принимаю вас к себе в дело...
- О дэдди! - Аннабел Ли бросилась к отцу и поцеловала в щеку. - Как
хорошо ты придумал!
- Я знал, что тебе это понравится. От вас, мистер Ур, потребуется
совсем немногое. Ну, скажем, заявить журналистам или на телевидении, куда
вас наверняка поволокут, - заявить, например, что из земных напитков вам
больше всего нравится оранжад, а из еды - кубические яйца фирмы Фрезера...
- Чудесно, дэдди! И он поедет с нами в Валентайн!
- Мы подпишем контракт, вы получите за рекламу крупный гонорар, и он
будет возрастать с каждой моей новой выгодной сделкой.
- Ур! - Аннабел Ли обратила на него сияющий взгляд. - Дэдди не
поскупится, это я точно знаю. Это же замечательно! Ты хорошо заработаешь
на рекламе, а потом напишешь книгу и получишь за нее миллион долларов. Все
будет о'кэй, милый!
Ему было жаль разочаровывать Аннабел Ли, но ничего не оставалось, как
сказать:
- Большое спасибо, но я не могу принять ваше предложение, мистер
Фрезер. Я должен сегодня ночью улететь отсюда.
Как они ни уговаривали его остаться, Ур был непоколебим. Ему нужно
улететь. Какая-то беда произошла с его родителями. Да, у него есть
родители, и он должен их срочно навестить...
- Мы будем тебя ждать, Ур! Ты проведаешь стариков и вернешься, не
правда ли?
- Не знаю, Энн, - ответил он мягко. - В жизни столько неожиданностей,
что все может случиться.
А Фрезер сказал:
- Первый раз вижу человека, который отказывается от хорошей сделки.
Ур сел писать письмо. Заклеив конверт, попросил Аннабел Ли завтра же
переслать письмо в Океанариум доктору Русто.
Около полуночи они вышли из дому. Было темно и ветренно, сад был
полон шороха, теней и ночного благоухания. Фрезер остался на веранде.
Попыхивая сигарой, он смотрел вслед трем фигурам, пока их не поглотила
темень.
Аннабел Ли, Ур и старый Боб молча спустились к пляжу. Белым призраком
покачивалась у маленькой пристани яхта. Ур первым прыгнул в нее и помог
сойти Аннабел Ли. Потом прыгнул Боб. Он отвязал яхту, с силой оттолкнулся
от сваи. Все трое сидели в углублении кокпита. Боб потянул фал, и
дакроновый грот легко выплеснулся над ними и принял ветер.
- Как страшно ночью в море! - шепнула Аннабел Ли. - А ты еще хотел
плыть! Почему твоя лодка не может подлететь к берегу?
- Она может. Просто я так привык...
Кренясь, яхта уходила в открытое море. Она шла без огней. Берег
отдалялся, уплывал. Но что-то происходило на берегу - там заплясали
огоньки фонариков, и порывом ветра донесло слабые голоса.
- Тревога, - разжал губы старый Боб, поглядев на берег. - Они
следили. Я знал.
- А далеко еще до твоей лодки? - спросила Аннабел Ли, беспокойно
крутя головой.
- Нет. Надо только подальше отойти от берега.
Яхта шла под свежеющим ветром, плавно покачиваясь на волнах. И тут
блеснул огонь где-то у подножия черной громады мыса Серра. Это мигал
прожектор. Потом он погас, и стали видны бортовые огни - красный и
зеленый. Отчетливо донесся напряженный стук мотора.
- Велит остановиться, - сказал Боб.
- Это катер береговой охраны? - спросил Ур.
- Что ж еще? Он идет прямо на нас.
Луна была ущербная, то и дело наплывали на нее рваные облака, но
света на море было все же достаточно для того, чтобы преследователи могли
разглядеть идущую под парусом яхту. Теперь катер стал забирать немного
вправо, мористее, чтобы перерезать яхте курс. Опять вспыхнул прожектор,
угрожающе взвыла сирена.
- Ты будешь вспоминать меня? - спросила вдруг Аннабел Ли.
Ур не ответил. Он сидел, выпрямившись и вытянув шею, лицо его было
неподвижно, глаза полуприкрыты. Аннабел Ли ощутила прилив жутковатого
холодка.
- Так. - Ур встрепенулся. - Слушайте внимательно, Боб. Как только я
выпрыгну, тотчас поворачивайте оверштаг и ложитесь на обратный курс.
Включите бортовые огни.
- Ур, ты что хочешь?..
Вопрос замер на устах Аннабел Ли. С ужасом она смотрела, как Ур
медленно перевалился через борт яхты в темную воду.
- Прощай, Энн, будь счастлива! - крикнул он уже из воды. - Боб,
прощайте!
Вода была холодная. Холоднее, чем в ту ночь, когда он впервые
подплывал к берегу Санта-Моники. А может, ему просто казалось так. Он
поплыл навстречу спускающемуся, скупо освещенному луной веретенообразному
телу своей летающей лодки.
Г л а в а с е д ь м а я
ВОЗВРАЩЕНИЕ УРА
Отнесите меня на постель и, если можно,
позовите мудрую Урганду, чтобы она осмотрела
и залечила мои раны.
С е р в а н т е с, Дон Кихот
Благо тем, кто спокойно спит ночью и, до конца досмотрев все сны,
просыпается засветло. Но если предрассветный час застает тебя одного в
степи и если ты к тому же томим неясным предчувствием беды, то нет тебе
покоя.
Ур понимал, что было бы разумнее дождаться рассвета и только потом
пуститься в дорогу. Но нетерпение погнало его вперед. Он быстро шел, почти
бежал по темной степи, то и дело натыкаясь на камни, на жесткие кусты
верблюжьей колючки.
Он приземлился точно в том же месте, где год назад впервые вышел из
лодки на землю. Где-то поблизости должны быть нагромождение скал, и
родник, и овечья тропа, ведущая к главной усадьбе колхоза имени Калинина.
Где же скалы, где родник? Ур остановился, прислушался - не журчит ли
вода? Но ничего, кроме собственного учащенного дыхания, не услышал.
Кажется, он слишком забрал влево. Уж очень заметно здесь повышается
местность. Да, надо взять правее. Он снова побежал. Провалился в
неглубокую яму, подвернул ногу, исцарапал руки колючим кустом, когда
выбирался из ямы.
Да, ровно год назад ясным сентябрьским днем он ступил в первый раз на
эту обожженную землю. И вот он снова здесь. Предрассветная степь
простирается перед ним, как судьба...
На востоке немного просветлело. Оглянувшись, Ур разглядел неровный,
холмистый силуэт. Вот они, скалы! А он кружит вокруг битый час... Теперь
можно было различить легкий звон воды. Степной неожиданный родник! Можно
искать тебя всю жизнь - лишь бы припасть наконец к твоей упругой холодной
струе...
Вода как бы смыла с него бессонную усталость. Ур зашагал по овечьей
тропе, отмеченной многочисленными орешками. Быстро светало. Где-то впереди
перекликались петухи. И вот показались знакомые строения колхозного
поселка.
Дом неприятно удивил его мертвой тишиной. Обычно мать на рассвете
была уже на ногах, разводила огонь в очаге... Ур взлетел на веранду и
увидел черный амбарный замок, наглухо замкнувший дверь. Возле двери
чернели старые сандалии Шама.
Внезапная слабость в ногах заставила Ура сесть на ступеньку. Тупо
смотрел он на закопченный очаг во дворе, на связки оранжевого лука,
свисающие с балки веранды.
Послышался собачий лай, блеяние овец. Облачко пыли поднялось над
соседними садами. Ур поднялся и медленно пошел в ту сторону вдоль заборов,
сложенных из нетесаного камня.
Слитной желтовато-кудрявой массой текла отара.
- Чо! Чо-о! - покрикивали пастухи, тыча длинными посохами в
отбившихся овец.
Здоровенный пес "алабаш" зарычал на Ура, оскалив клыки. Один из
пастухов прикрикнул на пса и подошел, протянул Уру коричневую жилистую
руку.
- Приехал, молодой? - сказал он, раздвигая в улыбке черные усы. -
Мамичка тебя ждала, очень сильно плакала...
- Курбанали! - узнал Ур приятеля Шама. - Что случилось, где мои
родители?
Пастух печально покивал головой в мохнатой папахе.
- Папичка совсем заболел. Здесь болел. - Он хлопнул себя по заду. -
Вчера... нет... перед вчера райцентр ехал.
Он добавил что-то по-азербайджански, чего Ур не понял. Но главное
было понятно: отца увезли в больницу и мать уехала с ним. Ур спросил, как
выйти на дорогу, ведущую в райцентр, попрощался с Курбанали и пошел было,
но тот окликнул его:
- Молодой! Большой радость случился. Наш завфермой Даи-заде помнишь?
Га, Джанавар-заде! Суд пошел! Клянусь тобой! - Курбанали хлопнул себя по
коленке и захохотал.
Ур зашагал по немощеной улице и вскоре вышел на бетонку. Спустя часа
полтора его нагнал попутный грузовик. Шофер, парень примерно одного с Уром
возраста, притормозил, махнул рукой, приглашая садиться. Ехал он небрежно,
на очень большой скорости.
В небольшом селении, через которое пролегла дорога, шофер посадил в
кузов четверых колхозников с корзинами, наполненными инжиром и алычой.
Потом подобрал на шоссе еще троих. Машина въехала в райцентр - одноэтажный
городок, утонувший в садах. На базарной площади пассажиры высыпали из
грузовика и расплатились с шофером. Ур растерянно развел руками. Водитель
презрительно глянул на него:
- Такой молодой, а уже хитрый.
- Вы же сами предложили мне сесть в автомобиль, - сказал Ур.
- Денег нет - пешком ходи, - ответил шофер и повернулся к нему
спиной.
Районная больница помещалась в нескольких беленых домиках в глубине
просторного, обсаженного тополями и акациями двора. В один из этих домиков
- в хирургическое отделение - и направили Ура из приемного покоя, где он
навел справки.
Здесь, в коридоре с белеными стенами, стоял меж двух кадок с фикусами
старенький диван, и на диване сидела, сгорбившись, женщина в накинутом на
плечи белом халате и выцветшем красном платке на голове. Она уставилась на
вошедшего Ура, потом, вскрикнув, бросилась ему на шею. Она плакала
навзрыд, подвывая и бормоча неразборчивое. Ур гладил ее по голове. В горле
у него стоял комок, он не мог произнести ни слова. Каа потащила его к
одной из белых дверей, распахнула ее. В маленькой палате лежали четверо, и
Ур не сразу узнал среди них отца.
Шам лежал на животе, повернув голову набок. Глаза его были закрыты,
лицо - влажное, морковно-красное, из черной путаницы бороды и усов
вырывалось хриплое дыхание. Над ним стояла пожилая медсестра. Она набирала
в шприц прозрачную жидкость из флакончика. Обернувшись на Ура и Каа,
сестра сделала страшные глаза и велела немедленно закрыть дверь с той
стороны.
Ур усадил мать на диван.
- Перестань плакать. Перестань и расскажи, что случилось.
Всхлипывая и вытирая глаза уголком платка, мать заговорила на своем
языке, то и дело вставляя азербайджанские слова и часто повторяя слово
"ремонт":
- Еще весной на речке плотину прорвало. Джанавар-чай называется
речка. Ремонт надо. Председатель требовал, звонил телефон. Не знаю, кто
ремонт тянул. Захотели ремонт сами делать. Все мужчины пошли. Твой отец
сильный мужчина, много работал, ремонт делал. Один день очень долго в воде
работал...
Тут Каа опять заплакала. Из ее сбивчивых слов узнал еще Ур, что после
той длительной работы по пояс в воде Шам занемог. Подскочила от сильной
простуды температура да еще образовался на правой ягодице огромный нарыв.
Она, Каа, сначала прикладывала к нарыву капустный лист - он ведь хорошо
жар вытягивает. Но не помог капустный лист. Колхозный фельдшер сделал Шаму
укол и отвез сюда, в больницу. Только отцу лучше не становится, и она,
Каа, очень боится, что он умрет.
Мать посмотрела на Ура - и залилась еще пуще:
- Где ты был, сыночек, почему к нам не приходил? - И, тронув пальцем
черное пятно вокруг глаза: - Тебя били? Тебя злые люди обижали, камни
бросали? А-а-а... А-а-а-а...
Она причитала, раскачиваясь, а Ур гладил ее по голове, пытался
успокоить. Отворилась дверь, из палаты вышла давешняя сестра с блестящей
никелированной коробочкой.
- Ты забыла, что доктор сказал? - обратилась она к Каа
по-азербайджански. - Если будешь громко плакать, тебе не разрешат здесь
быть.
- Как мне не плакать, сестрица, если муж умирает?
- Кто тебе сказал, что он умирает? Не умрет. Доктор говорил, надо
операцию делать.
Каа повернула к сыну заплаканное, озабоченное лицо.
- Апераца, - повторила она. - Варели тоже говорил, надо апераца
делать. Что это такое?
- Это... ну, разрезать надо нарыв... Ты сказала - Валерий? Он что,
был здесь?
- Здесь, здесь, - закивала Каа. - Пошел телефон звонить.
Валерия Ур нашел в кабинете заведующего отделением. Он сидел за
столом, застеленным простыней и накрытым стеклом, и кричал в телефонную
трубку:
- Два-три-один! Вы слышите? Дайте два-три-один!
- Кому ты звонишь? - спросил Ур.
Валерий поднял на него взгляд. Выгоревшие брови взлетели на лоб. Не
отнимая трубки от уха, Валерий вскочил, и ему пришлось подхватить
телефонный аппарат, вздернутый шнуром.
- Приехал?! - заорал он. - Где ты был?.. Нет, я не вам! - прокричал
он в трубку. - Так дадите два-три-один наконец? Да, да, жду... Ур, где ты
был? Что у тебя с глазом?
- Потом расскажу. Кому ты звонишь?
- Да понимаешь, я узнал, что твой отец заболел, - зачастил Валерий. -
Приехал навестить вчера, дом заперт, ну, я - в правление, оттуда на
попутной сюда. Пришлось заночевать здесь на диване... Слушай, у отца
температура за сорок, сильнейший воспалительный процесс, пенициллин не
помогает. Здешний хирург в отпуску, а тот, кто его заменяет... Да, да! -
закричал он в трубку. - Давайте!.. Лев Семенович? Горбачевский говорит...
Слышу, слышу!.. Есть разрешение?.. Ну, прекрасно! Значит, я его привезу
прямо в республиканскую. Вы только позвоните главврачу насчет санитарной
машины... Лев Семенович, еще одно: Ур появился... Еще не знаю, он только
что вошел... - Валерий прикрыл трубку ладонью и сказал Уру: - Это
профессор Рыбаков.
Ур протянул руку к трубке.
- Профессор Рыбаков? - сказал он. - Перед моим отъездом вы просили
меня прийти, но я... не сумел прийти... извините... Теперь меня интересует
только одно: разрешат ли мне пребывание в стране после того, как я... Не
от вас? А от кого?.. Ну, хорошо, я буду ждать... Нет, пока никуда не
собираюсь... Буду, наверно, у Валерия, если он не возражает...
- Не возражаю, не возражаю, - вставил Валерий.
...Все было белым в республиканской клинической больнице - стены и
койки, чехлы на цветочных кадках и чехлы на лестничных перилах, носилки и
кресла на колесах, стоящие вдоль стен.
Сюда, в белое царство медицины, и был помещен Шам. Перед операцией
ему сделали рентгеновский снимок. Карбункул оказался глубоким,
многокорневым, но еще глубже снимок показал некое инородное тело. Не оно
ли и вызвало воспалительный процесс?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг