- Иди отсюда. - Продавец перевел скучающий взгляд на кучу песка,
которая под взмахами лопат приближалась к носкам его двухцветных туфель.
- Нехорошо, - сказал Ур. - Женщины копают землю, им тяжело, а ты
целыми днями стоишь тут и ничего не делаешь.
- Ты что привязался? - сузил глаза магазинщик. - По роже хочешь?
- Не хочу, - добросовестно ответил Ур. - Ты отдохни, - обратился он к
ближайшей из работавших женщин и вытянул у нее из рук большую совковую
лопату. - А ты работай. - Он протянул лопату магазинщику. - Бери, бери.
Надо работать.
Женщина, у которой он отобрал лопату, разинула от изумления рот. Ее
подруги перестали копать, смотрели с интересом.
- Как же, будет он тебе работать! - сказала одна из них.
Начали останавливаться прохожие. Остановился и проходивший мимо
лилипут - тщательно одетый, с напомаженным аккуратным пробором, с
маленьким личиком в сетке мелких морщин. Должно быть, он направлялся в
цирк, находившийся неподалеку отсюда. Увидев Ура, лилипут улыбнулся ему и
кивнул, но Ур его не заметил. Он все протягивал продавцу лопату.
- Издеваться? - прошипел тот сквозь зубы.
Резким движением он отбросил лопату. По-боксерски сбычившись, шагнул
к Уру и с силой толкнул его в грудь. Ур удержался на ногах, только
отступил шага на два. Лицо его словно окаменело, и он скрестил тяжелый
взгляд со злобным взглядом продавца. Продавец замахнулся для нового
удара...
Тут-то и произошло нечто поразительное, давшее пищу для толков и
пересудов едва ли не всему городу, - настолько поразительное, что почти
никто в это не поверил.
Но работницы в апельсиновых курточках, и несколько случайных
прохожих, и лилипут-циркач, и, разумеется, Нонна видели своими глазами,
как продавец вдруг оторвался от земли и повис в воздухе. Распластавшись,
как гигантская лягушка, он беспомощно и судорожно махал руками, пытаясь
дотянуться до балконной решетки второго этажа. Кепка свалилась с его
головы, обнажив раннюю лысину.
Это продолжалось недолго - не более пяти секунд. Потом продавец
рухнул ничком на кучу песка.
- Ай-яй-яй-яй! - заголосила одна из работниц. - Что это было?!
Ур повернулся и пошел прочь. Нонна пустилась догонять его. Заглянув
Уру в лицо, она как бы не сразу узнала странного своего сотрудника:
исчезло обычное добродушно-благожелательное выражение, губы плотно сжаты,
между бровей образовалась суровая складочка. "Он будто маску сбросил", -
подумала Нонна с неожиданным и неприятным чувством робости.
То же чувство, а может, что-то другое, чему она не могла найти
определения, подсказало ей, что не нужно сейчас тревожить Ура расспросами.
И Нонна замедлила шаг, приотстала. Еще некоторое время она видела черную
шапку волос удаляющегося Ура. Потом он скрылся из виду.
В троллейбусе было битком набито. Но молодой парень с тетрадкой,
испещренной математическими уравнениями, поднялся и уступил Нонне место.
Она поблагодарила и села. Парень стоял рядом и смотрел на нее с улыбочкой,
требующей ответного внимания. Мельком взглянув на него, Нонна подумала,
что парня следовало бы обрядить в костюм средневекового пажа - этакого
испорченного мальчишки, дамского угодника и сердцееда.
Еще в детстве Нонна придумала себе тайную игру, со временем
превратившуюся в привычку. На собраниях и совещаниях, в метро и
троллейбусе она украдкой присматривалась к сидящему напротив - мужчине или
женщине, старому или молодому, все равно, - и мысленно переодевала его,
меняла прическу, приводя внешность в соответствие с выражением лица, с
предполагаемым характером.
Кандидат географических наук Грушин - гладко причесанный на косой
пробор, всегда в свежей сорочке и при галстуке, - становился как бы самим
собой, когда Нонна мысленно снабжала его жидкий бородкой от уха до уха,
суконным картузом с высокой тульей, желтой косовороткой, подпоясанной
шнурочком с кистями, и синими штанами в белую полоску, заправленными в
высокие смазные сапоги.
Таким же образом Нонна то надевала на Валерия жокейскую шапочку, то
вкладывала ему в руки лук со стрелами и отправляла в Шервудский лес.
Рустам почему-то представлялся ей с бородой, в цветастом халате и чалме, -
он полулежал в сладостной истоме на низеньком диване и посасывал кальян.
Но с Уром эта игра не выходила. В какие только одежды не обряжала его
фантазия Нонны! Латы римского легионера, космический скафандр, кожаные
доспехи Зверобоя - все это было не то, не то. Аня находила в Уре сходство
с эффелевым Адамом. Ах нет, чепуха. Пробовала Нонна примерять к нему
камзол, плоеные воротнички, даже кружева, входящие в мужскую моду. Что ж -
столетия два назад одетые в кружева мужчины совершали отчаянные подвиги.
Но и это не выявляло внутренней сущности Ура. И Нонну это не то чтобы
раздражало, но беспокоило.
С первого момента появления Ура в институте она испытывала к нему
неприязнь. Ей казалась неправильной, иррациональной, если угодно, та
легкость и быстрота, с которой этот дурно воспитанный, неинтеллигентный
практикант решал сложнейшие физико-математические задачи. Тут был какой-то
подвох, и это тревожило Нонну, любившую во всем ясность и определенность.
Еще более злило ее то, что, против собственной воли, она много думала об
Уре. Да, она оценила его как способного работника, и этого было бы вполне
достаточно для характера их отношений. Так нет же - Ур все более занимал
ее мысли. "Прекрати о нем думать!" - приказывала она себе. Всегда ей
удавалось подчиняться собственным приказам. Теперь - пожалуй, впервые в
жизни - самовнушение не помогало.
Испуганный вопль работницы в апельсиновой курточке - "Ай-яй-яй-яй,
что это было?!" - все еще стоял в Нонниных ушах.
"Что же это было? - растерянно думала она, сидя в троллейбусе и глядя
в окно на плывущие мимо дома и деревья. - Магазинщик полез на Ура с
кулаками и... и взлетел, будто подкинутый волной... или воздушной
подушкой... Что это было? Не может же человек поднять другого человека, не
прикасаясь к нему"...
Тут вспомнились ей разговоры, ходившие по институту: мол, никакой Ур
не румын, а - пришелец. Инопланетчик, принявший земной облик. В пришельцев
Нонна тоже не верила - как и в телекинез, и в снежного человека, и в
нуль-транспортировку. Мир реален и вполне доступен пяти органам чувств, и
незачем подозревать в нем таинственные сокровенности, укрытые от трезвого
взгляда. Троллейбус, дома, прохожие, магазины - все привычно в своей
каждодневности, определенности, в ясных своих очертаниях. И вдруг -
барахтающийся в воздухе продавец...
Г л а в а в о с ь м а я
ДЖАНАВАР-ЧАЙ
Placet experiri*.
Латинская поговорка
Автобус был украшен на диво. На перегородке, отделявшей салон от
тесного гнезда водителя, были разбросаны переводные картинки с
изображениями красавиц, - иные шоферы районных рейсов ничего не жалеют за
такие картинки. Вперемежку с красавицами были наклеены цветные фотографии
легковых автомобилей разных марок и групповой снимок любимой футбольной
команды. По углам торчали пучки сухого крашеного ковыля и искусственные
розы. Стойки и поручни у дверей, как и рулевое колесо, были аккуратно
обмотаны синей и красной пластиковой лентой. Богатое убранство дополнялось
лозунгом, намалеванным без трафарета:
СОВЕСТЬ - ЛУЧШИЙ КОНТРОЛЕР!
Нонна и Аня сидели впереди, Ур с Валерием - за ними. Было жарко,
встречный ветер, врывавшийся в открытые окна, не спасал от духоты. Аня и
Валерий посмеивались, обсуждая автобусные украшения и подвергая острой
критике вкус самодеятельного умельца-декоратора. Потом Аня и Нонна
углубились в болгарский журнал "Эстетика быта".
_______________
* Приятно экспериментировать (лат.).
Ур сидел молча, глядя в окно. Там не было ничего особо интересного.
Тянулась вдоль шоссе трасса строящегося газопровода - траншеи, кучи
вынутого грунта, экскаваторы, штабеля труб. Дальше простиралась
всхолмленная серо-желтая земля с бурыми кустиками тамариска и верблюжьей
колючки, а над землей - бледно-голубое небо с редкими прочерками облаков.
Валерий облокотился на спинку переднего сиденья и заглянул в
раскрытый у Ани на коленях журнал. Там были яркие картинки - нарядные
женщины на фоне полированных интерьеров. Скучающий взор скользнул по
строчкам: "К линиям одежды этого сезона идут крупные украшения из чеканной
меди и керамики. Для рабочего платья надо выбрать украшение поскромнее,
например - кулон из дерева..."
Валерий хмыкнул и сказал:
- Буль-ра.
- Чего? - обернулась Аня. - Ты что-то сказал?
- Просто я вспомнил Миклухо-Маклая. Он писал, что папуасы нацепляют
на себя ожерелья из клыков диких свиней. Это очень ценное украшение, и
называется оно "буль-ра". Ничем не хуже ваших кулонов.
- Не остроумно. - Аня пожала плечиком. - При чем тут папуасы? Каждый
украшает себя как может.
- Верно, верно. Чего ж ты смеялась над водителем? Он тоже украсил
свой автобус как сумел.
- Кто смеялся? - Аня посмотрела на него незамутненно-голубым глазом.
- Это ты смеялся, а я вовсе не смеялась.
- Ты права, смеялся я. - Валерий откинулся на спинку сиденья. Верно
сказано где-то, что с женщинами не следует спорить, подумал он.
Перевалило за полдень, когда они вышли из автобуса на перекрестке и,
взвалив на спины рюкзаки, двинулись по пыльному проселку между
необозримыми виноградниками. Стрекотали в густой листве кузнечики. Раз или
два прошмыгнули через дорогу серые ящерицы, - Ур провожал их любопытным
взглядом. Впереди на возвышенности белели строения главной усадьбы колхоза
имени Калинина - того самого, где жили теперь и работали родители Ура.
Навестить их по просьбе Ура, собирался маленький отряд по дороге к цели
экспедиции - речке Джанавар-чай.
- Долго еще идти, Валера? - хныкала Аня. - Я сварюсь на таком
солнцепеке. Это бесчеловечно, в конце концов!
Справа на голубом фоне неба тонко рисовались ажурные мачты
ветродвигателей с неподвижными крыльчатками. А слева из виноградников
вдруг вышел на дорогу рослый чернобородый колхозник в синих бумажных
брюках и рубахе, расстегнутой и связанной спереди полами на гавайский
манер. В одной руке он нес оцинкованное, сверкающее на солнце ведро, в
другой - мотыгу. Голова у него была повязана белым платком.
Ур бросился к нему. Колхозник, открыв в улыбке крупные зубы, поставил
ведро, бросил мотыгу и обнял сына, - ибо это был Шам. Валерию он теперь
показался куда менее величественным, чем тогда, в памятный день
знакомства.
Отец и сын гладили друг друга по плечу и говорили на непонятном
языке. Потом Шам, прижав ладонь к сердцу, поздоровался со спутниками Ура:
- Салам алейкум.
Ур прихватил ведро с медным купоросом и мотыгу и пошел рядом с отцом
дальше по дороге. Остальные двинулись за ними.
Не по душе был Валерию этот визит, но Ур твердо настоял на своем
желании навестить родителей. Пришлось Валерию перед отъездом кое-что
объяснить Нонне и Ане. Дескать, никакой Ур не румын, а откуда-то с
Ближнего Востока. Приехал он с семьей - может быть, потому, что бежали они
от каких-то преследований, это знают только те, кому надлежит знать, а он,
Валерий, точно не знает. Поскольку родители были у себя на родине
крестьянами, им и здесь разрешили заниматься привычным трудом. И будет
лучше всего, если Нонна и Аня не станут задавать лишние вопросы. Когда он
им выложил все это, Нонна сухо заметила, что не нуждается в советах и сама
знает, как себя вести. Аня же ограничилась восклицанием: "Ой, как
интересно!"
Родители Ура жили на краю села, в беленом домике с верандой,
выложенной каменными плитами. На стене под навесом висели связки
золотистого лука, брезентовый плащ и ватник. Тут же стояла обувь, в том
числе и грубые, странного вида сандалии.
В единственной комнате домика не было мебели - ни стола, ни стульев,
ни кровати. Пол был застелен безворсовым ковром-паласом, в глубокой нише
лежали свернутые тюфяки и одеяла, что-то из одежды, стояла посуда. Но в
углу на самодельной подставке красовался новенький телевизор марки
"Электрон".
Каа, мать Ура, в длинном, до пят, платье из набивного ситца - яркие
бутоны роз по всему платью - и в алом платке на голове, захлопотала по
хозяйству. Непонятно было, когда она успела замесить тесто, но по двору
уже разнесся вкусный запах лепешек - Каа пекла их на круглом железном
листе, под которым рдели угли от прогоревшего хвороста.
Рассевшись на ковре в прохладной комнате, пили чай с лепешками и
белым острым сыром. Каа подливала чаю из пузатого фарфорового чайника,
расписанного зелеными листьями и опять же яркими розами. Ее черные глаза
перебегали с Ани на Нонну, и она говорила по-азербайджански, что очень
рада гостям и особенно тому, что у ее мальчика такие хорошие и красивые
друзья. И еще рассказывала, замолкая и подыскивая слова, а то и вставляя
вовсе непонятные, - рассказывала, как она первое время никак не могла
привыкнуть к тому, что из ящика вдруг раздаются голоса и музыка и на
стекле появляются люди, которых на самом деле в комнате нет. Но теперь
ничего, привыкла. А Шам - тут Каа засмеялась и понизила голос, - Шам никак
не привыкнет и боится говорящего ящика.
Шам услышал ее слова и прикрикнул на жену - довольно, мол,
размахивать языком, надо дать и гостям поговорить. Каа замолчала, поджав
губы. Но вскоре опять оживилась, повела с Аней разговор (с помощью
Валерия, который лучше, чем Аня, понимал азербайджанский) о товарах,
которые есть в городе, - о чулках, платьях и головных платках, и Аня
обещала в следующий раз непременно привезти ей в подарок красные чулки.
А Нонна наблюдала. Все это казалось ей странным, непонятно для чего
устроенным маскарадом. Родители Ура, впрочем, были натуральными
ближневосточниками, тут сомнений не было у Нонны никаких. Не нужно было
мысленно переодевать Шама, примерять ему другие костюмы - он был самим
собой. Каа казалась Нонне излишне бойкой и слишком ярко одетой, но,
пожалуй, тоже выявляла свою сущность - достаточно убрать с ее головы алое
полотнище и надеть обыкновенный темный платок-келатай. Откуда бы они ни
приехали - с Ближнего ли Востока, из Южной ли Азии, - они были
крестьянами.
Но как соотнести с ними Ура?
И что это за язык, на котором Ур говорит с отцом, - язык, изобилующий
гласными звуками?
После чаепития начались приготовления к обеду, Мужчины затеяли
шашлык. Валерий трудолюбиво помогал Шаму резать баранину и нанизывать
куски мяса на шампуры, а Ур разжег костер. Нонну удивило выражение
детского любопытства, с которым Ур смотрел на ленивые языки огня.
- Ты знаешь, который час? - спросила она.
- Знаю, - ответил Ур. - Примерно половина четвертого.
Часов у Ура не было, и Нонна обратила внимание на то, что на левой
руке у него не видно незагорелой полоски кожи, какая бывает обычно под
часовым ремешком. Но всегда Ур знал, который час, - словно часовой
механизм сидел у него внутри.
- Без двадцати пяти четыре, - сказала Нонна. - Еще часа полтора уйдет
на обед. Столько же - на дорогу. Когда же мы придем на речку?
- А мы сегодня не пойдем. - Ур подбросил в костер сухих веток. -
Здесь заночуем.
- У нас и так мало времени, нельзя терять целый день.
- Тебе здесь не нравится? - Ур посмотрел на нее. - Моя мама говорит,
что ты очень красивая.
Нонна собралась уже напомнить, кто, собственно, начальник экспедиции,
но, услышав последнее замечание Ура, вдруг вспыхнула и ощутила, как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг