Георгию?
- Эдуард Феликсович, - сказал не на шутку запсиховавший полковник, -
утром я подниму на ноги всех, кого возможно. Но я вас уверяю, что повода для
волнений пока еще нет. Ромео не ночует дома не впервые, он не пьет - чего вы
боитесь? Ну, увлекся девочкой...
- Де-е-е-вочкой... - передразнил его дед, - видел я этих девочек. Ох,
не сидел ты, Игорек, не видел ты девочек... - дед встал, допил что-то со дна
стакана и вышел из кухни, мягко все-таки хлопнув дверью.
Аракелян взволновался, но, в общем, не особенно. Смутные намеки на то,
что старший сын, кажется, не слишком интересуется противоположным полом, он
со стороны тестя уже слышал, но не верил им совершенно: в себе он таких
склонностей никогда не чувствовал, откуда же им у сына появиться? Куда уж
там Ромео делся - даже и не так важно, если б в действительно серьезную
историю влип, то уже на всю Москву было бы слыхать, спастись Ромео может
все-таки только силой отцовского имени, безусловно... или, черт возьми,
дядиного - хотя такого до сих пор не было, за парнем, к счастью, большой
смелости не числится. Так, загулял один раз в Гаграх, другой раз в
Зангезуре, присылал телеграммы, когда деньги кончались... Но если уж влип,
что, конечно, не исключено, то как бы не поставило это крест на папочкиной
карьере... Впрочем, на ней и без того, кажется, пора крест ставить. Одна
надежда на кухонную плиту. Плевать: даже если Ромка пришил кого-нибудь,
Шелковникову он не абы кто, он ему племянник по жене. А Георгий, кажется,
ухватил уже свою синюю птицу за хвост.
Синяя птица сидела прямо перед задумавшимся полковником. Сидела она на
сушилке и нагло точила клюв о трубу центрального отопления. Отчего-то Пушиша
не захотел последовать за своим воспитателем и предпочел общество Аракеляна.
Тому было, в общем, наплевать, он привык. Он пытался понять - отчего судьба
к нему столь немилосердна. Хотя, конечно, она же его и вылавливает из дерьма
в последнюю минуту, когда он уж и вовсе бывает готов захлебнуться фекалиями.
Ну, не рехнулся же он все-таки, как Углов, не отправился в урну, как Заев,
не получил даже серьезного выговора за сегодняшнюю бестактность по отношению
к старшей, тьфу, по званию. Даже, если глянуть назад, он сумел в общем-то
первоклассно выполнить главную инструкцию Абрикосова, сумел ловить-ловить
шпиона-телепортанта и всю преступную группу, и при этом все-таки сумел
решительно никого не поймать! Дал возможность развернуться... М-да, как она
развернется, да как влепит, показал бы он ей месяца три тому назад, а
сейчас... М-да. Теперь у нас, как говорит Георгий, значит, социалистическая
монархия будет. У него там теоретики все про эти обстоятельства, кажись,
обосновали уже. Идеологом сам, что ли, будет? Или этот маленький Романов?
Ничего, вариант не самый худой. Аракеляну импонировала жесткость Павла, его
равнодушие и отнюдь не наигранные "железные коленки", которые самому
полковнику всю жизнь давались на людях с таким трудом. Что там за странности
сегодня говорил Абрикосов? Предикторы в России, значит, были и раньше, одну
фамилию как будто приходилось до этого слышать. Какой такой Кудесник? А-а...
- Скажи мне, кудесник, любимец богов! - в восторге от собственной
памяти громко выпалил Аракелян. Тут случилось нечто никак не
предусмотренное: лиловый Пушиша встрепенулся, перепрыгнул с сушилки на стол
и застыл перед полковником, топорща перья. Аракелян отшатнулся, жуткий клюв
гиацинтового ары был раскрыт и целился полковнику в лицо. Вдруг Пушиша
зашипел, как магнитофонная лента без записи, потом голосом второго
аракеляновского сына, Тимона, произнес:
- Восемнадцатое марта. Дядя и отец беседуют после обеда, - потом
попугай еще пошипел, щелкнул и произнес голосом Георгия. - Учти, Игорек, мы
с тобой связаны теперь одной веревочкой, ты теперь монархист и попробуй хоть
на самое короткое мгновение надумать что-либо иное, как я тут же возьму на
себя воспитание твоих сирот... - и перебил сам себя его, Аракеляновым
голосом: - Георгий Давыдовыч, отрежьте мне обе руки и язык сию же минуту,
если сомневаетесь... - и снова голосом Шелковникова: - То-то же. А что же ты
мой шустовский? - Пушиша помолчал, потом раздался звон рюмок, бульк и
двухголосый выдох, и снова собственное полковничье: - Ираида, кофе. - Потом
голос Тимона произнес: - Сговор налицо. Конец. - Раздался щелчок: на сей раз
просто Пушиша закрыл клюв.
Полковник сидел, окаменев, и думал отчего-то, что не зря Абрикосов
евреев терпеть не может. Этот вот синий с его горбатым носом очень как раз
похож на наглого цадика. "За что? - думал полковник. - Ведь все у мальчика
было, ни в чем ему не отказывали. Значит, не зря парень вечно сидел с этим
синим до лиловости нахалом. Значит, он решил, что попугай не хуже
магнитофона. Если нужно, значит, на родного отца и на дядю досье подобрать".
Первым движением полковника было - быстро сесть в машину и рвануть на дачу,
а там выдрать Тимона так, чтобы на всю жизнь забыл играть в
Павлики-Морозовы. Потом сдержался: на даче, кроме жены и Тимона, были еще и
младшие, Зарик и Горик. Горацию только одиннадцатый год, нельзя его
травмировать... Окончательно убитый полковник повторил проклятую фразу из
Пушкина, и попугай послушно воспроизвел беседу от двадцать пятого марта,
которая оказалась еще хуже прежней, тут уж просто Игорь и Георгий делили
места в правительстве, и, что всего ужаснее, он, Игорь, что-то брякнул
неуважительное про Павла Романова, а он его тогда еще и не видал! Чудовищное
творение сына было обоюдоострым, оно могло разить в любом случае: и в том,
если монархии не будет, и в том, если она будет! В случае, если власть после
смерти косноязычного премьера захватит камарилья Заобского, - хотя Георгий и
обещал, что тот от инфаркта очень скоро здоровье потеряет, - а с ним,
значит, всплывет и ненавистный танковый маршал, тогда ему, Игорю, каюк, а
Тимон выйдет сухим из воды. Если же - более чем вероятно - монархия будет,
то и тут Тимочка папу ох как может прижать, мало ли чего наговорено в доме
за последние месяцы... Убить проклятую птицу...
И вдруг в душе полковника настал покой. Даже гордость некая появилась
за сына. Вот она, смена! Если будет у нас теперь законная социалистическая
монархия, может быть, во всем теперь нужна будет как раз династийность? Как,
в конце концов, должен был поступить настоящий пионер, - Тимон уже
комсомолец, но неважно, - если его отец и дядя вступают в подобный сговор?
Именно так! Пусть ему, еще мальчику, и непонятно, что монархия есть
естественное развитие и продолжение социалистического строя, одновременно
венец его и краеугольный камень. Он это еще только через несколько лет
поймет. Но работает-то, сволочонок, как чисто! Мастерство записи какое!
Тонкость дрессировки! Последнее, конечно, от деда взял мальчонка, ну, самое
лучшее из наследственности по отцу, да и по матери! Все четверо сыновей
всегда огорчали полковника своей скрытностью - и вот только теперь оценил он
эту свою собственную наследную черту, очень, конечно, положительную. Чем-то
еще остальные сынишки порадуют...
Полковник больше не психовал. Он сунул Пушише овсяное печенье из
дедовых запасов и быстро прошел к себе в кабинет: искать запрятанную в самый
дальний ящик секретера Елену Молоховец, полное издание 1904 года с
факсимильным автографом автора; искать трехтомного "Повара-практика"
Эскофье, издание 1911 года, другие подобные книги, особенно кое-что на
армянском - все это он берег от попугаев как зеницу ока. Вообще у него была
очень недурная кулинарная библиотека. И расширить ее в ближайшее время тоже
нужно постараться. Он, Игорь Аракелян, не пропадет. У него все-таки есть
талант. Неизвестно, как там у других, а у него - есть. Пусть у кого такая
еще долма получится, это мы поглядим, понюхаем, идиоты могут даже дегустацию
провести.
Кстати, Зарик великолепно жарит бастурму на открытом воздухе!
8
Муху из стакана выкинешь, а с женой - что делать...
САША ЧЕРНЫЙ. УЮТНОЕ СЕМЕЙСТВО
Очень отчетливые такие насекомые, крупные, как чернослив, раньше их
тут, кажется, для богатства разводили, а теперь они уже сами. Одно приятно в
профессии, что ни в котором облике они тебя не кусают. Чуют.
По ассоциации вспомнил Рампаль свой царственно-дезинфекторский облик, в
который был введен неведомыми до того дня серьезной западной науке
сибирскими пельменями. На досуге, а в последнее время у оборотня было оного
немало, он об этих пельменях статью для служебного журнальчика написал;
журнальчик этот на двадцати пишущих машинках распечатывал ушедший на пенсию
множественный оборотень Порфириос, - то ли питал старик отвращение к любому
современному множественному средству, то ли искал способа занять свои очень
множественные руки. Выходило по науке так, что в случае необходимого
мгновенного постарения без выхода из принятого образа пельмени эти,
фабричного производства, с начинкой из мяса неопределимого происхождения,
чуть ли не вдвое превосходили эффективностью столь дефицитную сушеную левую
заднюю лапку суринамской пипы, обработанную креозотом и слюной пантеры. Ради
этой пипы сколько средств у налогоплательщиков американское правительство
повыгребало, а пельмени в Свердловске - на каждом углу, и какие эффективные!
Экономный француз не сомневался, что его научная работа будет положительно
оценена начальством. Эх, кабы чем заменить и морского ежа!
Сейчас Рампаль не был ни царем, ни дезинфектором. Насекомые, обильно
заселявшие его отдельный двухкоечный номер в гостинице "Золотой колос",
получили полную свободу ползать и по потолку, и по полу, и по единственному,
обе койки снявшему жильцу. Перебираться сюда пришлось вслед за Софьей,
видимо, сильно перетратившейся, из более комфортабельной "Украины". Одно
хорошо, что горничные тут не пристают, а только презирают за то, что у него
пустых бутылок не остается. Эх, да Господь с ними, с женщинами, вечно только
неприятности.
Мыслей за последние месяцы "почти-что-отдыха" в голове оборотня
перебывала тьма-тьмущая. Были, конечно, мечты о научной карьере, - вот как
он на пенсию выйдет и ферму купит под родным Аркашоном, или, на худой конец,
где-нибудь под Новым Орлеаном, обязательно с уютным, в пятидесятые годы
любовно и со страхом выстроенным прежними хозяевами бомбоубежищем, нынче,
понятно, потерявшим свой первоначальный смысл начисто, но как хорошо там
каминную сделать или комнату для тенниса! Вот там и сидеть бы у огня, наукой
заниматься в своей природной шкуре, и писать мемуары, скажем, под таким
заголовком: "Как я был разными вещами", в книге этой, конечно, его нынешние
российские похождения займут немало места. Тут Рампаль понял, что название
книги мысленно произнес по-английски, и горько взгрустнулось его французской
душе.
Было почти одиннадцать, весеннее солнце светило вовсю прямо в
старческое лицо Рампаля: он находился в облике президента Теодора Рузвельта,
но для полной неузнаваемости удалял с лица все волосы вплоть до бровей, брил
голову и ел два пельменя ежедневно. Однако же Рампаль из-под одеяла и не
думал вылезать. Подслушивание, проведенное им в комнату Софьи, говорило, что
потенциально-нежелательная русская императрица почивает, сквозь зубы бубня
грубый русский глагол в угрожающей форме будущего времени, - радиотрансляция
же на подоконнике долго и упорно молчит, хотя ей в такое время положено
истекать музыкой.
Рампаль дотянулся до штепселя своей радиоточки и потыкал им в розетку:
что за молчание, какую такую там космонавтику запустили? У них здесь такое
молчание либо космос означает, либо похороны очень серьезные. Нет, сейчас,
конечно, будут похороны: ради космоса они тут молчат короче, никому уж не
интересно, и без того все время кто-нибудь у них отсидку на орбите отбывает.
Похороны, ясно. Где они улиц-то напасутся? "А вдруг..." - мелькнуло в
Рампалевой президентской голове, неся отзвук робкой, недозволенной армейским
уставом надежды. Одних-то конкретных похорон ждал он более всех других
событий на свете, они немедленно освободили бы его от наблюдения за Софьей,
которая все-таки сильно ему надоела походами по пустым, но полным
покупателей магазинам и бесконечными поездками по разным концам подлежащей
перепланировке Москвы. В магазинах то там, то здесь появлялся какой-нибудь
новый, ранее не продававшийся предмет, к примеру, в апреле шла молодая
картошка, называлась она "кубинская", из чего явствовало, что с некоей
картофелеобладающей страной отношения улучшились, - но когда Софья в меховом
магазине, где меха, сильно подорожавшие, все-таки были, задала вопрос, часто
ли бывают манто из меха панды, продавец просто залился смехом, и стало ясно,
что отношения с пандообладающей страной, похоже, нынче ухудшились. Глухие
волны мировой политики бились в московские прилавки, донося рокот событий на
Ближнем и Дальнем Востоке, в Центральной и Крайне-Северной Америке,
отовсюду, с кем только еще могла испортить отношения заканчивающая
исторический этап развития держава. Рампаль никак не мог надивиться: неужели
им не понятно, что любое появление чего бы то ни было на их прилавках -
результат не переменного улучшения-ухудшения отношений, а всегда и без
исключений только результат ухудшения таковых? Пропало масло - значит,
испортились отношения с той страной, откуда его ввозили, появилось - значит,
испортились отношения с другой страной, куда вывозили... А Софья, с головой
захваченная идеей реконструкции столицы, мерила солдатским шагом разные
московские монастыри и заставы, помечая что-то свое на купленной в киоске
туристической карте Москвы. На месте древнего Новодевичьего монастыря Софья
поставила жирный крест - видимо, монастырь подлежал сносу, потому что на
полях она приписала: "Будущий мемориальный комплекс Софьи I". Увы, подумал
Рампаль. Видимо, неприязнь к женщинам обречена была пребывать вместе с ним
до конца дней. Но и Господь с ними, еще много хорошего есть на земле и
помимо них.
И вдруг тишина закончилась. Проклюнулся, как из тухлого яйца, голос
оперного недоноска из-за пыльной ткани, обтягивающей динамик. Не лопотание
поплыло оттуда, не размеренное заупокойное канонархание, уместное любому
известию о кончине главы правительства, а нечто вроде выкликания слов по
отдельности, со все большей энергией, обещающей главную информацию в
следующем, еще не выплюнутом слове: "комитета" - еще совсем тихо,
"коммунистической" - уже громче, "партии" - с оттенком угрозы, "Советского"
- тоном ультиматума, "Союза" - берегись, прячь баб!.. Потом опять потише:
"девятнадцатого" - эдакое зыбкое волнение на Черном море, "апреля" - та же
зыбь, но уже тихоокеанская, "в восемь" - вроде прилива у берегов Лабрадора,
"часов" - как небольшое цунами, "пятнадцать" - как большое, "минут" -
извержение нового, доселе не известного вулкана на территории
Демократической Антарктиды, из которой даже архиепископ Архипелагий безо
всякого самолета слинял в прошлую пятницу... Господи, неужто все-таки
помре?..
Дальнейшее произошло для оборотня все как-то сразу, вплоть до выбегания
из гостиницы примерно через час. Но в сознании отложилось, что сегодня -
двадцатое, день рождения очень популярного в Советском Союзе западного
военного преступника, впрочем, преступник сам по себе никого особенно не
интересовал, всем нужен был его воскресший дух, а таковой был не так давно
весьма искусно воскрешен Фердинандом Резникяном в очень-много-серийном
телефильме, называвшемся, помнится, "Восемь с половиной мгновений тоже
плачут", как раз по погоде. Иначе говоря, вождь умер вчера утром, а он,
Рампаль, был свободен уже больше суток, но, как хризантема в проруби,
мотался за солдатообразной бабой! Не могли уж подождать до дня рождения
собственного вождя, до некруглой годовщины, но какова получилась бы магия
чисел - двадцать два - сто одиннадцать - и бабах! Сразу бы ясно тогда,
отчего именно все случилось, а так будут в народе сомнения, но хрен с ним, с
народом. Постановления же о переименовании мыса на Чукотке, реки Вилюй,
городов Почепа и Мологи, трех улиц в Алма-Ате и двух в Тирасполе в знак
увековечения памяти загнувшегося премьера неслись мимо сознания оборотня.
Инструкций больше не имелось, точней, они хранились в запечатанном конверте
у коллеги-оборотня Сазерленда, уже который год исполнявшего роль очередного
американского военно-морского атташе; таковых советское правительство от
себя чуть не каждую неделю высылало, и экономичней было держать на этой роли
одного и того же оборотня, летающего в Вашингтон и обратным же рейсом
возвращающегося в новой плоти. Но - думал Рампаль - нельзя же так просто и
эту дуру бросить, у нее билет на самолет на одно из последних апрельских
чисел, она ж дотратилась! У нее подлинники исторических документов, у нее
план ее собственной перестройки Москвы! Хотя все в копиях имелось и у
Рампаля, но, рискуя выговором, мнимый Рузвельт полез в тумбочку, там на
крайний случай хранилась бутылка совершенно драгоценного по здешним меркам
напитка: водки "Лимонная", без единой русской буквы на этикетке. Мысленно
Рампаль перекрестился, отчего-то по-православному - и высадил больше чем
полбутылки единым духом, без закуски. Ее у него, впрочем, и не было, того
гляди съешь что-нибудь недиетическое, превратишься в... хорошо, если
козленочка... Нет, совсем неплохой напиток, хотя делает тебя только самим
собой и никем другим...
Несколько минут прошло в напряженном прислушивании: не вломится ли в
его сознание приманенный незнакомым напитком индеец Джексон со своим
историческим вопросом. И вдруг вместо этого голову Рампаля стали как бы
пронизывать голоса потустороннего мира. Оборотень не знал, что индеец
недавно перенес белую горячку и стал периодически работать теперь как
огромная трансмиссия от множества одних пьяных мозгов к множеству других,
чем с необычайной ловкостью воспользовался Форбс: его за подобное открытие,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг