мне на пути в Россию даже она не нужна, я кустами пройду, огородами. Не
заловят меня, Мирон Павлович, я слово "корова" умею произносить и с двумя
"о", и с двумя "а", и с двумя "у", а если нужно, то и с любыми другими
звуками!..
Веденей, наконец, выдохся. Долгая, накопленная еще дома обида на весь
мир, на Киммерию, на Россию, на городское начальство и ушедшую жену, на
глупость сивилл и умничанье Мирона, наконец, нашла выход. Здесь, в
лесотундре, никто не посмеет затыкать рот свободному человеку!
- Во зараза, - помолчав, неожиданно мирно сказал Вечный Странник. -
Провинция, видишь ли, а не деревня. Был бы из деревни - гордился бы тем, что
не из провинции. Ладно, понимай Россию. Только чур: как поймешь - так и мне,
друг любезный, что-нибудь объясни. Очень интересно. Если не соврешь, то
первым будешь, который... с понятием. Раньше-то в Россию просто верили, тем
и обходились.
- А я вот не верю. И точка.
- Зараза! - повторил старик, как-то светлея лицом, если при его
внешности такое вообще было возможно. - Слушай, может, и у меня не все
остыло?.. - Он пошарил под лавкой, вынул две пыльных бутылки, покачал в
руках.
- Кофе с коньяком... Налить бы во что? Веденей протянул руку. - Два
надо разделить на два, Мирон Павлович. Как утверждает арифметика, в итоге -
один. Означает это, что наливать ни во что не надо. Бутылка вам, бутылка
мне. Вы пить из горлышка умеете?
Старец побежденно мотнул головой и отдал бутылку. Веденей ногтем открыл
ее и отпил. Питье было холодным, однако...
- Мирон Павлович, это не кофе с коньяком, это коньяк с кофе. Но все
равно спасибо, термос горячий, пейте.
- Это не коньяк с кофе, это я кофе так завариваю, - отругнулся старец,
- так теперь уже не умеют. Не волнуйся. Такому зубастому, языкастому, как
ты, может пригодиться.
Веденей ополовинил бутылку, отставил.
- Не выдохлось, смотри-ка. А вообще-то, Мирон Павлович, из нашего
разговора следует, что можно бы вам на меня и не орать.
Старик ответил на старокиммерийском, притом одним длинным словом. Если
бы пришлось это слово переводить на современное российское наречие,
получился бы матюг на три строки убористого текста. После отмены цензуры
любимое чтиво киммерийцев, газетка "Вечерний Киммерион", любила устраивать
подобный практикум в родном наречии своим подписчикам. В принципе речь шла о
выделительных органах Великого Змея и возможном с ними совокуплении с
использованием того, к кому слово обращено, целиком всем телом и очень
глубоко, но точного значения выражения не знал ни Веденей, ни один из тех
кто на Киммерионском рынке, сохранившем древнее название "Накушатый", пускал
это ругательство вослед вконец обнаглевшему покупателю: клюква ему, видите
ли, не в полной мере морозом будланутая, семга ему, видите ли, не миусского
засола, точильный камень ему, видите ли, рачьей клешней перешибешь. Веденей
вытащил из вшитого под плащом кармана две таежных галеты - ячмень пополам с
кедровым орехом - и одну протянул Мирону. Тот сперва взял, потом отодвинул.
Старик хотя и сверкал желтыми зубами, но галету боялся не угрызть.
- Размочите, Мирон Павлович, - сказал Веденей, в который раз
откупоривая драгоценный термос. Старик оценил воспитанность гипофета,
плеснул кваса в киммерийскую ладонь свою, макнул в него сухарь, потом
сжевал, а остаток из пригоршни выпил. Потом спрятал лицо под капюшон.
- Ну, будет. Хочешь, ложись на лавку. Я посижу, покараулю. Веденей не
заставил себя упрашивать. Отхлебнув хозяйского угощения, он свернулся
калачиком и через минуту провалился в сон, где нашел себя в мире без
очертаний, где лишь раздавались железные голоса: "Вон! Вон!" - но Веденей
знал, что к нему эти голоса не относятся, и сон гипофета перешел в тот
особый, глубокий, который бывает у человека после прогулки на чистом воздухе
и умеренной выпивки, при условии хорошего здоровья, - а оно у Веденея было,
иначе никто его в такой тяжкий и вредный поход не отрядил.
Между тем возгласы "Вон! Вон!" никакого отношения к сну не имели, они
звучали наяву - тысячью верст северней сердитой головы Великого Змея. Там, в
полярной тьме, на льду замерзшей реки Кары, совершалось безобразное
избиение. Стая медноперых, железноклювых, двухголовых птиц гнала из Европы в
Азию жалкое существо, облаченное в грязный, рваный, когда-то, видимо,
кружевной саван. Наконец, существо это - не то вообще призрак - выбралось на
азиатский берег реки, - судорожно цепляясь за кочки, оно поползло в тундру.
Птицы немедленно прекратили преследование.
- Еще будешь по Европе бродить - на кусочки расклюем к ядрени матери! -
гаркнула одна из железноклювых птиц.
- Пойду в Азию! - прошептал призрак, глотая слезы.
Птицы собрались в клин и полетели на юго-запад.
Но до рассвета было еще очень далеко. Спала Великая Русь, спала
Киммерия и спал славный город Киммерион, - и чуть ли не все его спящие
жители видели в эту ночь один и тот же удивительный сон. Снилось им
спортивное состязание в беге. Гаревая дорожка была обычная, крытый стадион
тоже: ничего особенного, правда, трибуны пустые и все как-то темновато.
Только вот бегунов на старте всего двое, трусики у них, маечки, кроссовки
самые простые, к тому же все - одинаковое. Побегут - не отличишь. А судья
вот необычный. Что-то вроде статуи Свободы с завязанными, как у Фемиды,
глазами, - так изображали американское правосудие на карикатурах в журнале
"Крокодил" при советской власти. Только вместо факела в руке у Судьи -
стартовый пистолет.
А еще знал в этом сне весь Киммерион, что бегуны на старте - это
Причина и Следствие. Судья же у них - Судьба Человечества. Грянул выстрел.
Причина и Следствие рванули и помчались. Сперва, как и положено законами
обогнало Причину. Потом снова произошла смена мест. Снова. Снова. И никто
уже из видевших сон не знал - Причина ли впереди Следствия, Следствие ли
мчится за Причиной.
Не сегодня начался этот бег, но лишь сегодня бегуны обрели свободу, -
если не навеки, то надолго. Теперь Следствие вовсе не означает, что была
прежде него какая-то Причина. И Причина вовсе не предвещает, что из-за нее
будет Следствие. Силы у них примерно равны, так что будет впереди
попеременно то одно, то другое.
И только в глазах рябит у спящих зрителей.
Впрочем, чего только не приснилось киммерийскому народу за тридцать
восемь столетий на сорока островах!
В далекой Аргентине - где небо южное сверкает, как опал, естественно -
давно покойный местный классик в эту ночь перевернулся в гробу.
2
...у молчания есть своя история, которая его передает.
Эли Визель. Иерусалимский нищий
Недаром в старокиммерийском языке есть особое время: "иносказательное,
недостоверное, весьма сомнительное". Историю Киммерии, а особенно города
Киммериона, без использования этого времени не расскажешь никак. Поэтому
перед повествователем возникают два пути: воспользоваться киммерийским
языком (первый вариант), тогда повесть некому будет прочесть, на этом языке
только на базаре ругаются да на жертвенниках прорицают. Можно
воспользоваться другим языком, например хотя бы вот даже и русским (второй
вариант), но тогда все, что будет рассказано, покажется иносказательным,
недостоверными и весьма сомнительным, - ну, а поскольку в существовании
Киммерии, простирающейся от верховий Камы до верховий Кары, никакого
сомнения нет, придется повествователю выбрать третий путь, найденный великим
писателем Лукианом в его "Правдивой истории", и, подобно Лукиану, заявить:
"Правдиво только то, что все излагаемое мною - вымысел. Это признание должно
снять с меня обвинение, тяготеющее над другими, раз я сам признаю, что ни о
чем не буду говорить правду". Однако это слова Лукиана, - никак не мои: я
лишь сетую на неполноту русского языка, ибо без использования
"иносказательного, недостоверного, весьма сомнительного" весь аромат
киммерийских берегов улетучивается. Примеры этого "времени", имейся оно в
русском языке, сделали бы вполне естественными следующие, предположим,
заявления:
"Жил-был на свете Одиссей Бафометов, родиной его была Итака, что возле
города Читы..."
Или:
"Долог путь из Душегубова Московской губернии до Вчерашних Щей на
Нижней Волге..."
Выглядит куда как сомнительно и недостоверно, между тем гляньте на
карту России, оспорьте достоверность существования Итаки или Душегубова, или
заявите, что от него до Вчерашних Щей - ближний свет. Или, когда речь пойдет
о Киммерии, напишите по-русски фразу: "К северу от Полночного Перста имеет
Рифей постоянный фарватер, но недолго, менее чем через двадцать верст идут
Мебиусы". Поскольку выше было рассказано, что Великий Змей свернулся
Мебиусом, или (нечего к словам цепляться) - Лентой Мебиуса, то логично
предположить, что к северу от самого северного из островов Киммериона,
взаправду (но по Лукиану) именуемого "Полночный Перст", пребывает непонятным
образом лично и собственной персоной Август Фердинанд Мебиус, который эту
ленту изобрел, а с ним заодно и другой Мебиус, Карл, изобретший такую важную
вещь, как биоценоз (соблюдаемый в Рифее на договорных началах людьми,
бобрами, стеллеровыми коровами, рифейскими раками и т.д.), - обитают они
там, возможно, вместе с родственниками, близкими друзьями и однофамильцами.
Увы. Не листайте энциклопедии (первый том Большой Киммерийской обещан в
будущем году, но главный редактор этой энциклопедии, академик Гаспар Шерош,
говорит, что там даже "бэ" только до середины): Мебиусы, в просторечии Мебии
и даже Мебы, - это всего лишь многочисленные отмели, полностью
бобрифицированные, - точней, занятые бобрами под летние дачи, - и ясно,
из-за того, что фарватер Рифея в отмелях дробится, приходится запасаться
лоцманом из числа бобров. Услугу эту бобры оказывают бесплатно, а в виде
компенсации люди на бобриные Мебы ни при какой погоде не лезут.
Бобры в Рифее живут более чем привольно, все пространство между
юго-восточными островами Киммериона - Горностопуло, Полный Песец и
Касторовым - словом, примыкающими к большому острову Бобровое Дерговище -
бобрами буквально забито. На Бобровом Дерговище, в двух шагах от главного
городского проспекта, есть магазины, есть роддом (для людей) и тут же - чуть
ли не крупнейший банк Киммериона, Устричный, - но вот задача на засыпку:
поищите в Рифее морских бобров, каланов. Хрена с два их вы тут найдете! Они
приплывали больше двух столетий тому назад, просили зеленую карту на
жительство, даже подписали какой-то договор с рифейскими раками, - но
архонтсовет Киммериона им отказал. Отказал каланам в каланизации. Кастор
Фибер, тогдашний выборный от бобров в архонтсовете, наложил вето. Самим
места мало. Потому как биоценоз - и никаких каланов.
Так что когда младший Мебиус, Карл, изучая устричные банки сотней лет
позже, сочинил биоценоз, иначе говоря, сосуществование множества видов, -
это все было не в Киммерии. А если даже в ней, то сведения о событии могли
сберечься лишь в предсказаниях киммерийских сивилл, а они записаны на
киммерийском языке, а там все иносказательное, все недостоверное, все -
весьма сомнительное.
А как пересказать вам городские беды, столетиями тянущиеся судебные
процессы? Ведь разбирательство то и дело сбивается с русского на
киммерийский, и поди пойми что-нибудь, скажем, в деле "Мокий против Соссия",
которое началось, по европейскому счету, в 1839 году - из-за довольно
дорогого, офенями принесенного ружья, которое ответчик нагло подменил
чиновничьей пелериной?.. Вы, дорогой читатель, ничего не поняли? Не
переживайте: это обычные издержки перевода с киммерийского на русский.
Заранее предупреждаю, что в предлагаемой ныне читательскому вниманию истории
о некоторых киммерийских событиях будет понятно не все. Ибо я - вслед за
Лукианом - решил говорить только правду, - а она-то обычно и кажется наглым
враньем, выдумкой очевидца и прочее. Что реальней, кстати: вранье очевидца
или истина из десятых рук? Различите, если умеете.
В Киммерионе достойны внимания, пожалуй, все сорок островов. И самый
северный, где местный Борей обдувает Рифейскую стрелку, и самый южный -
Лисий Хвост, на который из России ведет Яшмовая, она же Лисья нора. И самый
западный из островов - Земля Святого Витта, сотрясаемая неприятным недугом
собственного имени, и самый восточный - Земля Святого Эльма, озаренная
круглый год призрачными огнями (тоже своего имени). С этого острова есть
переправа на восточный берег Рифея, в Римедиум Прекрасный, что в Киммерионе
звучит как "Бутырка" в Москве или "Кресты" в Питере, только еще хуже, ибо
Римедиум - это просто наглухо закрытый монетный двор, где чеканят для
внутренних нужд Киммерии мелкую монету - от осьмушки обола (примерно 0.47
общероссийской копейки) до серебряного мебия, равного общероссийскому
золотому полуимпериалу (ровно семь с половиной русских императорских
рублей). В мебии же - двенадцать больших медных лепетов. При киммерийском
счете на двойки и дюжины научиться переводить их в русские деньги (в
империале - пятнадцать рублей, в рубле - сто копеек - это ж как все
упомнить?) очень непросто, Но кому надо, тот управляется. Лучше уж считать
мебии, чем их чеканить - говорит древняя киммерийская мудрость. То же,
наверное, можно сказать и о лепетах. И об осьмушках обола.
Но до Земли Святого Эльма можно доехать по мостам - их в Киммерионе не
перечесть - а на Землю Святого Витта нужно нанимать лодку: остров горячий и
трясучий (хотя красивый до нестерпимости, в этом киммерийцы убеждены), мост
к нему в здравом уме никто строить не будет. И далеко, и рухнет, - а
понтонный мост бобры не разрешат строить. Они даже на лодки согласны только
на плоскодонные. Характер у них - у бобров - нагловатый и склочный, но
киммерийцы привыкли.
Мостов нет и к некоторым другим островам. К острову Высоковье - там
одиноко стоит мужской монастырь Святого Давида Рифейского, семижды сгоравший
дотла, но попечением святого покровителя восстававший из пепла. В прошлый
раз строили его из мореного дуба, - сгорел. На этой раз построили его из
железного кедра. Пока не горит, но горожане с интересом ждут. Не построены
мосты также к одиноко стоящему острову Ничье-Урочище; еще - к архипелагу из
трех островов немного южней от Урочища, тоже в северо-восточной части
Киммериона, острова называются Выпья Хоть, Отставной Нижний и Отставной
Верхний, - весь архипелаг отчего-то называют Майорским, хотя населяют его
преимущественно члены гильдии лодочников, довольно богатой, ибо из
городского транспорта в Киммерионе (кроме единственной линии трамвая) -
только лодки, в том числе несколько маршрутных. Нет моста к Европойному
Острову, где расположено Новое кладбище; впрочем, там уже давно никого не
хоронят, места нет, а пока было - называли остров иначе: Упокойный. Нет,
наконец, проезжего моста и к священному Кроличьему острову, с часовней
святых Артемия и Уара, где колокол Архонтов Шмель в полночь бьет один раз.
Там очень священная могила есть - но о том ниже. Но этот остров от
Караморовой стороны отгораживает канал-канава всего в сажень шириной. Ну, а
к северо-западу от Кроличьего расположена та самая Земля Святого Витта, где
(кроме бань) похоронены все отцы-основатели Киммерии, и трясет их, бедолаг,
уже тридцать восемь столетий - но это в знак того, что им и после смерти за
судьбу обретенной на Рифее родины неспокойно.
Вот отсюда приезжий человек и начал бы экскурсию по Киммериону, - если
бы в Киммерионе были приезжие люди (есть только захожие, но это офени, а им
не до экскурсий). Это кладбище - самое древнее в Киммерии.
В самой возвышенной его части из земли торчит осиновый кол.
Точней, осиновым он считается по традиции, а на самом деле вырезан из
цельного рифейского родонита, буро-красного, и покрыт строгой резьбой,
имитирующей рисунок осиновой коры. С давних пор кол этот мог бы служить
часами: двенадцать делений на черных лабрадоровых плитах означают
полусуточное деление вяло текущего над Киммерией времени. Надгробие это
новое, поставлено взамен прежнего, рухнувшего при особенно сильном подземном
толчке, а то, в свою очередь служило заменой череде еще более древних
надгробий в форме квадрана, он же солнечные часы. Таким скромным памятником
почтил Киммерион своего основателя, Варвара Конана, некогда уже глубоким
старцем приведшего народ в Киммерию Рифейскую. Праведником Конана посчитать
было бы трудно, даже если верить лишь одной двенадцатой части в его широко
растиражированной и потому наверняка обросшей враньем биографии, так что
набожные люди вольны считать гномон на Земле Святого Витта простым осиновым
колом, загнанным в могилу слишком уж часто встающего из земли мертвеца. С
другой стороны, краеведы-фанатики могут всегда (если солнце светит, а это,
увы, нечасто бывает) здесь узнать - который час. Отец Конана, как известно
из его жизнеописания, был мастером по клепсидрам, по водяным часам, однако
устраивать водяные часы на Земле Святого Витта невозможно, остров трясется
от болезни своего имени почти все время, и клепсидра тут показывала бы такое
время, которого нет даже в киммерийском языке - "совершенно недостоверное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг