анкета, впрочем, довольно скромная. Отвечая на вопросы, я указал свои
фамилию, звездное имя и отчество. Чтобы не привлекать внимания,
возраст свой я убавил ровно на шестьдесят лет. В графе "венерические
болезни" я написал, естественно, "нет".
Я вернул регистраторше анкету. Она насадила ее на длинный ржавый
штырь с заостренным концом, отложила свое вязанье, вышла из-за
загородки и без слов пошла по коридору, гремя связкой ключей.
Она открыла мне дверь No 6, пропустила внутрь и ушла, так ничего и
не сказав. Я прикрыл за собой дверь и огляделся. Это была небольшая
комната с одним окном без занавесок В углу стоял узкий топчан,
покрытый клеенкой, а рядом пластмассовое ведерко. Никаких подушек или
одеял видно не было. Над изголовьем в рамке висел портрет
Гениалиссимуса со слегка распахнутой волосатой грудью, а под портретом
изречение Гениалиссимуса.
ЛЮБОВЬ - ЭТО БУРНОЕ МОРЕ!
Кроме портрета Гениалиссимуса, на всех стенах были развешаны
разные плакаты. А у двери в деревянной рамке был помещен какой-то
текст. Это были коммунистические обязательства коллектива тружениц
ГЭОЛПДИКа. Было сказано, что, встав на трудовую вахту в честь 67
съезда КПГБ, коллектив берет на себя следующие обязательства:
1. Повысить трудовую дисциплину и культуру удовлетворения
возросших потребностей клиентов.
2. Увеличить ежесуточную пропускаемость каждого койко-места не
менее чем на 13%.
3. Увеличить сбор генетического материала на 6%.
4. Работать на сэкономленных материалах.
5. Проработать и законспектировать книгу Гениалиссимуса
"Сексуальная революция и коммунизм". Сдать по ней экзамены с оценкой
не ниже чем на 4.
6. Регулярно выпускать стенную газету.
7. Всем девушкам сдать нормы на значок "Готов к труду и обороне
Москорепа".
8. Проявлять высокую бдительность и своевременно информировать
органы БЕЗО о подозрительных клиентах.
Видя, что никто не спешит меня обслуживать, я стал рассматривать
плакаты.
На них были изображены картины из повседневной деятельности
работниц учреждения Встреча директора ГЭОЛПДИКа, дважды Героя
Коммунистического труда, Заслуженного работника сексуальной культуры и
члена Верховного Пятиугольника Венеры Михайловны Малофеевой с
избирателями трудящимися Первого шарикоподшипникового завода Коллектив
ГЭОЛПДИКа на уборке свеклы. На Первомайской демонстрации
Сексинструктор 2-го класса Эротина Коренная читает лекцию
"Гениалиссимус - наш любимый мужчина".
Рассмотрев все плакаты, я присел на краешек топчана и стал ждать.
Никто не шел.
Я уже хотел пойти узнать, в чем дело, как дверь отворилась и в
комнату заглянула регистраторша.
- Вы уже закончили? - спросила она, глядя на меня поверх очков.
- Что закончил? - спросил я.
- Что значит "что"? - сказала она строго. - То, для чего вы сюда
пришли.
Не выслушав ответа, она захлопнула дверь и ушла.
Я догнал ее в коридоре.
- Мамаша, вы что, смеетесь? - схватил я ее за локоть. - Как я мог
закончить, если ко мне никто не пришел?
Она посмотрела на меня немного, как показалось мне, удивленно.
- А кого вы ожидали?
Тут пришлось удивляться мне.
- Ну как это кого? - сказал я. - Я ожидал кого-нибудь из
обслуживающего персонала.
По-моему, она опять ничего не поняла. Она долго и внимательно
смотрела на меня, словно на какого-то психа, а потом сказала:
- Комсор клиент, вы что, с луны свалились? Вы разве не знаете, что
у нас для клиентов с общими потребностями самообслуживание?
- Вот он! Вот он! - услышал я дикий вопль и увидел ворвавшуюся в
заведение тетку, которая понимала по-иностранному. За спиной ее
маячили два милиционера.
ВНУБЕЗ
- Вот он! Вот он! - кричала тетка. - Шапиён! Как есть, чистый
шапиён. Штаны длинные носит, говно не сдает, пищей брезгует, а
по-нашему говорит, как мы.
- Ладно, ладно, любезная, - сказал милиционер, который был
поздоровее и скошенным лбом смахивал на питекантропа. - Сами
как-нибудь разберемся. У вас потребкарта есть? - спросил он,
обратившись ко мне.
- Есть, - сказал я и вытащил уже проколотый с двух сторон обрывок
"Зюддойче цайтунг".
Надеяться, что здесь этот номер пройдет еще раз, было, конечно,
наивно и глупо, но я часто поступаю по наитию, и оно меня обычно не
обманывает.
На этот раз обмануло.
Питекантроп взял обрывок, повертел в руках, приблизил к глазам,
отдалил и, изобразив на лице своем крайнее недоумение, протянул бумагу
своему товарищу, который тоже был здоров, но все-таки пощуплее. Тот
посмотрел бумажку и даже для чего-то подул на нее.
- Это по-каковски же здесь начикано? - спросил он вежливо.
Изобразив на своем лице удивление, я сказал, что, по-моему, и
дураку ясно, что здесь начикано исключительно по-китайски.
- И вы понимаете по-китайски? - спросил он, как мне показалось, с
почтением.
- Ну да, конечно, понимаю. Кто ж по-китайски не понимает?
- Придется пройтить, - сказал тот, здоровый.
- Это куда же? - поинтересовался я.
- Известно куда. Во внубез.
Догадавшись, что внубез означает внутреннюю безопасность, я
подчинился.
Местное отделение внубеза находилось в другом крыле того же
здания.
У дежурного за деревянной перегородкой было три звездочки на
погонах. Четверо нижних чинов в дальнем углу комнаты забивали козла.
- Вот, - сказал питекантроп, - так что, комсор дежурный, китайца
пымали.
- Что еще за китаец? - посмотрел удивленно дежурный.
- Обыкновенный китаец, - сказал питекантроп. - В длинных штанах
ходит, говно не сдает, говорит по-нашему, а читает по-китайскому. Вот.
- Он протянул дежурному кусок газеты.
Дежурный долго разглядывал этот странный клочок и стал вертеть его
так и сяк, напрягаясь, шевеля губами и даже посмотрел бумажку на свет,
видимо надеясь обнаружить в ней водяные знаки.
- А что это здесь написано тысяча девятьсот восемьдесят два? -
сказал он. - Это что, старая газета?
- Ну да, - говорю, - старая, из музея.
- Ну ладно, - сказал дежурный и раскрыл толстую тетрадь, на
которой было написано: "Книга регистрации нарушителей компорядка".
Затем он взял деревянную ручку (последний раз я видел такую шестьдесят
лет назад в кружке у Симыча), обмакнул ее в стеклянную чернильницу. -
Ваше фамилиё?
- Карцев, - сказал я.
- Чудно, - сказал дежурный. - Фамилиё китайское, а звучит вроде
как наше. А вы к нам со шпионскими целями или же просто так?
Тут я, честно говоря, немного струхнул. Начнут шить шпионаж, потом
не отобьешься.
- Ладно, - сказал я, - ребята. Хватит валять дурака, я не китаец,
я пошутил.
- Пошутил? - переспросил дежурный и переглянулся с питекантропом.
- Что значит, пошутил? Значит, вы не китаец?
- Ну конечно же, не китаец. Вы когда-нибудь видели китайцев? У них
глаза узкие и черные, а у меня выпуклые и голубые.
- Ах, так ты не китаец! - взбеленился вдруг дежурный. - Если ты не
китаец, то мы с тобой сейчас иначе поговорим. Тимчук! А ну-ка врежь-ка
ему по-нашему, по-коммунисски!
У этого Тимчука кулак был как пудовая гиря. Мне показалось, что я
ослеп не только от удара, но и от гнева. Плюясь кровью и ничего не
видя перед собой, я ринулся на Тимчука и, если б достал, разодрал бы
ему, наверное, всю морду. Но тут в дело вступили доминошники. Все
вместе они скрутили меня, завернули руки за спину и повалили на пол.
- Гады! - кричал я. - Да что же это вы делаете!
Меня прижали носом к шершавому вонючему полу. Я брыкался,
вырывался и орал благим матом, когда они выворачивали мне суставы.
- Сволочи! - кричал я. - Бандиты! А еще коммунисты!
- Комсор дежурный, - разобрал я голос Тимчука. - Вы слышите, он
против коммунистов кричит.
Я хотел возразить, что я не против всех коммунистов, а только
против плохих коммунистов, за хороших коммунистов. Но мне еще крепче
завернули руки, и сквозь собственный вой я услышал лязганье ножниц
вокруг моих ног.
- А теперь поднимите его, - сказал дежурный.
Я опять оказался перед ним, побитый и помятый. Кровь из разбитого
носа и рассеченной губы стекалась на подбородке в одну струю и
крупными каплями падала на рубашку. Мои замечательные брюки, которые
перед самой поездкой я купил в Кауфхофе, теперь представляли собой
жалкое подобие шортов с криво обрезанными краями и свисающими
лохмотьями.
- Звездное имя и отчество? - спросил дежурный.
- Пошел вон, сволочь! - сказал я и плюнул ему в морду кровью.
Вот говорят, перед самой смертью человек видит всю свою жизнь, как
в кино. Пока Тимчук замахивался, подобное кино я тоже увидел. Правда,
кино особенное. Я видел как бы сразу все кадры одновременно. Я видел
себя и помидороподобным маленьким уродцем, которого сразу же после
родов показывают моей матери, и в то же время я увидел себя в детском
саду, в президиуме Союза писателей СССР, в мюнхенском биргартене
[Biergarten (нем.) - пивная в саду.] у китайской башни и даже в гробу,
в котором меня несут к могиле, только не разобрал, кто несет.
- Стойте! Стойте! - услышал я звонкий голос и, очнувшись, увидел
Искрину Романовну, которая буквально висела на занесенном кулаке
Тимчука.
- Стойте! - повторяла она. - Не смейте его бить!
Дежурный, может быть, понял, что допустил какую-то ошибку, но, еще
не желая в ней признаться, спросил Искрину Романовну, что я за цаца
такая, что меня нельзя бить.
- Да вы знаете, кто он такой? - продолжала негодовать Искрина. -
Да ведь это же...
Она наклонилась к дежурному и сказала ему что-то на ухо.
Ситуация резко переменилась. Дежурный выскочил из-за перегородки и
чуть ли не валялся в ногах у меня, прося пощадить его и его детей,
которых у него, может быть, и не было. Рядом с ним трясся от страха
Тимчук, который сразу же стал маленьким и плюгавым.
Само собой, отрезанные штанины мне тут же были с поклоном
возвращены, а появившаяся неизвестно откуда сестра милосердия оказала
мне первую помощь, залепив нос и губы изоляционной лентой, которая
пахла смолой.
- Пойдемте! - тянула меня за руку Искрина Романовна, а дежурный
все еще вертелся перед носом и кланялся, и просил пощадить.
- Ну пойдемте же! - настаивала Искрина.
- Сейчас, - сказал я и, вырвав у нее руку, прямо локтем заехал
дежурному в рыло, отчего у него из носа кровь брызнула в разные
стороны.
- Вот, сказал я, - тебе по-социлисски. А тебе, сука, повернулся я
к Тимчуку, - по-китайски.
Я дал ему кулаком по сопатке и сам же завыл нечеловеческим голосом
- морда у Тимчука была изготовлена из кирпича.
КАК ПАХЛА МАМА
- Ну, рассказывайте, - строго сказала мне Искрина Романовна, когда
мы вернулись в гостиницу. - Как вы оказались во внубезе? Что вас туда
занесло?
Мне было ужасно неловко. Трогая пальцем разбитый нос, я сказал,
что хотел всего лишь пройтись, посмотреть своими глазами, как живут
простые комуняне.
- А как же вас выпустила дежурная?
- Она меня никак не выпускала. Она просто спала и я тихонько
прошел мимо.
- Видите, она спала! - возмутилась Искрина. - Вот до чего доходит
потеря бдительности! Нет, таким в Москорепе не место.
- Но она не виновата! - закричал я, испугавшись, что сильно подвел
дежурную. - Она, может быть, устала за ночь и задремала. А я шел очень
тихо. Я даже ботинки снял, чтобы она не слышала.
Про ботинки я, конечно, наврал.
- Ну хорошо, рассказывайте дальше. - Искрина уселась в кресло и
взирала на меня строго, как судья.
Я рассказал все, как было. Про очередь во дворе и скандал с
теткой, которая понимает по-иностранному. Про памятник Гениалиссимусу,
про Прекомпит.
- А что вы делали во Дворце Любви?
Я совсем смутился.
- Ну вот, - сказал я, - вам все нужно знать. В том-то и дело, что
я там ничего не делал. Потому что не с кем было. Подобным
самообслуживанием я даже в детстве не увлекался. А уж в моем возрасте
мне об этом и думать противно.
- А вас никто и не заставлял, - сказала она резко. - Вы должны
были бы понять хотя бы по тому, как вас встречали, что вы можете
рассчитывать на большее. Эти места, которые вы посетили, предназначены
для комунян общих потребностей. А для вас решением Верховного
Пятиугольника установлены повышенные потребности.
- Спасибо, - сказал я довольно холодно. - Но я, если хотите знать,
вообще-то против неравенства. И если уж я сюда попал, то не хочу
никаких привилегий, а хочу быть как все.
- Какой же вы все-таки отсталый! - воскликнула она в сердцах. -
Что значит "как все"? О каком неравенстве вы говорите? У нас все
равны. Каждый комунянин рождается с общими потребностями. Но потом,
если он развивается, совершенствуется, выполняет производственные
задания, соблюдает дисциплину, повышает свой кругозор, тогда,
естественно, его потребности возрастают и это учитывается. Вообще я
вижу, наша жизнь вам еще совершенно непонятна и вам лучше одному пока
не ходить. Тем более, что вам надо готовиться к вашему юбилею.
- Да что вы пристали ко мне с этим юбилеем! - рассердился я. - Не
хочу я никаких юбилеев. Вам хорошо известно, что мне на самом деле не
сто лет, а гораздо меньше.
- Ну да, вы выглядите гораздо моложе, - согласилась она. - Но
все-таки вам исполняется именно сто лет. Завтра указ Верховного
Пятиугольника о всенародном праздновании вашего юбилея будет
опубликован. Это будет событие огромного политического значения. А вы
ведете себя так легкомысленно. Поэтому Творческий Пятиугольник поручил
мне переселиться к вам и провести с вами курс интенсивной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг