- Да-да, - согласился маршал, - вещь серьезней, чем кажется с
первого взгляда. Хотя надо сказать, что описанием теневых сторон жизни
вы, может быть, злоупотребляете, смакуете их, наслаждаетесь ими.
- И много натурализма, - заметил Дзержин.
- Да, - сказал маршал, - по части натурализма перебор некоторый
есть. Например, когда я читаю про эту вегетарианскую свинину, мне
самому хочется вырвать, как это случилось с вашим героем.
- Помилуйте, - перебил я его. - Это не с героем случилось. Это со
мной лично случилось. Я этого нигде не описывал, это, может быть, ваши
агенты подсмотрели.
- Ну не надо, - поморщился маршал, - не надо нам сказки
рассказывать. Вы же неглупый человек и видите, что мы про вас все
знаем. А вот, скажем, когда вы сон описываете, это дело совсем другое.
Я даже удивился. Оказывается, вы умеете изображать и хорошее. Я когда
читал про то, как там солнце все время светит, пальмы растут, птички
поют и девушки ходят в теннисных юбочках... Когда я дошел до описания
этого сна (а там сначала не понятно, что это сон), я подумал: ну вот,
вот! Умеет же, сукин сын! И я ожидал, что дальше все будет в этом же
духе. И только я разогнался, а тут снова-здорово, свинина
вегетарианская. Тьфу! - он сплюнул и, заложив руки за спину, прошелся
по кабинету.
- И вообще, что это вы эту свинину забыть не можете? Мы же вам
дали все. Вам и яичницу подают, и ветчину, и паштеты, и икру всякую.
Чего вам еще не хватает? Кофе? Ну мы же не знали, что вы такой заядлый
кофейник.
Пожалуйста, будет вам кофе, какой хотите. Кстати, можем заказать и
сейчас. Вы какой предпочитаете?
- Турецкий, - сказал я в полной уверенности, что они о таком даже
не слышали.
Маршал хлопнул в ладоши, и в дверях немедленно возникла
секретарша.
- Три кофе! - сказал ей маршал. - Ему турецкий, мне капучино...
- А мне кукурузный, - скромно сказал Дзержин.
Секретарша вышла и в ту же секунду вернулась с подносом. И я
получил настоящий турецкий кофе. Может быть, я по нему так соскучился,
но мне показалось, что я никогда в жизни не пил кофе вкуснее.
Я набрался наглости и спросил маршала, к какой категории
потребностей он относится.
- Я об этом как-то давно не думал, - сказал он. - По-моему, я
вообще вне потребностей. Но вернемся, однако, к вашему сну. Если уж
вам приснилась такая прекрасная жизнь, почему бы вам не развить это
дальше? Слушайте, ведь на самом-то деле мы все живем иллюзиями. Сон
первичен, а жизнь вторична, и это легко доказуемо Ну вот посмотрите.
Иной раз нам снится что-нибудь неприятное, но мы не всегда хотим при
этом проснуться. А когда неприятное происходит в жизни, нам всегда
хочется заснуть. И это правильно. Потому что сон гораздо богаче жизни.
Во сне мы едим, что хотим, имеем тех женщин, которых хотим, во сне мы
умираем и воскресаем, но в жизни нам удается только первая половина.
Тут влетела взволнованная секретарша и сказала маршалу что-то на
ухо. Берий Ильич тоже заволновался, вскочил на ноги, схватил трубку
красного телефона.
- Да, - сказал он. - Взрослый на проводе. Так точно! Слушаюсь!
Сейчас будем.
Он положил трубку и повернулся ко мне очень возбужденный.
- Нас вызывает Горизонт Тимофеевич.
- Кто? - удивился я.
Он удивился еще больше.
- Вы что, до сих пор не знаете, кто такой Горизонт Тимофеевич? - И
посмотрел на Дзержина.
Дзержин посмотрел на меня. Я пожал плечами.
- Горизонт Тимофеевич Разин, - объяснил маршал, все еще волнуясь,
- является председателем Редакционной Комиссии и, по существу, можно
даже сказать и так, наместником Гениалиссимуса на Земле. Слушайте, вы
уж, пожалуйста, с ним не спорьте. Что он будет предлагать, на все
соглашайтесь. В крайнем случае потом мы что-нибудь отобьем. А ну-ка, я
на вас посмотрю Вид у вас, конечно, так себе. Ну, да ладно. Поправьте
воротничок и пойдем. А ты подожди нас здесь, - сказал он Дзержину.
НАМЕСТНИК ГЕНИАЛИССИМУСА
Мы опять шли по каким-то залам и переходам. Автоматчики
вытягивались в струнку, щелкали каблуками и брали на караул.
Секретарем у председателя Редакционной Комиссии был пожилой
генерал-полковник. Но суетился он, как сержант.
- Ага, это вы! - сказал он, нервно суя мне руку. Горизонт Тимофеич
как раз после процедуры, так что он может с вами поговорить. Прошу
вас.
Открыв дверь в кабинет, он первым туда вошел, но тут же
остановился, пропуская нас с Берием Ильичем. Наконец-то первый раз в
Москорепе я увидел старого человека! Да еще какого!
Он сидел в инвалидном кресле не за столом, а почти посреди
кабинета. Из-под кресла выходили, тянулись к задней стене и уходили в
нее два - желтый и красный Шланга. Старик, сидевший в кресле,
представлял собой полную развалину голова набок, язык вывалился, руки
висели, как плети. Из левого уха у него торчал толстый провод с
микрофоном в виде рожка. Старик, кажется, спал. Но как только мы
вошли, стоявшая рядом с ним медицинская сестра воткнула ему прямо
сквозь брюки шприц. Он дернулся, проснулся, хотел выпрямить голову, но
она упала на другую сторону. Глаза, однако, остались почти открытыми.
- Кто такие? - спросил он, разглядывая нас всех недовольно.
Маршал живо подкатился к нему, схватил рожок и, приложив его к
губам, почтительно сообщил:
- По вашему приказанию Классика к вам привел.
- Ага, - сказал Горизонт, еле ворочая языком - Клафика. Ну,
подойди, Клафик, подойди-ка фюда.
Я приблизился и взял из рук маршала рожок.
- Здравствуйте! - прокричал я в рожок.
- А нифего, - прошамкал председатель, - нифего фебя фуфствую.
Видифь, у меня тут два фланга. По волтому первифный продукт подается,
а по крафному вторифный отфафываетфя, так что органивм действует. - Он
хотел опять поднять голову и даже достиг в этом некоторого успеха, но
не успел удержать ее, и она упала на грудь. Впрочем, сестра
приблизилась к нему сзади, поставила голову вертикально и осталась ее
придерживать.
Кажется, старик оживал все больше. В глазах его даже появилось
что-то вроде любопытства ко мне.
- Так вот ты какой! - сказал он с видимым одобрением. - Хороф,
хороф. И фколько тебе годов-то?
- Скоро сто будет, Ваше Высокопревосходительство! - прокричал я в
рожок.
- Молодой ефё, - заметил председатель. - А мне вот уве фто фетыре,
а тове ефё нифего. А фто это ты в таком фине ходифь?
Я осмотрел быстро свою одежду.
- Если вы фином называете мои штаны, Ваше
Высокопревосходительство, то я тут совсем ни при чем. Такие выдали. А
я-то приехал в хороших штанах, в нормальных.
- Да что вы такое говорите! - сердито зашептал генерал-полковник.
Горизонт Тимофеевич говорит не "в фине", а "в чине".
- Да, - сказал Горизонт Тимофеевич Берию Ильичу, - надо его
повыфить, он вфё-таки наф клафик.
- Будет исполнено! - прокричал Взрослый в рожок. - Майора ему
дадим. Или даже полковника.
- Вафем полковника, - сказал Горизонт. - Генерала. Ты, крафавица,
- попытался он поднять глаза к сестре. - Головку-то мою так не дервы.
Когда я киваю, ты её немнофко так отпуфкай.
Но сестра на него не понадеялась и сама покачала его головой.
- Хорофо, - одобрил ее действия председатель. - Хватит. Знафит, ты
фоглафен убрать там вфяких Фимов и таких вот профих?
Не зная, о чем он говорит, я оглянулся на Взрослого и увидел, что
тот мне оживленно подмигивает. Я опять ничего не понял и кивнул
головой.
- Ну и правильно, - сказал председатель, и сестра покивала его
головой. - И хорофо. Вфе лифнее надо вфегда убирать, а не лифнее... -
не договорив фразы, он заснул, вывалил снова язык, и сестра положила
его голову набок.
Я посмотрел на маршала, тот на генерал-полковника, генерал развел
руками и сказал:
- Это всё! Горизонт Тимофеевич дал указание и теперь отдыхает.
Сестра взяла кресло за спинку и, подбирая шланги, покатила его в
глубь кабинета. А мы трое, ступая на носках, вышли в приемную.
КНИГА, КОТОРУЮ Я НЕ ПИСАЛ
- Уфф! - выдохнул из себя Берий Ильич и вопросительно посмотрел на
генерал-полковника.
- Все хорошо, - улыбнулся тот. - Горизонт Тимофеевич был в очень
хорошем настроении и замечаний сделал немного.
- Да, конечно, - согласился маршал. - Замечания вполне приемлемые.
То же самое он сказал и Дзержину, который встретил нас вопросом:
"Ну как?"
- Так что вы все поняли? - спросил он меня. - Требования совсем
небольшие: побольше снов, поменьше ненужной реальности и никаких
Симов. Согласны?
- Нет! - сказал я.
- Как?! - подпрыгнул маршал, а Дзержин схватился за карман.
Впрочем, тут же руку он отпустил, приблизился ко мне и нежно
сказал:
- Соглашайтесь, дорогуша, здесь не принято не соглашаться.
Я занервничал и схватился за голову.
- Слушайте, - закричал я. - Что вы ко мне пристаете? Что и где я
должен поправить? О каком романе вы говорите? О каком Симе? Если вы
имеете в виду Карнавалова, то я с ним был знаком и даже ездил к нему в
Торонто. Но взглядов его я никогда не разделял и письмо его нынешним
вождям выбросил на помойку.
- Это мы знаем, - улыбнулся маршал и переглянулся с Дзержином. - А
теперь выбросьте и его самого.
- Откуда? - спросил я.
- Из романа, дорогуша, - улыбнулся Дзержин.
- Да из какого романа? - спросил я устало. Вы понимаете, что я
никогда никаких романов о Карнавалове не писал.
Я опустился в кресло и достал сигарету. Мои руки дрожали, и, когда
я прикуривал, я никак не мог спичкой попасть в коробок. Между тем в
кабинете установилось какое-то странное, тяжелое и зловещее, я бы
сказал, молчание.
- Ну хорошо, - сказал наконец Берий Ильич. - Вы так взволнованно и
так убедительно говорили, что я вам почти поверил. Но есть же все-таки
факты. А факты, как говорят, упрямая вещь. Хорошо. Ладно. Сейчас мне
придется вам кое-то предъявить.
Он тяжело поднялся, подошел к сейфу и, загораживаясь от меня
плечом, стал крутить замок с шифром.
- А у Вас, Берий Ильич, - развязно сказал Дзержин, - сейф, я вижу,
ну точно, словно в Швейцарском банке.
- Так он швейцарский и есть, отозвался маршал. Тут даже и
написано: "Маде ин Швейцария".
Сейф открылся. Маршал там шуровал что-то довольно долго, наконец
достал какую-то книгу в темной обложке и выложил передо мной:
- Узнаете?
Я взял в руки книгу и стал ее разглядывать. Прочел название,
перевел потом взгляд на фамилию автора и увидел, что там стоит моя
собственная фамилия.
В этом не было бы ничего удивительного. Каждому автору приходится
иногда держать в руках книги, которые он написал. Но в том-то и дело,
что я, как мне помнилось, никогда ничего подобного не писал.
Ну и что вы скажете? услышал я голос маршала.
- Минуточку, - сказал я.
Я осмотрел суперобложку, перевернул титульный лист, прочел
выходные данные. Там стоял год 1986. А я уехал из Штокдорфа в
восемьдесят втором. А в восемьдесят шестом я еще фактически даже не
жил.
Это какая-то несуразица, пробормотал я и заглянул в начало книги.
Там я нашел описание своего разговора с Руди, посещения фройляйн
Глобке, похищения меня арабами, встречи с Букашевым. Все подробно и
достоверно и, главное, написано в моей собственной манере. Я ничего не
мог понять. Я готов был представить, что за шестьдесят лет кто-то мог
изучить все подробности и на основании донесений агентов и других
архивных данных сочинить какой-нибудь подобный роман. Но чтобы кому-то
удалось настолько проникнуть в мои мысли и так подражать моему стилю,
в это уж я поверить не мог никак, потому что, между нами говоря, мой
стиль просто неподражаем.
Я заглянул в середину книги, и в глаза мне бросилась глава,
которая называлась: "Новое о Симе".
- Интересно? - заглянул через мое плечо маршал.
- Минуточку, - сказал я и с возрастающим интересом прочел эту, в
общем-то небольшую, главу.
НОВОЕ О СИМЕ
Я-то думал, что я знал все о Сим Симыче, а оказывается, чего-то
существенного как раз и не знал.
Оказывается, за время моего отсутствия в двадцатом веке он, на
время оторвавшись от "Большой зоны", накатал четыре глыбы мемуаров под
названием "СИМ".
В той самой книге, которую маршал Взрослый предложил мне как мою
собственную, было сказано, что я якобы все эти четыре глыбы читал (во
что, впрочем, мне самому поверить трудно), причем прочел я их, с одной
стороны, задолго до того, как побывал в Москорепе, а с другой стороны,
после того, как оттуда вернулся. Вот говорят, что писатель не должен
читателю все объяснять и разжевывать. Он должен оставить читателю
возможность самому потрудиться, попотеть и самому домыслить то, до
чего он, писатель, сам не додумался. Если это так, вот вы и додумайте,
как это могло получиться, что я читал собственную книгу до того, как
написал ее. Да, если хотите, сами это все и обдумывайте, а у меня уже
и так от всего этого голова кругом идет. Поэтому я просто перескажу
то, что мне удалось прочесть в кабинете Берия Ильича.
Там сказано, что первая глава первой глыбы симовских мемуаров
начинается с описания обыкновенного утра обыкновенного советского
мальчика, у которого папа сидит в тюрьме, мама носит папе передачу, а
мальчик в это время ходит в школу, возвращается домой и учит уроки.
Мальчик учится в третьем классе и никак не может понять, за что же
посадили его папу, бывшего балтийского моряка, комиссара с крейсера
"Аврора", а впоследствии народного комиссара высшего образования. И
хотя эти события очень ранят детскую душу, но учиться все-таки нужно.
В тот день ввиду отсутствия мамы юный Сим пообедал один и сел за
уроки. По литературе им как раз задали выучить новое народное
стихотворение:
На дубу зеленом, да на том просторе
Два сокола ясных вели разговоры.
А соколов этих люди все узнали:
Первый сокол-Ленин,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг