Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
вода, зелень  и  так далее,  атмосфера  у земли  одна, что для пилы, что для
дириозавра. Под утро, уже пролетев приличный кусок, Соколя достал из кармана
горбушку и сжевал ее. Он летел над пустынными,  не везде вспаханными полями,
над  какими-то  непонятными приземистыми строениями, когда  же  на горизонте
замаячил большой город, Соколя развернул  пилу и облетел его  подальше: того
гляди собьют.
     Внизу тянулись беспредельные российские версты, и на второй день Соколе
все-таки  опять  захотелось есть.  Он  высмотрел  внизу  тусклые  огоньки не
знающей по  сей день никаких лампочек Ильича деревушки и намечтал отчего-то,
что  внизу  его  ждет еще позавчерашний, еще  добрый  кузнец  со своей вечно
пересчитывающей яйца  женой;  что там - хлеб и  сало, и постель на соломе  в
сарае, и вообще все удивительно гармонично. И захотел посадить бензопилу, но
не  тут-то было. С  большим  трудом заставил он ее остановиться - опускаться
она не пожелала. Пила парила  метрах  в  ста над землей,  словно  только что
стреноженная  лошадь; понял  Соколя, что  на землю спускаться придется своим
ходом, почесал в  затылке  и, переборов отвращение к  своему  несовершенному
умению  летать, сиганул вниз, прямо на деревню. "Вот что значит  без сношаря
жить",  -  как  говорили  нежнеблагодатские  сельчане,  попадая  в  подобные
нецивилизованные  деревушки.  Деревня  была  попросту  нищей,  но  много  ли
требовалось Соколе. Он поплыл над крышами, заглядывая на чердаки. Наконец на
одном из  них разыскал полмешка  сухого гороха  и немедленно  рванул назад к
пиле: выбирать  еще что-то времени не было, пила того гляди  могла  улететь.
Соколя помнил, как все его прежние творения норовили улететь из рук,  но,  к
счастью, "Дружба" оказалась на месте. Умей Соколя петь, он, наверное, сложил
бы песню о том, как хорошо вольному цыгану лететь верхом на гнедой пиле куда
глаза  глядят,  вдыхать  вольный воздух всеми  ноздрями, грызть прошлогодний
горох, раз ничего другого судьба не шлет, - седому цыгану с детскими глазами
все хорошо, если есть у него бензопила "Дружба".
     Никакого определенного курса  у  Соколи не было, да и быть не могло, он
рад  был  просто  лететь и лететь. Еще  дважды порхал он на  землю  в бедных
деревушках,  таких,  которые  уж  явно  без  сношаря  живут,  утащил  старую
велосипедную раму  и соорудил грузовую  платформу у  себя под  ногами, чтобы
горох во время  полета  все  время  рукой не придерживать;  еще Соколя украл
ватник, потому что  замерз. На второй неделе полета по  сильному нисходящему
потоку понял Соколя,  что  под ним  вода. Сокольник Ильич  Хиврин понятия не
имел о том,  что  под ним  -  Каспийское море, он, пожалуй,  даже  не знал о
существовании такого моря.  Он  повернул  на северо-восток,  потому что  над
морем   было  скучно  и  холодно.  Восходящие  потоки  Западного  Казахстана
зашвырнули его на прохладную высоту в два километра, на ней Соколя и остался
надолго, летя прямо на восток по сорок  седьмой  широте: он не мог не только
посадить строптивую  машину, но  даже  не  мог,  рискуя  нарушить  гармонию,
заставить ее лететь пониже.
     Еще дней через пять Соколя в буквальном смысле  уперся в  горы. Аппарат
отказывался  перелететь  через  них,  но,  впрочем,  согласился  пробираться
тряскими  ущельями.  Совершенно не осознавая  торжественности момента, цыган
пролетел через Железные Ворота и,  никем не  замеченный,  нарушил  воздушное
пространство Китайской Народной Республики. На Синь-цзян уже давно простерла
свое владычество зрелая весна, стало тепло даже на большой  высоте, и Соколя
скинул  ватник. Скинул не на  землю,  а на  велосипедно-грузовую раму, очень
удобную, - а ватник еще  понадобится,  ведь возвращаться когда-нибудь  домой
нужно же будет, верно ведь? Соколя пересек Джунгарию  и снова уперся в горы;
куда ни ткнись, тут, кажется, были одни сплошные горы, и с этими краями надо
было как-то прощаться, больше Соколе  на восток не хотелось. Тут он внезапно
попал в грозовое облако.
     Его несколько раз перевернуло, оторвало от машины, закрутило, унесло на
такие  высоты,  где не  удавалось  ни вздохнуть,  ни выдохнуть,  -  а  потом
выкинуло из облака прочь. Он неминуемо разбился бы в лепешку, но, по капризу
природы, кое-как  умел летать  все-таки.  Соколя извернулся и вышел из пике,
тут  же  с  ужасом  обнаружив, что висит на высоте  какого-нибудь  метра  от
бичуемой ливнем пустынной почвы. Пошарив вокруг себя, Соколя  нащупал что-то
металлическое;  в перевернутом  виде прямо  над  ним  проплывала драгоценная
"Дружба". Ну,  ясно же, она вела  себя  по законам  гармонии, до  которой ее
своими руками довел Соколя: вместе с  ним  она  была выкинута  из  грозового
облака,  вместе с  ним стала  падать,  вместе  с  ним замерла  в  воздухе  в
перевернутом виде, на ее  седло Соколя удобно уселся, хотя пребывал  все еще
вниз головой. Соколя ощупал хорошо притороченный мешок с остатками  гороха и
пожалел,  что тот сильно намок в облаке. Но, кажется, строптивая гнедая пила
кое-как поддалась  дрессировке, худо-бедно ею теперь можно было управлять, -
все  же великое дело выездка. Законы  гармонии  просты: когда условия погоды
делают полет нежелательным, пила этот  полет прекращает. Соколя перевернулся
в правильное  положение, дернул движок, полотно  пилы  привычно  загудело, и
аппарат снова взмыл в воздух. Но  наездник, увы, окончательно сбился с пути.
Горы,  в непосредственной близости  от которых он сейчас очутился, выглядели
совсем неприступными. Даже  ущелья для пролета вольной пиле было не сыскать.
Куньлунь  оказался  негостеприимен к цыгану,  и смотрели  они  друг на друга
весьма враждебно.
     Сгущалась ночь, внизу появлялись малые огоньки, огоньками же был усыпан
горный  склон.  Соколя с большим  трудом  создал  аварийную  ситуацию, чтобы
заставить  пилу пойти на посадку, потому что захотелось немножко  не летать.
Пила, вибрируя, зависла в каких-нибудь трех метрах над гребнем отрога; склон
его,  обращенный  на  север, кончался  отвесным  обрывом,  по краю  которого
располагались очень  аккуратно  огоньки, и от них  было почти светло. Соколя
вылетел  из седла  и огляделся.  Он стоял  на  скалах  над  прилепившимся  к
отвесной стене монастырем,  -  впрочем,  едва  ли  Соколя  знал,  что  такое
монастырь, наверное, он сумел  бы  представить себе только женский монастырь
со сношарем-настоятелем, ну, так это и была  его  родная приемная деревня, а
тут на нее ничего похожего не было.  У нижних ворот в огромной каменной чаше
горело что-то  жутко дымное,  видимо, нечто  вроде примитивного  сигнального
огня, на который  должны слетаться  из мирового  пространства  доверчивые  и
легко ранимые  бензопилы  марки "Дружба".  Но с верхней стороны монастырь не
охранялся,  то ли  из принципа,  то ли от бедности, - может быть и  так, что
Соколю  прозевала  противовоздушная  оборона.  Соколя  ошвартовал,  как мог,
любимую пилу и пошел на разведку.
     Он  шел  по  наклонной поверхности,  вымощенной  щербатыми  плитами,  и
разглядывал   темные   окна,  глухие  стены  -  ничего  интересного.   Здесь
по-деревенски рано ложились спать, кажется, даже  телевизор не  смотрели. До
родной  кузницы  было  целых  три  недели  полета,  Соколино  сердце сжимала
боязливая тоска по  дому, но там его ждал страшный черно-белый экран и  гнев
кузнеца,  а разобрать  летающую пилу во  имя  цветного  изображения было  бы
чистым  святотатством. Однако же  здесь  необходимо было  стащить что-нибудь
съестное: горох  почти весь вышел, а остаток сильно  намок. Заметив за одним
из  окошек  тусклый  фитилек,  Соколя  привзлетел  к  нему  и  заглянул.  На
соломенной подстилке,  очень несвежей,  сидел человек  без  ботинок, зато  с
удивительной,  надетой  на  щиколотки доской.  Человек  жадно ел пальцами из
жестяной  чашки  что-то  белое. Похоже, что  человек что-то  расслышал,  или
зрение его в потемках обострилось, но он поднял голову  и посмотрел прямо на
Соколю, перестав на время глотать.
     - Что ж  не щуришься? - спросил он.  Не брился человек, наверное,  даже
дольше, чем Соколя,  тоже  был весь из  себя с проседью,  но борода его была
прозрачна от природной маловолосистости.
     - Щуриться не люблю, -  деловито ответил висящий над землей  цыган, - а
еда у тебя есть?
     - Сейчас есть,  - человек рывком вскочил  и  запрыгал к окошку, видимо,
прыгать  в  доске  на  щиколотках  было непросто, но человек  с этим  как-то
справлялся, значит, привык к этой доске, может быть,  он почему-то любил эту
доску, или так лечился, - ты тоже пленный?
     - Я не пленный. Я нечаянно. Кушать хочется.
     Человек  за  окошком  похлопал  глазами,  пытаясь отогнать  Соколю, как
нелепый сон, но Соколя был  настоящий и не отогнался. Тогда человек протянул
ему чашку с рисом, хотя и сам  был не сыт,  душа  у  человека была  немножко
добрая, хотя редко доброта эта давала о себе знать.
     -  Как это нечаянно?  -  спросил он.  Соколя  принял чашку  без  ручки,
протащил между вертикальными прутьями, загораживавшими окно, быстро все съел
и  решил, что это очень вкусно, значит, человек тут сидит хороший, так зачем
он  здесь, а не  там,  где все  другие хорошие? - Ты  перебежчик?  - спросил
человек, пялясь в  темноту, где  седина  Соколи смотрелась как  единственное
светлое пятно.
     - Я Соколя, - сказал Соколя, - а ты что тут делаешь? Зачем сидишь?
     - За решеткой,  сам видишь,  - уныло буркнул человек, - слушай,  помоги
выбраться, ничего  дома  не пожалею, у меня серебро дома, отцова  коллекция,
оружие  хорошее,  всю  коллекцию,  одни  протазаны сколько  стоят,  -  голос
человека быстро терял интонацию вспыхнувшей надежды и переходил в  свистящий
шепот,  -  кистень у меня шестнадцатого века, с  мамаева куликовища, он даже
двенадцатого века, только налиток к нему поздний...
     Соколя  размышлял своей дурной головой и медленно осознавал,  насколько
же  негармонична,  излишня  тут  решетка,  пусть  вылезает человек наружу  и
прыгает  в своей доске  сколько хочет, потому что  он очень  смешно прыгает.
Соколя поковырял обгрызанным ногтем в том месте, где дюймовые стальные штыри
врастали  в  камень.  Потом  потянул  решетку  вверх  и  на  себя,   стержни
заскрежетали, сворачиваясь в бараний  рог  и вылезая из  гнезд.  Человек  за
решеткой отпрянул и в ужасе  глядел  на  Соколю,  отчего тот очень смутился.
Чего  вылупился,  вся  деревня  знает,  что  цыган-молотобоец  пятаки  двумя
пальцами мнет, потом из них в холодную солдатиков лепит, так это и сношаревы
дети тоже иногда могут.  Соколя протянул руку,  чтобы помочь поделившемуся с
ним едой типу  вылезти из окошка, - но тип прижался к стене. Пришлось влезть
внутрь и вытолкать его в шею. Соколя ненароком забыл, что  под  окном добрых
два человеческих  роста, которые он преодолел присущим лишь  ему летательным
способом.  Человек мешком  упал вниз  и несколько  раз однообразно  упомянул
совершенно неизвестную родственницу цыгана по материнской линии.
     - Тебя как зовут? - спросил Соколя, помогая выкидышу встать на ноги.
     -  Миша...  - слабо  пролепетал  выкинутый и  упал снова -  в  обморок.
Пришлось взять  его на спину и отволочь к пиле. Там Соколя бережно пристроил
нового знакомого на раме велосипеда, прочно примотал его спицами за доску на
ногах и укрыл ватником.  Нечего было этому небритому бедняге делать в горах,
да еще за решеткой. Для соблюдения гармонии его  следовало отсюда увезти как
можно скорее.  Потом запасливый  Соколя  сбегал вниз  еще раз, нюхом нашел в
одной  из  незапертых построек  мешок  какой-то  темно-коричневой  фасоли  и
подсунул  его  пассажиру  под  голову.  Внизу нарастал  шум, кто-то  яростно
выкликал два  односложных слова,  и  другие  голоса возникли,  и слова стали
повторяться  те  же   самые,  свету  стало  больше,  было  это   до  тошноты
негармонично, захотелось  поскорей улететь.  Соколя  сел  в  седло  и дернул
движок.
     - А-а-а... - запищал невольный пассажир, видимо, очнувшись у Соколи под
ногами  и  увидав  внизу  быстро  удаляющуюся  бездну.  Соколя  дызнул этого
недоноска по темечку с ловкостью настоящего  коршуна, укрощающего не  в меру
строптивую наседку. Цыган восстановил тишину и взял курс на Полярную звезду.
Он, впрочем, знать  не знал, что это - Полярная звезда, но она ему нравилась
больше других. К утру пассажир очнулся после четвертого получения по темечку
и стал способен  воспринять  такую  простую истину,  что  лететь на  вольной
гнедой бензопиле гораздо приятней, чем сидеть на соломе в тюрьме, пусть даже
возле чашки риса.
     - Кушать хочешь? - спросил Соколя.
     - Хочу... - уныло отвечал Миша.
     -  Кушай!  -  весело проговорил Соколя  и достал для  пассажира  горсть
темной фасоли,  которую сам с  удовольствием медленно  пожевывал,  она  была
вкусней гороха. Миша с ужасом глядел на  него и фасоли не брал, тогда Соколя
так же  весело  отвечал: -  Не хочешь кушать  - значит, не проголодался, - и
прятал фасоль обратно. Пассажир,  чувствовалось,  очень тоскует по привычной
каменной клетке  за  железными прутьями, где его чем-то вкусным кормили.  На
второй  день  он  не  стерпел и  справил в  воздухе  кое-какие мелкие  нужды
организма.
     - Молодец! Молодец! - весело выкликнул цыган  и в честь такого  события
описал  мертвую петлю.  Пассажир  потерял  сознание.  Потом, когда  очнулся,
Соколя снова  попробовал  его покормить, может  быть,  тот уже проголодался.
Пассажир  с  тоской  взял фасолинку,  покатал от  щеки  к  щеке  и  все-таки
разжевал. И попросил жестом вторую.  Воцарилась на  пиле  гармония, скорость
полета неизвестно почему  стала  увеличиваться,  и  в  тот  же вечер аппарат
вместе со своими пассажирами пересек сперва монгольскую, а потом и советскую
границу. Внизу пограничникам было не до летающих  объектов, они все как один
выпивали за упокой. Но изрядно похолодало, и Соколя отдал Мише ватник.
     - Сбить бы колодки... то есть это канга, не колодки, в сто раз  хуже...
-  тоскливо  протянул пассажир. Соколя  только  презрительно  фыркнул. Такая
красивая колодка. Сам бы носил, только тогда на пиле сидеть будет неудобно и
ходить  тоже.  А  тебе  зачем ходить?  И никаких  колодок не  снял с пошлого
человека, который не в силах оценить, как ему к лицу эта колодка,  даже если
она называется непонятным словом.
     Вообще-то  Михаил Макарович  Синельский был  обладателем  первого  дана
каратэ, и что бы стоило ткнуть этого седого горбоносого как следует, мало ли
что он прутья гнет,  видно, что не спортсмен, а спорт - он всего сильнее. Но
по  отбытии  ста  двадцати  дней  в  высокогорной  одиночке  Миша тюкать  не
подумавши  разучился.  Попробовал  он  тут косоглазому  следователю  кое-что
объяснить раз,  так семь пальцев об  глазище косое окаянное сломал, месяц  в
гипсе ходил... Тьфу, пальцев пять, это  переломов было семь... От невероятия
всего случившегося за  последнее  время  Миша  перестал  даже точно помнить,
сколько у него пальцев на руке. И кто  такие? Ни допроса  по форме, ни пыток
там по-культурному. Как  у людей.  А  то приволокли на первый  допрос, так в
кресло  бухнули  и  чай в  морду  суют  без  сахара.  Обвинения  никакого не
предъявили.  А  что обидней  всего -  не предложили  звания полковника ихней
армии, на  это  Миша в душе крепко  рассчитывал, в  советских  фильмах ихние
разведки,  поймав советского человека,  чин  ему большой предлагают. Но  тут
разведка оказалась  не  простая западная, тут  оказалась  коварная восточная
разведка, ну, падла, она вместо чина только чай без  сахара предложила. Да и
вообще, настоящие они тут китайцы или только подделываются - Миша так понять
и  не  смог.  А  ну,  как  они  японцы,  или вообще тайваньские  фашисты,  и
притворяются?  Впрочем,  портреты  каких-то  китайцев в  каждой комнате  тут
висели, был  это председатель Мао или же кто-нибудь другой -  Миша не  знал,
косоглазые были для него все на одно лицо, потому что  Миша, как и почти все
советские люди, был до мозга костей расистом. Но если насчет портретов - Мао
там  или  не Мао,  хрен его  знает, зато насчет книг в дальнейшем  оказалось
строго - Мао, Сталин, Ленин, все  тома  на выбор,  а  больше никаких книг на
русском языке, и просить не моги.  То ли тут разоблачили уже кого? То ли тут
вообще  не  Китай? Нечисто  во всем  этом  что-то,  да и  хлороформ  - такое
безобразие!
     И тут ка-ак пошли Мише задавать косоглазые  вопросы,  самые неприятные,
какие можно  придумать. Первым делом - сознаешься ли, что приходишься родным
внуком  грозному  Ивану  Васиьевичу?  Во,  гады,  работают,  отец всю  жизнь
дворянское  происхождение  скрывал,  так  при  лошадях  и  помер.  Но  скоро
прояснилось, что подлинной Мишиной фамилии фон унд цу Синельски -  тут никто
не  знает,  а выпытать хотят одно:  кто  он, Миша,  есть, просто Романов или
скрытый Рюрикович. Миша  был ничуть  не Романов, к Рюрику тоже  вряд ли имел
отношение, хотя в семье была  легенда о родстве с литовскими Гедиминовичами.
Допрос кончился, ноги Мише застегнули жутко неудобной  доской,  сунули его в
пустую камеру  с соломой на полу. Кормили, между тем, недурно, давали утку с
сильным запахом жасмина, видимо, ее тут  фаршировали  свежим чаем, но - и на
завтрак утка,  и на обед,  и на  ужин.  Выпивки,  однако, не  давали, и  для
насквозь алкоголизированного организма Миши вопрос о ней  на второй  же день
встал ребром. Попросил - вежливо выдали номер газеты на китайском - или черт
его знает каком - языке.  Попробовал требовать  -  принесли сразу пять томов
сочинений  товарища  Сталина. Миша попытался  читать, кайфа не  словил, стал
грызть ногти и понял, что от алкоголизма его решили вылечить очень прочно.
     Потом,  гады  с  прищуром, стали  они с  Мишей  в  кошки-мышки  играть.
Заковыки  разные  строить и  подоплеки  на  него  возводить, можно  сказать.
Очередной  немолодой  хрен  на  очередном   допросе   с  несладким  чаем  на
подозрительно  хорошем русском языке сказал Мише, что если подпишется он вот
тут...  и  собственноручно  напишет  еще  кое-что,  мы   продиктуем...  Миша
немедленно учуял запах жареного,  то есть воздуха  свободы,  и ничего дальше
слушать не  стал, а начал торговаться. Подписаться  он, мол,  подпишется, но
чтобы  под диктовку - ни-ни.  Повисла неловкая тишина. Миша  понял, что  дал
маху:  надо  бы  сперва  узнать, что  же именно тут  ему  за  измену  Родине
предлагают?  Даже  в  ответ  на  вопрос косоглазого,  признает  ли  он  себя
императором Михаилом Третьим, ничего остроумного не придумал. Сказал только,
что не признает. Тогда его вежливо попросили изложить эту мысль в письменной
форме. Миша  посомневался  и  отказался.  Тогда ему  предложили  изложить  в
письменной форме что угодно, на выбор - или что Михаил Третий, или что он не
Михаил  Третий. Миша подумал: идти в сознанку? Он твердо знал по службе, что
сознаваться  не  надо  до самого  последнего  момента, покуда  к  стенке  не

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг