нем узнает весь мир! Ты можешь себе это представить?
- Могу, - сказал я коротко.
- Почему? - удивилась она. - В мире есть десятки или сотни тысяч
писателей, и каждый из них рассчитывает прославиться на весь мир.
- Ну да, - сказал я, - каждый рассчитывает. Но кто-то из них
рассчитывает все же не зря. Ты же читала у него, что только один из
двухсот миллионов сперматозоидов выбивается в люди.
- Ты думаешь, ваш Симыч и есть тот один? - спросила она, скрывая
за насмешкой сомнение.
- Он очень упорный, - сказал я уклончиво.
- Он сумасшедший, - сказала она. - Ты знаешь, что он мне наплел?
Что он чуть ли не царского происхождения. Это он-то, этот счетовод в
парусиновом картузе.
Эти свои слова, я думаю, она давно позабыла, а я никогда бы не
решился их ей напомнить.
У ВАС ЕСТЬ АЙДЕНТИФИКЕЙШЕН?
Мы ехали по местной дороге No 4, точно соблюдая инструкцию:
впереди голубой "шевроле" с заляпанным грязью номером, за ним я во
взятой напрокат "тоёте". Как и было предписано, я старался держать
дистанцию, не слишком приближаясь к "шевроле", но и не упуская его из
виду.
Я думал, куда, интересно, смотрит канадская полиция и почему она
не обращает внимания на то, что номер заляпан, хотя в окрестностях
Торонто, судя по поблекшей траве, дождей давно не было. И конечно,
думал я о Симыче, о его странных чудачествах и привычках и об этой
идиотской игре в шпионы, при которой надо закрывать окна машины и
заляпывать номер.
- Тоже мне неуловимый Джо, - сказал я самому себе, вспомнив
анекдот о всаднике, воображавшем себя неуловимым потому, что ловить
его никто не собирался.
Водитель передней машины знал свое дело хорошо. Он держал все
время одну и ту же скорость, не делал резких маневров и заранее
включал сигнал поворота.
После городка, который назывался, кажется, Лоренсвил, начался
большой сосновый лес за аккуратной оградой из металлической сетки. Мы
проехали вдоль этой сетки несколько километров, когда водитель
"шевроле" включил правый поворот.
Съезд в лес обращал на себя внимание только тем, что был почти
неприметен. Но у самого начала лесной дороги на ограде висел большой
белый щит с таким текстом:
ATTENTION!!!
PRIVATE PROPERTY!
TRESPASSING STRICTLY PROHIBITED!
VIOLATORS WILL BE PROSECUTED!
[Внимание!!! Частная собственность! Проход строго
воспрещен! Нарушители будут наказаны! (англ.)]
Очевидно, водителя "шевроле" это предупреждение не касалось.
После еще нескольких километров сухой, посыпанной гравием дороги
мы наконец уткнулись в зеленые железные ворота, от которых в обе
стороны уходил и скрывался в лесу такой же зеленый железный забор.
Вернее, уткнулся в эти ворота только я на своей "тоёте". Перед
"шевроле" ворота открылись, а передо мной как раз успели закрыться.
Я, естественно, удивился, но проявлять нетерпение не спешил и стал
разглядывать ворота, над которыми была широкая железная полоса в виде
арки, а на этой полосе большими русскими буквами было обозначено:
ОТРАДНОЕ
Я уже раньше слышал, что Симыч так назвал свое имение. Не успел я
выкурить сигарету, как ворота открылись снова и я въехал внутрь. Но
недалеко. Потому что за воротами был еще шлагбаум и полосатая будка,
из которой вышли два кубанских казака - один белый, другой негр, оба с
вислыми усами и с длинными шашками на боку.
Белый при ближайшем рассмотрении оказался Зильберовичем.
- Здорово! - сказал я ему. - Ты что это так вырядился?
- У вас есть какой-нибудь айдентификейшен? - спросил он, не
проявляя никаких признаков узнавания.
- Вот тебе айдентификейшен, - сказал я и сунул ему под нос фигу.
Негр схватился за шашку, а Зильберович поморщился.
- Нужно предъявить айдентификейшен, - повторил он.
Тем временем негр открыл багажник моей машины и, ничего в нем не
найдя, кроме запаски, тут же закрыл.
- Слушай, Лео, - сказал я Зильберовичу сердито. - Я из-за тебя
провел шестнадцать часов в дороге, отстань от меня со своими
идиотскими шутками.
- Нужен айдентификейшен, - настойчиво повторил Лео и покосился, на
негра, который, приблизившись, смотрел на меня не очень-то
доброжелательно.
- Ну ладно, - сказал я, сдаваясь. - Если ты настаиваешь на том,
чтобы играть в эту странную игру, вот тебе документ. - Я дал ему мои
водительские права в развернутом виде.
Он изучил их внимательно. Как на проходной сверхсекретного
учреждения. Несколько раз сверил меня с карточкой и карточку со мной.
И только после этого раскрыл мне свои объятия:
- Ну, здравствуй, старина!
- Пошел к черту! - сказал я, вырвав свои права и отпихиваясь.
- Ну ладно, ладно, будет тебе пыхтеть, - сказал он, хлопая меня по
спине. - Ты же сам знаешь, КГБ за Симычем охотится, а они, если
захотят, загримировать могут кого хочешь под кого хочешь. Ну, пошли.
Сейчас чего-нибудь с дорожки рубанем. Эй, Том! - обратился он к
черному казаку по-английски. - Поставь его машину где-нибудь у
конюшни.
В УСАДЬБЕ
Усадьба, на территории которой я очутился, напоминала что-то не то
вроде Дома творчества писателей в Малеевке, не то правительственного
санатория в Барвихе, куда я однажды совершенно случайно попал.
Длинное трехэтажное здание с полукруглым крыльцом и колоннами.
Перед крыльцом довольно большая, прямоугольная, мощенная красным
кирпичом площадь, и от нее во все стороны лучами расходятся
асфальтированные аллеи, обсаженные по краям молодыми березами. Слева
от дома пара аккуратных коттеджей с маленькими окнами, справа
небольшая церквушка с тремя скромными луковками и какие-то еще
постройки в отдалении напротив главной усадьбы. А там еще дальше
поблескивает на заходящем солнце озеро.
На площади я увидел полосатый столб с фанеркой наверху и надписью
"СССР".
- Что значит Си-Си-Си-Пи? - спросил я у Зильберовича.
- Что еще за Си-Си-Си-Пи? - не понял он.
- Ну вон на столбе что написано?
- Ах это? - засмеялся Зильберович. - Ну, старик, ты даешь! Что
значит эмигрантская привычка к латинским буквам. Но это, старик, не
по-английски написано, а по-русски: Эс-Эс-Эс-Эр.
- Это что же, с советской границы утащено?
- Да нет, это Том сделал. Ну да ладно, ты потом все поймешь.
Какое-то существо женского пола в очень открытом сверху и снизу
красном сарафане, стоя к нам спиной, поливало из шланга клумбу с
хризантемами. Более безобразной фигуры я в жизни своей не видел. Она
состояла в основном из огромного зада, а все остальное из него
произрастало как бы случайно.
Бросив меня, Зильберович подкрался к этому заду и вцепился в него
двумя руками.
- Ой, батюшки! - вскрикнула владелица зада и, обернувшись,
оказалась молодой девахой с простонародным лицом, покрытым веснушками.
- Это вы, барин, - сказала она, улыбаясь довольно глупо. - Вы все
шутите и шутите, а потом Том спрашивает меня, откеля синяки.
- А ты приходи ко мне, я тебе их попудрю, - сострил Зильберович и,
пошлепав ее дружелюбно, сказал мне: - Это наша Степанида. Стеша. Она
жена Тома, который перед этим произведением, - он снова пошлепал
произведение, - устоять не мог.
- Да вы ж, барин, все кобели, - сказала Стеша, по-прежнему
улыбаясь, - и у женщины никакого другого места не замечаете.
Мы пошли дальше, и я заметил Лео, что его отношение к половому
вопросу за прошедшее время, кажется, изменилось.
- Да нет, - смутился Лео. - Не изменилось. Но здесь, знаешь, жизнь
такая уединенная, скучная, и иногда хочется как-то развеяться.
- А этот Том куда смотрит?
- А он никуда не смотрит, - ответил Лео беспечно. - Он человек
широкий.
Когда мы приблизились к крыльцу, на нем появилось еще одно
существо, которое тут же кинулось мне на грудь. Это была порядочных
размеров овчарка. Я собирался проститься с жизнью, когда почувствовал,
что она лижет мне нос.
- Плюшка! - закричал Зильберович, оттаскивая собаку. - Что ж ты за
гад такой, за поганец! Ну что ты за собака! Не зря Симыч прозвал тебя
Плюралистом.
- Плюралистом? - переспросил я удивленно.
- Ну да, - сказал Зильберович. - Со всеми без разбору лижется.
Настоящий плюралист. Но мы его, чтобы не обижать, зовем Плюшкой.
Следом за Плюшкой на крыльцо вышла русская красавица в красном
шелковом сарафане, батистовом платочке, сафьяновых сапожках, с большой
светло-русой косой, аккуратно уложенной вокруг головы.
- Батюшки, кого это Бог послал! - сказала она, лучезарно улыбаясь
мне сверху.
Это была Жанета.
Она легко сбежала с крыльца, и мы троекратно, как принято среди
уважающих русские обычаи иностранцев, облобызались.
- Ты совсем не изменилась, - сказал я Жанете.
- Мне некогда меняться, - сказала она. - Мы здесь все работаем по
шестнадцать часов в день. А вот ты поседел и растолстел.
- Да-да, - признал я печально. - Что есть, то есть.
- Ну пойдем, потрапезничаем, чем Бог послал.
Мы поднялись на крыльцо и оказались в просторном вестибюле с
колоннами. Прямо поднималась к кадушке с фикусом широкая лестница,
покрытая ковром, справа была двустворчатая стеклянная дверь,
занавешенная изнутри чем-то цветастым, над дверью висело распятие.
Жанета перекрестилась. Зильберович снял кубанку и тоже
перекрестился. К моему удивлению, он оказался совершенно лысым.
- А ты что же лоб не крестишь? - покосилась на меня Жанета. -
Воинствующий безбожник?
- Да нет, - сказал я. - Не воинствующий, а легкомысленный.
В трапезной я попал в объятия Клеопатры Казимировны, так же, как и
я, за эти годы весьма располневшей. Она была в темно-зеленом платье, в
фартуке чуть посветлее и в белой наколке.
Лео повесил шашку на крюк у дверей.
Мы расположились в углу ничем не покрытого большого, персон на
двенадцать, дубового стола. Стулья тоже были дубовые.
Клеопатра Казимировна тут же принесла из расположенной рядом кухни
чугунок со щами, а Жанета расставила деревянные плошки и ложки.
- Что будешь пить, квас или компот? - спросила Жанета.
- А что, другого выбора нет? - спросил я настороженно.
Зильберович наступил мне на ногу и подмигнул.
- Спиртного не держим, - сухо сказала Жанета.
- А, ну да, - сказал я, - вы, конечно, не держите. Зато я держу.
Я нагнулся за своим чемоданчиком типа "дипломат", в котором лежала
купленная еще во Франкфуртском аэропорту бутылка немецкой водки
"Горбачев".
- В этом доме спиртное вообще не пьют, - остановила меня Жанета.
"О Господи!" - подумал я с тоской, но ничего не сказал.
Зильберович толкнул меня коленом. Я его понял и попросил квасу,
вкус которого уже слегка подзабыл.
Щи, к моему удивлению, оказались совершенно пресными, и я стал
шарить глазами по столу.
- Тебе что-нибудь нужно? - спросила Жанета.
- Да, - сказал я. - Соли, если можно.
- Мы соль не употребляем, потому что у Сим Симыча диабет и
бессолевая диета.
- А, да! - сказал я разочарованно. - Я не подумал. А у меня как
раз солевая диета.
- Ну да, - добродушно засмеялась Жанета. - У тебя диета солевая и
алкогольная.
- Вот именно, - подтвердил я. - И еще табачная.
- Кстати, - заметила Жанета, - у нас в помещениях не курят.
- Это ничего, - успокоил я ее. - Сейчас тепло, я и на улице могу
покурить.
После щей дали перловую кашу с молоком, при котором отсутствие
соли ощущалось меньше.
Клеопатра Казимировна подробно меня расспрашивала о жизни в
Германии, о жене и детях, как мы живем, что делаем. Я объяснил: сын
учится в реальшуле, дочка в гимназии, я работаю, жена помогает мне и
ездит за покупками.
- Она научилась водить машину? - спросила Клеопатра Казимировна.
Я сказал, нет, не научилась, ездит на велосипеде.
- На велосипеде? - переспросила Жанета. - Но это же неудобно.
Платье может задраться или попасть в колесо.
Я заверил ее, что эта опасность моей жене не грозит, потому что
она в джинсах ездит.
- В джинсах? - поразилась Жанета. - Ты разрешаешь ей ходить в
джинсах?
- Она у меня разрешения не спрашивает, - сказал я. - Но я не вижу
в джинсах ничего дурного.
- Неточка у нас стала такая строгая, - заметила Клеопатра
Казимировна не то с гордостью, не то извиняясь.
- Да, строгая, - твердо сказала Жанета. - Женщина должна ходить в
том, в чем ей предписано Богом.
На это я заметил, что, по имеющимся у меня сведениям, Бог сотворил
женщину в голом виде, а что касается джинсов, то их сейчас носят все,
и мужчины, и женщины, и гермафродиты.
Я еще хотел что-то сказать по этому поводу, но Зильберович так
наступил мне на ногу, что я чуть не вскрикнул и, меняя тему, деликатно
спросил, почему ж это не видно хозяина.
- А он уже поужинал, - сказал Лео.
- Но потом он выйдет или мне лучше к нему зайти?
Жанета переглянулась с матерью, а Лео откровенно засмеялся.
- Сим Симыч, - сказала Жанета, - после ужина делами не занимается.
- Да, - сказал я со сдержаным недовольством, - но я же не по
своему делу приехал.
- А он после ужина никакими делами не занимается, - повторила
Жанета. - Ни своими, ни чужими.
- Да-да, старик, - подтвердил Зильберович. - Он сейчас тебя
принять просто никак не может. Он сейчас словарь Даля заучивает, а
потом будет Баха слушать, он перед сном всегда Баха слушает, он без
Баха заснуть не может.
Я отодвинул кашу и встал. Я сказал:
- Вы меня, конечно, извините... В первую очередь вы, Клеопатра
Казимировна, и ты, Жанета, но я такого обращения просто не понимаю. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг