Этот Недбайлов, - внес ясность Сорочкин, - работает под грубоватого,
но усердного служаку. Но никто не знает, что у него на уме.
Мы свернули в тенистый переулок, почему-то прозванный Собачьим, и
вскоре въехали в порт, на территорию судостроительного завода. К нам
неспешно направился пожилой мрачнолицый охранник со старым ружьем на
ремне. Сорочкин сунул ему под нос редакционное удостоверение.
- Из газеты? - просипел охранник. - Давай, давай напиши, как его от
стенки ташшат.
- Ты о чем? - насторожился Сорочкин, но в следующий миг, не дожидаясь
ответа, припустил вдоль длинного и словно бы мертвого заводского цеха.
Мы с фотографом побежали за ним. Свернули за угол цеха - и замерли.
Громадный корпус недостроенного крейсера, словно веснушками, покрытый
рыжими пятнами сурика, косо стоял на темной воде заводской акватории - да
не стоял, а подталкиваемый двумя буксирными пароходиками, прилепившимися к
носу и корме, медленно отодвигался от заводской - так называемой
достроечной - стенки. Буксиры усердно пыхтели. На мостике крейсера высокий
морской офицер в мегафон отдавал команды. Несколько матросов (или
курсантов?) возились на крыльях мостика. А по стенке беспокойно бегал
взад-вперед строитель Шуршалов в своем берете - он грозил офицеру кулаком
и орал, срывая голос:
- Братеев! С левого борта кингстоны плохо задраены! Тебя судить будут,
когда корабль потонет!
Котелков щелкал затвором - такие снимки!
А я думал себе: "Братеев, опять Братеев! То он Настю в постель
затаскивает, то крейсер от стенки оттаскивает". Мне захотелось убить этого
наглого офицера.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг