узнать о результатах, об усвояемости брома или же об его бесполезности
полагалось. Кроме того, не мог понять Гендер и того, отчего на дне каждой
параши оказывалось столько минерального осадка, - как если б рабам добавляли
в едиво не бром, а мелко размолотый песчаник. Подсушив немного этого порошка
и взяв с собой истории болезни (которые именовал киммерийско-греческим
словом анамнезы), наймит отправился к Федору Кузьмичу.
Застал он лекаря за утренним пасьянсом. Лекарь выслушал, взгромоздил на
нос очки "для близи" и надолго уставился в предъявленные предметы, точней -
только в один, в порошок минерального происхождения. Потом щелкнул языком и
поднял лицо.
- Коллега, вам все ясно или вам не все ясно? - тихо сказал он.
- Боюсь, что пока ничего...
- Ну да, вы... Вы "Графа Монтекристо" читали?
- В школе проходил...
- Так уж и в школе?
Гендер смутился. Он не помнил. Он, может быть, и не проходил. И не
читал вовсе. У него с литературой, историей и подобными науками всегда было
плохо. Он биолог, лекарь какой-никакой...
Федор Кузьмич встал. Гендер, хоть и должен был привыкнуть, но в
очередной раз удивился: старик, если не горбился, был выше него на две
головы. А если горбился - только на одну. Сейчас он стоял как генерал,
принимающий парад.
- Коллега, это же измельченный точильный камень! А поскольку баклуши
бьют в подвале деревом об дерево, и стружку сдают - значит, камень -
природный!
Гендер все еще не понимал. Федор Кузьмич заорал шепотом:
- Коллега, так называемые рабы, они же ваши пациенты, роют подкоп!
Гендер долго запрягал, но быстро ехал: врубившись в ситуацию, он первым
делом прислушался. Обычный стук из подпола действительно слышен не был. Так
что же, выходит, сбежали? Или просто здесь не слышно?
- Вызвать из отделения?.. Побег по минойскому кодексу - верная смертная
казнь. А я... хотел бы сохранить работу.
Федор Кузьмич выдвинул ящик стола, чем-то щелкнул, что-то в самой
глубине сдвинул и один за другим извлек оттуда четыре очень маленьких
револьвера старой киммерийской конструкции "Кумай Второй" - с вращающимся
барабаном, на тридцать две плюс одна пули. Гендер даже и не стал ломать
голову - откуда такое. Он тоже оттрубил свой год на миусских пастбищах, где
такие револьверы служат табельным оружием.
- Вам... Варфоломею... Мне и... ну, в запасе будет. Зовите Варфоломея.
Боюсь, его сила понадобится. Очень похоже, что у нас будет сегодня...
варфоломеевский день.
Варфоломея нашли во дворе у дров, Гликерию отправили к деду, Нинель
приставили было стеречь Антонину, но она сказала, что это "потом", а она
будет где все, Павлику пока что ничего не грозит. Доня быстро собирала все,
что может понадобиться - прежде всего веревки. Варфоломей, полыхая праведным
гневом, теребил револьвер, но полагался, видимо, скорей на любимую дубину -
не тяжелую, пуда два всего, но прикладистую, хорошо уравновешенную, которую
смастерил, когда руки у него уже зажили, а тройной перелом бедра ходить еще
не позволял. В душе Варфоломей знал, что когда-нибудь вложит своим
истязателям по первое число. Гипофеты злопамятны, хотя это качество не
похвальное. А дубинка, кстати, входит у гипофета в число повседневных
принадлежностей: такое Сивилла порой напрорицает, что без дубинки с клиентом
никак не управишься.
Когда все встали вокруг люка в полу, настал миг - словно тихий
рифейский ангел пролетел. Доня одной рукой обнимала огромную кастрюлю с
холодной соболятиной, на тот случай, если никакого подкопа нет и рабы мирно
бьют кедровые баклуши, а другой придерживала связки веревок, в основном
свежеснятых бельевых - и прочих, какие нашлись. Нинель всем своим видом
выражала одну мысль: "Ждите худшего". Видать, нужно было все-таки тащить и
кастрюлю, и веревки - вещи как будто взаимоисключающие. Варфоломей гладил
пальцами дубинку и невольно облизывался. Гендер прижимал к груди фонарь.
Федор Кузьмич перекрестился.
- Господи, благослови!
Варфоломей рывком поднял квадратную крышку люка; Гендер сделал шаг
вниз, светя перед собой мощным киммерийским фонарем из числа тех, что
ставили в Киммерионе вместо фар на автомобили; называли эти фонари
выразительно - "дракулий глаз". Через две ступеньки остановился.
- Никого! Сбежали! - бросил Гендер ожидающим сверху и опрометью кинулся
вниз по лестнице, за ним поспешил Варфоломей, следом - Доня с ворохами
веревок, за ней без спешки, сгорбившись и пребывая в обычном полутрансе,
спускалась Нинель, что первоначально не планировалось. Но она знала, что
делала, и никто с ней не спорил, никогда. Федор Кузьмич перекрестился еще
раз и тоже шагнул вниз.
"Дракулий глаз" выхватил из темноты то самое, во что непременно вступил
бы человек, несущий перед собой кастрюлю с обедом: полную до краев парашу,
передвинутую сюда специально для того, кто вечером придет с ненавистной
соболятиной, - а также распиленные и в спешке брошенные кандалы: видимо,
продолбив дорогу на свободу, рабы дали драпа немедленно А это значит - в
любое время с тех пор, как вчера вечером их кормили. А прошло с той поры уже
часов пятнадцать. Кошмар, да и только.
Шагов через двадцать, миновав невыключенный телевизор, с экрана
которого невероятно толстый человек что-то уверенно обещал новым народам
российской империи, Пол и Варфоломей обнаружили дыру в стене, тесную, один
человек с трудом боком протиснется. Гендер нырнул туда сразу; следом полез
Варфоломей. Он долго сопел, богатырские мышцы не желали сокращаться - но в
конце концов протиснулся. Спустя минуту в проломе опять показалась голова
Гендера. Глаза у него были круглые.
- Там... Там другой подвал! - только и выдохнул он. - Где мы? Где мы?
- Под переулком! - отозвался Варфоломей, лучше других ориентировавшийся
в пространствах Саксонской набережной. - Чей же тут подвал?
- Соседа. Лодочника. - сказала словно откуда-то издалека Нинель. -
Астерия Миноича. Того, который на крыльце торчит, бывает. Когда тебя,
Фоломейка, битого привезли, он торчал.
- Так что ж, он им помогал? - зло спросил Варфоломей.
Доня хихикнула. Нашла, называется, время и место.
- Так, - сказал из темноты Федор Кузьмич, - мы под переулком. А как у
того дома оказался подвал под мостовой?
- Замурованный он, подвал - сказала Нинель. Гендер покрутил головой -
до него теперь доходило куда быстрей, чем раньше.
- Так сбежали они или нет? Если подвал замурованный, то эти сволочи и
уйти никуда не могли! Да уберите вы револьвер, меня... намочите! - заорал
Гендер на Федора Кузьмича. Пол не помнил нужных слов, вся необходимая
лексика вылетела как-то сразу из головы. Федор Кузьмич пожал плечами и
нехотя спрятал револьвер.
- Там - лабиринт... Запечатанный... - прошептала Нинель, неожиданно
повернулась и пошла прочь. "Упрежу хозяев, чтоб не звали ментов..." -
донеслось из темноты. Видимо, ничем больше помочь пророчица пока что не
могла.
Гендер, убедившись, что моток веревки обеспечивает ему путь едва ли не
до южного конца набережной, ринулся в лабиринт - скрипя зубами и чувствуя
непонятную ему в самом себе, непривычную, от ног к голове поднимающуюся
холодную ярость. В конце концов, почему все и всегда против него? Сперва ему
навязали профессию по наследству, потом ее лишили - и притом не кто-нибудь,
а родной ополоумевший отец. Он сломал свою гордость и стал членом последней
в Киммерии гильдии, ниже которой только рабы. Так и рабы, за которыми он
приставлен ходить, их кал-мочу исследовать, посмели от него бежать, посмели
отнять у него последнюю работу! В памяти всплыли строки из учебника по
сексопатологии, сочиненного его прадедушкой, Мафусаилом Гендером, - там
имелись воистину грозные выражения:
- Руки вверх, курвины выблевоны! - по мнению прадедушки, в его времена
от таких слов половострадающие должны были обмирать как кролики под змеиным
взглядом. Пол внезапно ощутил, что заклинание помогает по крайней мере ему
самому: - Сдавайтесь, гниды! Монтекристы драные, стоять! Лежать! Мордой к
стене!
Ярость не мешала ему видеть стену, в которую упирался ход, а дальше
можно было идти хоть налево, хоть направо. Гендер обернулся к спутнику.
- Умеешь читать следы?
Варфоломей опустился на четвереньки и долго ползал носом по сплошной
плите пола, - весь туннель был выдолблен в монолите острова Караморова
Сторона, в сплошном точильном камне. Следов на древней пыли было множество,
все явно принадлежали беглым рабам.
- Дядя Пол, - робко сказал Варфоломей, - все шестеро тут бегали. Куда
кто - не пойму. По следам выходит, что направо убежали... потом вернулись,
побежали налево, а потом пошли бегать по одному - туда, сюда. И долго
бегали. Совсем недавно последний раз.
- Значит, никуда не убежали. Значит, все тут. Давай, канат разматывай.
Ты направо пойдешь, я - налево. Все время старайся касаться боком... ну,
рукой - левой стены. А я буду - правой. Авдотья Артемьевна, отпускайте
канат, мы пошли гадов м-м-м... рататать!
От своего "взрослого" имени Доня покраснела в темноте, и быстро стала
исполнять приказ. Хорошо, что веревок набрала невпроворот. А вдруг мало
будет?
Гендер тем временем по-врачебному аккуратно крался вдоль левой стены,
очень скоро свернувшей еще раз налево, оставляя при этом возможность перейти
направо, в другой коридор. Камень лабиринта был истоптан босыми подошвами
беглых рабов что там, что сям - поэтому идти было тоже все равно куда. И
пока что везде было зловеще тихо. Гендер решил, что это неправильно, что
пора опять действовать по учебнику:
- Сдавайся, выблевон курвин! - рявкнул он, стреляя наугад в новый
коридор. Руку страшно дернуло. Пуля, рикошетя, щелкнула несколько раз, но,
кажется, никого не поразила. - Ку... сдавайся... кублевон выблин!
Эхо, кажется, красивое было не только в доме у Подселенцева - оно и тут
было ничего себе. Многократно повторенное, неведомое доселе ни русскому, ни
киммерийскому языку ругательство пошло блуждать по коридорам лабиринта.
Гендер про лабиринты не знал ничего, кроме того, что выйти из них очень
трудно. Значит, не ушли! Гендер выстрелил еще раз, опять послушал эхо,
ответом на выстрел была страшная матерщина, прилетевшая из другого коридора,
однако в ней Гендер сразу распознал свой собственный загиб: эхо совершило
круг и вернулось. Кажется, в эту сторону идти не стоило. Гендер представил
себе, как Варфоломей отбивается от шести озверевших рабов в одиночку - и
рванул назад, к пролому в стене, перехватил веревку, ведущую к Варфоломею,
побежал в правый коридор. Собственный канат его, много раз намотанный на
туловище, теперь мешал чрезвычайно, из-за него бежать приходилось, вращаясь
вокруг собственной оси.
Между тем Варфоломей ушел очень далеко, и слышно его не было; если б не
натянутый канат, обвязанный вокруг мощной груди парня, Гендер давно не знал
бы, куда идти. Коридоры раздваивались через каждые три-четыре сажени, к тому
же вели то вверх, то вниз, выписывали круги и спирали, временами уводя на
очень большую глубину, - а пол, как подтверждал луч "дракульего глаза", был
истоптан весь - именно босыми стопами рабов. Впрочем, шум откуда-то
доносился, но слишком звучное эхо не давало возможности определить - что за
шум, откуда. В шуме этом почему-то все время слышалось Гендеру
подозрительное чавканье, Гендер надеялся, что это просто шлепанье босых ног
по воде, например, а не подлинное чавканье. Он свернул куда-то в
стотысячный, по самым скромной прикидке, раз - и нос к носу столкнулся с
кем-то.
Убедившись кратким движением руки, что противник существенно меньше
Варфоломея, Пол следующим движением вознамерился дать беглому рабу в морду.
Однако противник ускользнул, притом вбок и вверх, из-за проклятого эха Пол
не разобрал, куда именно. Неведомо каким по счету чувством Пол знал, что
попался ему лисовидный Матвей Сырцов, палач-садист, недомерок и подонок, чье
наиболее мерзкое дерьмо без всякого сепаратора выделялось в каждой порции
анализа из общей параши, - а выделять его Пол научился после того, как у
Сырцова случился пятидневный запор и по приказу Федора Кузьмича пришлось
варить для сволоча драгоценное льняное семя.
- Не уйдешь! Знакомая мне твоя харя... узнаю тебя по анализу, по говну
узнаю! - не заботясь о логике, рявкнул Гендер, бросаясь в погоню.
Потенциальная жертва улепетывала босыми ногами, наймит-сексопатолог уже
изобретал мысленно "запрещенные приемы" (скажем, вцепиться в яйца, или там
застрелить прямо в лоб, едва ли его фантазия могла изобрести что-нибудь еще
более запрещенное). Веревка, к счастью, пока что не кончалась. И
направление, кажется, взял он правильное: кто-то впереди пыхтел. Истощенный
страстью к старым и полоумным бабам организм Сырцова рано или поздно должен
был капитулировать перед злостью и отчаянием экс-врача. Наконец, Гендер
этого кого-то догнал и, презрев непривычное ему по работе огнестрельное
оружие, треснул беглеца по башке фонарем, тяжелым, как все киммерийское,
изготовляемое на века.
И услышал хруст. Очень такой нехороший хруст, отвратительный: врачом не
надо быть, чтобы представить себе, как трещит раскалываемая черепушка. Но
времени на эмоции не было: Гендер на всякий случай врезал по тому же месту
еще раз и еще раз. Фонарь меж тем и не думал гаснуть; удара после десятого
Гендер догадался посветить им на то, что бьет (после такой атаки это едва ли
мог быть кто). Так и есть. Сырцов. Звездец ему. А вот не вожделей к
сивиллам.
Последнюю фразу Гендер, видимо, произнес вслух. Кто-то тем временем
подобрал фонарь и пытался посветить ему в лицо. Пол, не выпустивший жертву,
напружился - и запустил обмякшей жертвой в нового противника.
- Хрь-рь-пх-х-х-х - прозвучало в гулком воздухе лабиринта, фонарь
метнулся, кажется, взлетел под потолок а потом громко врезался в еще чей-то
череп, - на этот раз просто с треском. Делался "дракулий глаз" на совесть,
из тяжелого рифейского железа, похожего на метеоритное, разбить его нельзя
было не только об человеческую голову, но и об точильный камень.
- Три! Пол Антиохович, уже три готовенькие! - раздался ликующий вопль
Варфоломея. Пол, потирая ушибленный копчик, подобрал ноги и прислонился
спиной к стене, потом дотянулся до "дракульего глаза".
- Ты третьим, часом, не меня ли считаешь? По моему счету так только
один, если ты своего пополам не разорвал.
Варфоломей ничего не сказал, но откуда-то из под него раздалось слабое
хрипение. Варфоломей - ногой, кажется - ударил во что-то мягкое. Хрипение
перешло в писк. Писк в плач. Плач - в жалкое хныканье.
- Ну так почему три, Варфоломейка?
- Вроде я еще кого-то зашиб, дядя Пол...
- А ты на нем не сидишь?
- Я... на людях не сижу, дядя Пол...
- А на чем ты сидишь?
- На этой... На полу я сижу, дядя Пол.
Гендера внезапно разобрал истерический смех. Держась за живот, он
поднял "дракулий глаз" и высветил на полу лабиринта лежащего в совершенно
немыслимой для живого человека позе Сырцова, а выше по коридору -
экс-капитана Овосина, вроде бы не дохлого. Затем Пол направил луч на
Варфоломея, и тут ему стало не то что смешно - скорей жутко. Ибо парень был
обмотан не только собственной, но в значительной мере и его, Гендера, более
толстой веревкой. Даже если верить на слово Варфоломею насчет третьего раба,
еще трое необезвреженных болтались где-то в лабиринте, а стало быть могли
спокойно выскочить, напасть на беззащитных женщин, тогда как Пол и
Варфоломей были привязаны друг к другу и еще к изрядному куску лабиринта.
Пола охватил новый приступ отчаяния.
- Стой тут и не трожь их, если шевелиться не будут! Дернутся - сразу в
темя! А я пойду дальше. - С этими словами Пол решительно скинул с себя
канат, схватил "дракулий глаз" и ринулся в первый попавшийся коридор. Там
было, как и везде, темно, но, сорвавшись с привязи, Пол почувствовал себя
намного свободней. С воплем "Убью!" мчался он версту или две, потом "глаз"
выхватил из темноты фигуру.
- Руки вверх, выблевон курвин...
- Дядя Пол, это я...
Пол сел на пол.
- Я что ж, по кругу? Ну нет, выблевоны... - Пол вскочил, помчался в
обратную сторону, минут через десять налетел на Варфоломея снова и
опомнился. Выбрав новый коридор он рванул туда - уже без воплей. Коридор
поделился надвое: один путь вел вниз, второй - вверх, притом еще и
сворачивал сразу вправо, а там Гендер, кажется, уже был.. Пол кинулся
налево. Коридор снова разделился. Пол снова метнулся налево. В туннеле было
отнюдь не пусто, кроме истоптанного босыми ногами пола попадались куски
дерева и камня, крупные кости, едва ли не человеческие, но Гендеру было
сейчас не до древних покойников. Для разнообразия он свернул направо, но
после того - опять все время налево, налево, налево, и еще раз налево. Так
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг