Впрочем, я тут же догадался, и шофер догадку мою подтвердил что мы
находимся в одном из районов третьей Каки, где жителям, как я уже
говорил, разрешено выращивать на балконах продуктивных животных, но в
количестве не свыше одной скотоединицы на одну семью. (Сразу скажу,
что впоследствии мне и самому приходилось читать об этом эксперименте
различные газетные сообщения под заголовками "Приметы нового",
"Домашний мясокомбинат" и даже "Свинья на балконе", но это, кажется,
был фельетон про какого-то нехорошего человека, может быть, даже
вообще про меня.)
Сменив колесо, полковник погнал машину еще быстрее, и мы скоро
попали на незаметную лесную дорогу, в начале которой висел "кирпич".
Дальше были шлагбаум, будка и двое часовых, которые внимательно
проверили наши документы. Таких будок и шлагбаумов я насчитал по
дороге шестнадцать. Везде нас останавливали, везде самым внимательным
образом проверяли документы, везде брали под козырек и поднимали
шлагбаум.
За последним шлагбаумом дорога неожиданно нырнула в какое-то
подземное сооружение. Проехав под землей метров двести-триста, мы
опять остановились перед глухими воротами и незаметной калиточкой
справа от них.
Войдя в калиточку, мы оказались в просторном холле с несколькими
журнальными столиками, кожаными диванами, креслами и двумя-тремя
искусственными пальмами в толстых кадушках.
Здесь нас и встретил сам Эдисон Ксенофонтович в белом халате.
Мы поздоровались, и я сказал ему, что, вероятно, его карьера очень
удачно складывалась, если он в таком возрасте дослужился до генерала.
В таком возрасте? - лукаво переспросил он. - А сколько мне,
по-вашему, лет?
- Ну, лет двадцать пять-двадцать шесть, - предположил я, впрочем,
не очень уверенно.
Эдисон Ксенофонтович оглушительно расхохотался и подмигнул
полковнику, который тоже хихикнул.
Меня их веселость, надо сказать, немного задела, и я, слегка
надувшись, заметил, что я, по-моему, ничего такого смешного не сказал.
- Ну что вы, что вы! - поспешил успокоить меня юный профессор. -
Конечно, ничего смешного. Это я не над вашими словами смеюсь, а так
просто. На меня иногда, знаете ли, что-то такое нападает.
Затем, перекинувшись несколькими словами с шофером, он сказал, что
тот может быть свободен. А мне предложил совершить с ним, как он
выразился, небольшую, но полезную прогулку.
Выйдя из холла, мы оказались на довольно-таки широкой подземной
улице с рядами четырехэтажных домов, стоявших под общей крышей.
Паромобильное движение на ней было, должно быть, запрещено, потому что
люди передвигались кто пешком, кто на велосипедах. Все они, заметив
моего провожатого, подобострастно ему улыбались или, напротив,
пытались нырнуть за угол. Многие узнавали меня, улыбались, подходили,
просили разрешения пожать руку или протягивали какие-то бумажки для
автографа.
Оказалось, что это целый подземный город. Улицы в нем прямые и
разделяют город на одинаковые квадраты, как примерно в Манхеттене.
КОМНАКОМ, как мне объяснил Эдисон Ксенофонтович, это научный мозг
Москорепа. Здесь работают самые лучшие ученые, собранные со всех
концов страны. Здесь разместились 116 научно-исследовательских
институтов, в которых разрабатывают все направления современной науки.
- Все институты мы обходить, пожалуй, не будем, - сказал Эдисон
Ксенофонтович, - а вот в этот можно и заглянуть. Он создан благодаря
вам.
Благодаря мне? - удивился я и посмотрел на вывеску, на которой
было написано: "Институт Извлечения Информации (ИНИЗИН)". Это был
поистине огромный институт с многими лабораториями. Мы посетили
несколько из них, и в каждой целые бригады докторов и кандидатов наук
колдовали над маленьким кусочком какой-то пленки. Рассматривали ее в
микроскоп, просвечивали рентгеновскими лучами, окунали в химические
растворы и кололи иголками. В каждой лаборатории я спрашивал ученых,
чем они занимаются, они смотрели на Эдисона Ксенофонтовича, тот весело
хохотал и говорил:
А вы догадайтесь.
Я напрягал все свое воображение, но без результата.
Так и не догадались? спросил он, когда мы опять очутились на
подземной улице.
- Так и не догадался, - сказал я.
А помните, вы привезли с собой такую вот квадратную черную штучку?
- Флоппи-диск? - спросил я.
- Ну да, можно назвать это и так. Мы эту штуку называем дискетой.
- Но зачем же они ее разрезали?
- Ну как же. Они пытаются извлечь заложенную в нее информацию.
Я прямо схватился за голову, а потом начал сам хохотать, как
припадочный. Эдисон Ксенофонтович нахмурился и спросил, что это меня
так развеселило. Все еще давясь от смеха, я ему объяснил, что
флоппи-диск-это такая маленькая штучка, которая вставляется в большую
штуку, то есть в компьютер, но не в современный, а в старинный, какие
были еще в мои времена. Причем эта штучка должна быть обязательно в
целом, а не поврежденном виде. И вот если ее целую вставить в
компьютер, он ее крутит и выдает текст или на экран, или прямо сразу
может напечатать книгу.
- Вы не видели такие компьютеры? - спросил я его.
- Я лично видел, - сказал он. - А вот другие не видели. Потому что
это оборудование устарело и давно снято с производства.
- Но в таком случае, - сказал я, - ваши ученые занимаются просто
глупостью. Теми методами, которые они применяют, они из этих кусочков
никогда ничего не извлекут.
- А им ничего извлекать и не нужно, - беспечно махнул рукой
профессор. - Им нужно, чтобы был институт, директор, замдиректора,
парторг, священник, начальник службы БЕЗО, руководители лабораторий.
Из этих должностей они извлекают довольно много пользы. А извлекать
информацию из пленки - это дело десятое. Как правильно заметил наш
Гениалиссимус: "Движение - всё, цель - ничто". Хорошо сказано, правда?
- Неплохо, - сказал я. - А вы тоже занимаетесь чем-то подобным?
- Я? - переспросил Эдисон Ксенофонтович и засмеялся. - Я занимаюсь
чем-то более серьезным. Я руковожу всем этим комплексом. Но вообще я
биолог, и у меня есть свой институт, который занимается созданием
нового человека.
- Нового человека? - удивился я.
- Ну да, - подтвердил он, - нового человека. Удивлены? Но я удивлю
вас еще больше. Пойдемте, я вам все покажу.
ИНСОНОЧЕЛ
Институт Создания Нового Человека (ИНСОНОЧЕЛ) располагался
неподалеку от Инизина, кварталах приблизительно в четырех.
Там мы тоже ходили по разным лабораториям, назначение которых было
мне не очень понятно. Эдисон Ксенофонтович познакомил меня со многими
своими сотрудниками. Всех их без различия пола, возраста и званий (а
среди них было много вполне пожилых профессоров, доцентов, докторов и
кандидатов наук) он называл просто по именам и на "ты", похлопывал по
плечу, а некоторых достаточно солидных дам даже и по мягкому месту, но
такое обращение, насколько я мог заметить, никого не смущало и не
шокировало. Напротив, все, к кому он обращался, отвечали ему без
подобострастия, но с почтением, обычным в отношении к человеку
старшему по возрасту, а не только по должности. Их отношение к своему
шефу передалось постепенно и мне, нашу разницу в возрасте я тоже
перестал ощущать.
Эдисон Ксенофонтович показал мне тысячи непонятных и сложных
устройств с какими-то котлами, чанами, колбами и пробирками,
соединенных хитрейшими переплетениями металлических, стеклянных,
пластмассовых и резиновых трубок, где что-то кипело, плавилось,
булькало, застывало и испарялось. В некоторых лабораториях стоял
какой-то ядовитый туман, от которого кружилась голова и подступала к
горлу тошнота.
- Интересант? - спрашивал он меня и, не дослушав ответа, тащил
дальше.
Поначалу мне действительно было интересно, но потом стало
надоедать. Я сказал профессору, что мне всю эту технику показывать не
стоит, потому что я в ней все равно ничего совершенно не смыслю.
- А, да-да, ну конечно, - охотно согласился профессор. - Мы тут
действительно занимаемся вещами, для неподготовленного человека
довольно сложными. Ну, хорошо, тогда я вам покажу, пожалуй, что-нибудь
попроще.
Мы как раз шли по длинному коридору с многочисленными дверями,
точь-в-точь как в Союзе писателей, с той только разницей, что в дверях
были еще маленькие окошки. Сунув по предложению профессора голову в
одно из таких окошек, я увидел картину, которая меня удивила и отчасти
шокировала. В большом просторном помещении (что-то вроде больничной
палаты) на широких железных кроватях (было их там примерно штук
восемь) бесстыдно совокуплялись голые пары, причем делали это не
стихийно, не сами по себе, а под наблюдением группы специалистов,
которые производили измерения, записывали что-то в тетрадки и давали
указания, кому, что и как надо делать. Я отлип от окошечка и
недоуменно посмотрел на профессора.
- Интересант? - спросил он.
- Кому как, - ответил я. - Меня лично подобные пип-шоу никак не
привлекают.
- Что-что? - переспросил профессор. - Какие шоу?
Оказывается, он даже не знал, что такое пип-шоу. А еще профессор!
Я ему объяснил, что в мое время в некоторых совершенно загнивших
странах капитализма существовала такая форма отвлечения трудящихся от
политической борьбы за свои насущные права. Заплатив всего лишь одну
немецкую марку или четверть американского доллара, трудящийся мог
заглянуть в дырку и увидеть различные способы совокупления человека с
человеком, а иногда даже человека со специальными механизмами.
К моему удивлению, мое сообщение очень заинтересовало профессора.
Он стал выпытывать подробности, как именно устроены эти зрелища и что
конкретно там происходит.
Увы, я не мог ему рассказать многого. Честно говоря, я в такие
дырки на бегу пару раз как-то заглядывал, но вообще у меня обычно как
раз на эти вот вещи и не хватало или марки, или четверти доллара.
Выслушав это, профессор пожаловался мне, что, к сожалению,
коммунистические службы проявляют известную степень безынициативности
и уступают идеологическим противникам такую важную сферу воздействия
на эмоции граждан. Он попросил меня записать мой рассказ на бумаге и
сказал, что в следующий раз он, пожалуй, подаст Верховному
Пятиугольнику предложение об организации подобных зрелищных
предприятий в местах массового отдыха комунян.
- Но у вас же это уже есть, - сказал я, указывая на все еще
открытое окошко.
- Ах что вы, что вы, - махнул рукой профессор. - Это совсем не то.
У нас не зрелищное, а чисто научное учреждение. Вы догадываетесь, чем
занимаются эти люди?
- Ну да, - сказал я, - мне кажется, что я догадываюсь.
- Нет-нет, - сказал он решительно. - Вы не догадываетесь. Вы даже
не понимаете. Эти люди как раз и занимаются тем, о чем я вам говорил,
а именно созданием нового человека.
- Зачем вы мне объясняете такие банальные вещи? - не понял я. - Вы
думаете, в мои времена нового человека создавали как-то иначе?
- Найн, найн! - замахал он руками. - Вы меня все-таки не
понимаете. Я говорю не просто о новом человеческом организме, я говорю
о человеке, принципиально отличающемся от своих предков физическими,
интеллектуальными, моральными данными, уровнем политической
сознательности. Короче, я говорю о коммунистическом человеке. В ваши
времена такая задача тоже ставилась, но тогда упор делался на
воспитание и перевоспитание. Но, как показало время, это была порочная
теория и порочная практика. Многие люди в процессе воспитания
становились не лучше, а хуже. Это было так же глупо, как пытаться
путем воспитания превратить осла в лошадь.
- Да-да, - сказал я. - Я совершенно с вами согласен.
- Очень рад это слышать, - растроганно сказал профессор. - Мы
теперь пошли по совершенно иному пути. Мы решили не тратить время
попусту, никого не воспитывать, не перевоспитывать, а просто вывести
новую породу людей. Ну в самом деле. Возьмите любое животное. Хотя бы
собаку. Ну да, простую собаку... Казалось бы, ну что такое собака?
Примитивное животное. Разумом не обладает. Одни только рефлексы. Но
ведь и собака собаке рознь. Собаки есть охотничьи, сторожевые, ищейки,
комнатные, декоративные. И многие из этих пород не просто сами по себе
появились, а выведены путем многолетних целенаправленных скрещиваний.
Но если мы заботимся о том, чтобы производить животных с определенными
задатками, то почему же мы должны равнодушно смотреть, как
человечество в результате произвольных сочетаний превращается в стаю
дворняг? Интересант?
- Очень! - сказал я. - Безумно интересно! А какого именно вы
хотите вывести человека: охотника, сторожа или ищейку? Или, может,
декоративного человека?
- Ха-ха-ха-ха, - громко засмеялся Эдисон Ксенофонтович. - Это
очень интересно. Стоит, пожалуй, попробовать вывести декоративного
человека. Нет, дорогой мой, вы меня неправильно поняли. Мы как раз в
пределах одного вида хотим вывести разные породы людей для разных
целей Вы сами можете припомнить, что в ваши времена делали культисты,
волюнтаристы, коррупционисты и реформисты Ученых посылали перебирать
картошку, кухарку заставляли управлять государством, работники БЕЗО
норовили писать романы. Это было глупое антинаучное перераспределение
кадров. А теперь все будет не так. Теперь мы для разных нужд будем
выводить разные породы людей. Например, для промышленности и сельского
хозяйства мы хотим вывести добросовестных рабочих и крестьян. Для
этого мы берем и сочетаем передовиков производства. Те пары, которые
вы только что видели, состоят сплошь из героев коммунистического
труда, рационализаторов и изобретателей. Затем мы выводим людей со
склонностью к военной службе, к спорту, ученых и управленческий
аппарат.
- Скажите, - заинтересовался я, а писателей вы тоже собираетесь
выводить таким же образом?
Натюрлих! - закричал он. - Но с писателями дело обстоит несколько
сложнее. Дело в том, что писатели, как мы заметили, бывают обычно двух
противоположных категорий. Иной обладает развитым художественным
воображением, но весьма отстает в идейном развитии. Так вот, мы хотим
создать такого писателя, который совмещал бы в себе художественный
талант с высокой коммунистической идейностью. Поэтому мы скрещиваем не
писателя с писательницей, а писателя с профессором марксизма.
- Ну а о таком человеке, который сочетал бы в себе все выдающиеся
качества, вы не думали?
- Ax! - сказал профессор и с досады махнул рукой. - Не только
думал, но даже достиг в этом деле очень больших успехов, хотя это было
безумно трудно. Понимаете, такого человека прямым старым способом не
сделать. Я много лет у разных выдающихся личностей, у гениев разных, у
физиков, математиков, писателей, режиссеров, героев труда, лауреатов
Нобелевской премии собирал генетический материал, сперму то есть. Я
вытягивал из нее хромосому по хромосоме. Я делал из хромосом самые
разные сочетания. Я потратил на это лет тридцать...
- Тридцать! - Я посмотрел на его юное лицо недоверчиво.
- Ну не тридцать. Меньше. Неважно. Важно другое. Я проводил опыт
за опытом. Иногда кое-что получалось. Но не все. Иногда у меня
рождались слепые, глухонемые, безрукие и безногие. У некоторых были
одни способности зато других не было. Однажды я создал одного
интеллектуала. Я сделал ему голову величиной с паровой котел. Я набил
этот котел всеми знаниями, которые накопило человечество. Он говорил
свободно на двенадцати языках, а читал буквально на всех.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг