отразилось такое, будто он увидел самого дьявола, выползающего из печной
отдушины. Министр финансов повернулся и с неожиданной для тучного человека
прытью побежал... побежал прочь, придерживая на голове шляпу, топоча
башмаками... побежал, как от зачумленного...
Святой Пакомио!..
Непорочная дева-заступница!..
Словно во сне дун Абрахам отпустил перец повару. Оставшись один, он не
торопился затворить дверь кладовой и повесить замок. За мешками с корицей и
имбирем было тайное место, дун Абрахам просунул туда руку и вытащил нож. Это
был матросский тесак, короткий и широкий, с грубой, потемневшей от времени
деревянной рукоятью. Словно во сне смотрел он на тесак. И уже не было ничего
вокруг - ни кладовой, ни уютного кабинета со счетами королевских расходов,
ни самого дворца с его проклятыми интригами... Осталась только палуба,
ходящая под ногами, да свист штормового ветра, да изодранные паруса... И
последняя бочка сухарей, на которую так надеялись, и которая оказалась
пустой... И лицо кормчего, искаженное яростью, его рука с наколотой девой с
рыбьим хвостом, рука, поднимающая багор... И завывания ветра, и скрип
корабельного дерева, и жалобный человеческий вскрик...
Он, дун Абрахам, думал, что прошлое забыто - прочно и навсегда. Давно уже
у его пояса висел не матросский тесак, а изящный кинжал в дорогих ножнах...
Он швырнул тесак на мешки с корицей, захлопнул тяжелую, окованную железом
дверь, со скрежетом повернул ключ в замке.
Прочь, прочь, вы, воспоминания!..
Тут у двери постучали, и вошел слуга домашний. От предчувствия несчастья
все у дуна Абрахама вдруг поплыло пред глазами. "Что случилось?" - прохрипел
он, в воротник свой так вцепившись, будто в вражескую глотку. Будто задушить
пытался он свои воспоминанья о погибельном просторе океана...
XI
В то утро началась погрузка каравеллы. По мосткам, перекинутым с причала
на корабль, сновали грузчики. В переднюю часть трюма тащили запасные паруса,
якоря, канаты. В заднюю складывали боевые припасы - чугунные ядра для
бомбард, абордажные крючья, мечи и алебарды. В среднюю часть трюма
закатывали бочки с водой, вином и оливковым маслом, втаскивали мешки с мукой
и сухарями, огромные связки лука и чеснока. Отдельно грузили ящики с
товарами для мены - бусами и стеклянной мелочью, яркими тканями, дешевыми
браслетами и зеркалами.
Корабельный писец-эскриберо у мостков на палубе еле успевал записывать
принимаемый груз, торопливо стучал пером по дну чернильницы. Гремели бочки,
тяжело топали ноги грузчиков, раздавались крики, смех, ругательства. На
причальной тумбе сидел матрос с головой, повязанной красным платком, и орал
во все горло, отбивая счет ударами бубна:
Все, что круглое, катают,
Угловатое - таскают,
Все, что мягкое, бросают,
А стеклянное - ломают.
Не задерживай, давай!
- Тише вы! - вопил эскриберо. - Эй, кормчий, запретите им орать. Они
сбивают меня со счета...
Дуарте тоже надрывался от крика, пытаясь навести в этой сутолоке порядок.
Он был радостно возбужден и почти трезв, и зычный его голос разносился
далеко окрест.
Хайме наблюдал за погрузкой с высоты кормовой крепости. Грохот бочек на
мостках, покачивание палубы под ногами, грубая смесь запахов смолы, рогожи,
лука и человеческого пота - все это будоражило Хайме, наполняло непонятной
тревогой.
Он сбежал по трапу вниз, разыскал кормчего, дернул за рукав.
- Ну, чего тебе? - заорал Дуарте, выкатывая глаза. - А, это вы, дун
Хайме... Как вам нравится эта чертова погрузочка!
Они оба даже забыли перекреститься при упоминании черта.
- Дуарте, где солонина? Не понимаю, почему до сих пор не привезли
солонину?
- Ну, так скачите к своему папаше и поторопите его, сеньор. Я и сам не
понимаю, где застряли телеги с солониной...
- Куда прешь? - закричал кормчий на грузчика с мешком на спине. - Хочешь
присыпать порох солью, баранья голова? В середину тащи! Скачите к папаше,
сеньор, - повторил он. - И хотя ваш родитель не признает старого приятеля,
вы напомните ему, что без мяса...
Тут они разом оглянулись на топот копыт по дощатому причалу. Приехал
командоро-навигаро, дун Байлароте до Нобиа - красное жесткое лицо в рамке
бороды высокомерно и замкнуто, длинные ноги в стременах вытянуты вперед. Два
скорохода расчищали ему дорогу. Давно бы следовало командоро-навигаро
заявиться, самому присмотреть за погрузкой, а он только сейчас, к концу дня,
соизволил приехать.
Поманил пальцем кормчего. Тот пробился сквозь плотный поток грузчиков,
Хайме - вслед за ним. Дун Байлароте словно и не заметил Хайме,
отсалютовавшего шляпой. Слегка наклонился к Дуарте, сказал:
- Приостановите погрузку, кормчий.
Дуарте захлопал глазами, глядя снизу вверх.
- Разрешите узнать, дун Байлароте, почему вы останавливаете погрузку? -
спросил Хайме.
Командоро-навигаро будто не услышал. Обращаясь к кормчему, продолжал
отрывисто:
- Что не погружено - огородить канатами. Выставить охрану из матросов.
- Дун Байлароте! - дерзко возвысил голос Хайме. - Что это означает,
сеньор, я вас спрашиваю?
Командоро-навигаро натянул поводья, лошадь с храпом взвилась на дыбы,
чуть не задев Хайме копытами. Тот отскочил. Круто развернувшись, дун
Байлароте поскакал прочь.
- Ох-ха! - вздохнул Дуарте. - Сдается мне, не выйти в океан этой
каравелле, дун Хайме. Слишком хорошо все шло... слишком хорошо, говорю...
Хайме стоял, как потерянный, все еще держа шляпу в руке. Потом вдруг
встрепенулся, побежал к коновязи. Спустя минуту он уже скакал по улицам
города. Во дворе дома спрыгнул с коня, кинулся в родительские покои.
Мать в столовой проверяла чистоту серебряной посуды, распекала служанку.
Дверь распахнулась от резкого удара, на пороге стоял Хайме.
- Где отец?
Графиня до Заборра испуганно всплеснула руками.
- Что с тобой, Хайме? На тебе лица нет... Святые угодники, что случилось?
- Где отец? - повторил Хайме, шумно переводя дыхание.
- Во дворце, на службе...
Звеня шпорами, Хайме зашагал к выходу. Графиня засеменила следом. Росалия
высунула из своей комнаты любопытный нос.
- Опомнись, Хайме! - вопила графиня. - Ты хочешь ехать в таком виде во
дворец? Посмотри на свои сапоги!
Сапоги у него были забрызганы грязью по колено, да и плащ тоже, и Хайме,
бормоча проклятия, взбежал наверх, в свою комнату, чтобы переодеться.
Кинул плащ в угол, зашарил на полке в поисках чистых чулок - и вдруг не
то чтобы заметил, а скорее почувствовал, что в комнате что-то не в порядке.
Он оглянулся на стол - и замер.
Потайной ящик был раскрыт.
Хайме сунул в него руку. Нет портуланов, нет компассо...
Что было силы он лягнул ящик со взломанным замком. Прыгая через три
ступеньки, сбежал вниз. Лицо его было страшно. Раздельно выговорил, глядя
темными от ярости глазами на графиню:
- Кто-был-у-меня-в-комнате?
Из-за обширной спины матери выглядывала испуганная Росалия.
- Никто не был... Да что с тобой, Хайме, сынок?.. Не выдержал. Гаркнул
так, что во дворе залаяли собаки:
- Кто? Кто был у меня в комнате? Ну!
Графиня заплакала. Всхлипывая, жалобно сказала, что он не смеет кричать
на мать. Что в доме не было чужих. Только дун Дьего, его друг, заезжал в
полдень и очень огорчился, узнав, что Хайме нет дома...
- Дун Дьего? - У Хайме похолодела спина. - И больше никого? - Никого.
- А он... дун Дьего заходил в дом? - запинаясь, опросил Хайме.
- Он немного посидел в гостиной... Росалия играла ему на клавесине...
Хайме уставился на Росалию:
- Он выходил из гостиной, когда ты ему играла?
Теперь заплакала Росалия. Нет, это она выходила, чтобы принести гостю
оранжаду. А что в этом плохого?..
Она обливалась слезами и терла глаза кулачком.
Хайме не дослушал ее причитаний. Резко повернувшись, кинулся наверх, к
себе. Хлопнув дверью, заперся на ключ.
Тогда-то графиня, чуя недоброе, послала слугу во дворец за дуном
Абрахамом.
Прискакав домой и выслушав слезливые объяснения супруги, дун Абрахам
поднялся наверх, нетерпеливо постучал. Хайме не отпер, не ответил.
Трясущейся рукой дун Абрахам извлек из кармана запасной ключ, отворил дверь,
шагнул в комнату.
Хайме, как был, в грязных сапогах и простом, без шитья, кафтане, лежал на
диване, лицом к стене.
- Что с тобой? - дун Абрахам встревоженно склонился над сыном, потряс его
за плечо. - Хайме, сынок!..
- Оставьте меня, отец, - тихо проговорил Хайме. От спокойного голоса сына
дуну Абрахаму немного полегчало.
- Ну-ка, отвечай, - сказал он. - Что у тебя украли?
- Портуланы украли. И компассо.
Дун Абрахам нахмурился, услышав это. Сопоставил кражу с давешним
поспешным бегством дуна Альвареша и понял, что хитросплетенная дворцовая
интрига направлена не только против него, дуна Абрахама, но и против Хайме,
сына и наследника.
- Мать говорит, что в доме никого не было из чужих, кроме твоего нового
дружка, герцогского племянника. Выходит, он и украл, а?
- Не знаю.
- Не знаешь? - У дуна Абрахама закипело раздражение. - Что же ты, так и
будешь валяться на диване? Отвечай!
Хайме нехотя повернулся, лег на спину, закинув руку за голову.
- А что мне делать, если... если все против меня? - ответил он вяло. -
Пропади все пропадом. В конце концов я не...
- Встань! - рявкнул дун Абрахам, в гневе выкатывая глаза из орбит. -
Встань, когда говоришь с отцом, щенок! - И выкрикивал прямо в побледневшее
лицо сына: - Тебе в рожу наплевали, обгадили с головы до ног, а ты валяешься
на диване? Не знаешь, где найти своего подлого дружка? Отважный мореход...
И дун Абрахам добавил такое страшное ругательство, каких Хайме не слышал
даже в портовой таверне. Да и в благообразном отцовском лице проступило
некое не знакомое Хайме выражение.
Ругань будто подхлестнула Хайме. На ходу засовывая шпагу в гнездо
портупеи, он сбежал вниз, во двор. Вскочил на коня, пулей вылетел за ворота.
Дун Абрахам устало опустился в кресло. Взгляд его остановился на
выдвинутом потайном ящике, из которого торчал взломанный замок. "Плохо,
совсем плохо", - подумал он. Не раз и не два приходилось ему, дуну Абрахаму,
отбивать удары придворных интриг. Но на этот раз... ох, чует сердце, на этот
раз не сдобровать... не сдобровать... Нет житья ему, дуну Абрахаму. Занозой
в глазу торчит он у этих кичливых фидальго, которым отродясь неведомо, что
такое борьба за существование. Он устал. Устал от бесконечной борьбы, от
интриг, от королевских капризов.
И опять, опять, помимо воли, встал перед мысленным взором огромный
океанский простор, изрытый волнами. Палуба, ходящая под ногами, изодранные
штормами паруса...
Прочь! Ничего ему не надо - только уберечь семью от беды. Он еще не
сдался, он поборется, да, да, сеньоры, у него еще хватит сил! Только вот не
натворил бы Хайме, этот неопытный мальчик, какой-нибудь непоправимой беды...
Ох, напрасно не сдержал он, дун Абрахам, своего гнева.
Догнать мальчика, остановить, пока не поздно...
Дернув себя за бородку, поднялся, вышел скорым шагом из комнаты.
Навстречу поднималась по скрипучим ступенькам заплаканная, ничего не
понимающая супруга. Сбивчиво, глотая слова, сообщила: только что прискакал
за дуном Абрахамом королевский гонец. Его величество срочно требует его к
себе.
И тогда вполне понятно стало дуну Абрахаму, что судьба его решится нынче
вечером. Смятенье поборов усильем воли, поспешил к себе в подвал он, где так
долго занимался тайным делом. "Ну, Басильо, наступило время, - молвил. - Или
будем на коне мы, иль падем сегодня ночью". И, отдав распоряженья, во дворец
поехал. Следом двое слуг везли поклажу. Охо-хо... Всю жизнь он бился,
создавал благополучье, а теперь все может рухнуть... Что-то будет, что-то
будет?.. Только б Хайме не наделал всяких бед непоправимых. Пусть бы лучше
он уехал. Да, уж лучше бы ушел он, как хотел, в морские дали, на просторы
океана...
XII
Хайме осадил коня у ворот приземистого дома. Застучал колотушкой. Долго
пришлось стучать, пока не вышел старикпривратник.
- Кто там? - спросил дребезжащим голосом.
- Я, виконт до Заборра! Протри глаза, старик, не узнаешь, что ли? Живо
открывай!
- Никого нет дома, синьор.
- А где он? Ну, говори толком, где дун Дьего?
- Не знаю, сеньор. - Привратник почесал под мышкой. - С утра уехал дун
Дьего. Нету его, сеньор...
Хайме, бормоча проклятия, ударил ногой по решетке. Тронул коня.
Где же может быть дорогой друг? Дорогой друг... Усмешка появилась и
угасла на его лице. Да нет, наваждение какое-то... Не способен благородный
фидальго на такую подлость. Он разыщет дуна Дьего, и тот рассеет сомнения.
Но никто из домашних не мог совершить кражи, а из чужих был в доме только
дун Дьего...
Тут Хайме заметил, что проезжает мимо мрачного здания с угловой башней -
торгового дома Падильо и Кучильо. На этот раз не пришлось долго ждать, пока
откроют ворота. Толстяк Кучильо принял Хайме в кабинете с узкими
полукруглыми окнами. Указал на покойное кресло у полыхающей печи, сам сел
напротив, добродушный, в длинном теплом халате. Спросил, перекидывая
костяшки огромных четок:
- Не угодно ли вина, виконт?
- Нет. Впрочем, давайте.
Хайме вытянул кубок до дна, закашлялся.
- Что-нибудь случилось, виконт?
- Да, сеньор, случилось.
И он рассказал купцу о странном повелении командоронавигаро прекратить
погрузку. Кучильо покачал лысой головой, но Хайме не заметил на его лице
особого удивления.
- Право, не знаю, что вас так обеспокоило, виконт. Погрузка не делается в
один день.
- Пусть так. Но что вы скажете, сеньор, если одновременно с прекращением
погрузки у корабельного астронома выкрадывают портуланы?
Теперь Кучильо, похоже, удивился.
- У вас украли портуланы?
- Да, - Хайме вскочил, прошелся по комнате, звякая шпорами. - Но не в
этом дело... Я помню наизусть каждый штрих на портуланах. Нам пытаются
помешать, сеньор, - вот что меня тревожит...
Купец нагнулся, неторопливо поворочал кочергой поленья в печи. Посыпались
искры. Кучильо откинулся на спинку кресла, благодушно посмотрел на юного
собеседника.
- Сядьте, виконт, прошу вас. Скажите откровенно: вы уверены, что
достигнете Островов пряностей?
- Уверен, - Хайме остановился, пристально посмотрел на купца. - Похоже,
сеньор, что вы потеряли интерес к экспедиции.
Кучильо улыбнулся - так взрослые улыбаются неразумным словам ребенка.
- Мы с сеньором Падильо не можем потерять интереса. Не забудьте, что мы
несем половину всех расходов. - Он заметил презрительную мину Хайме. С лица
Кучильо сбежала улыбка, голос стал суше: - Люди живут на грешной земле,
виконт, а жизнь очень дорога. Никто не хочет выбрасывать деньги. И уж если
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг