отцу Викентию, вы такое важное дело не доверите. Мне тоже не разрешите,
будете бояться всяких слухов, а еще больше того, что меня с колокольни
столкнут. Кстати, две такие попытки будут, обе неудачные, так что не
бойтесь.
- Тогда зачем я бояться буду?
- Все равно будете. Кстати, вами сегодня же овладеет сильнейшее
искушение в него ударить, когда мы на колокольню пойдем. Но не надо,
возникнет непредсказуемость случая, так называемый эффект противо-Тюхэ.
"Опять блазонер! Опять энигматическая голотурия!" - подумал царь, но
мальчик был умный и сразу перешел на понятный язык.
- Дело в том, что судеб, вариантов будущего, не один, а два: один, как
говорили древние, доверен богине Ананке: ну, это уж насчет того, что каждому
человеку рано или поздно умирать полагается, - да, согласен с вами, что
лучше поздно, - а второй, "судьба-случай", доверен богине Тюхэ, или Тихе,
по-русски ее чаще называют Фортуной, она бывает добрая и злая, и в ней можно
в общем-то выбирать, если, конечно, рядом с вами есть квалифицированный
предиктор...
"От скромности не умрет..."
- Так вот, а я как раз предиктор исключительно сильный. И не
волнуйтесь, вы меня не продадите, я стою значительно дороже любой цены,
которую вам предложат. Нет, я не набиваю себе цену, я еще дороже стою.
Перекупить меня - ни у кого денег не хватит. Мне, ваше величество, цены
просто нет.
- Слушай, юный нахал, ты мне вообще хоть слово дашь вставить? Я царь
все-таки!
- Говорите, ваше величество, говорите, вы мне не мешаете. Яблоки у вас
замечательные.
Павел поразмышлял, полюбовался мальчиком, с хрустом поглощающим не то
третью, не то четвертую антоновку из вазы, потом переложил в карманы
"адидаса" штук пять или шесть. На колокольню он собирался идти в теплой
порфире, там, наверху, все-таки холодно, а карманов на порфире нет.
- Ваше величество, вы совершенно правы: на колокольню мы можем
подняться и до обеда, Фортуна позволяет. И совершенно правильно, что вы
прикажете пришить к порфире внутренние карманы. Да не поминайте вы мою мать
по любому поводу, совсем это не русское ругательство, не к лицу вам,
государь!
Павел вызвал двух рынд, порядка ради, хотя знал, что охрана теперь и
без того станет весьма бдительной. Послал их проверить лестницу на
колокольню - нет ли террористов и прочего. Рынды поискали, ничего не нашли,
потом доложили, что стоят на страже входа в колокольню, при них - табельные
бердыши; Ивнинг добавил, что вся территория Кремля освобождена. Снаружи -
только охрана. "Вот моя охрана, вот предиктор мой", - подумал Павел, накинул
порфиру и, не оборачиваясь, как всегда, пошел на чистый воздух. Он не
сомневался, что Гораций идет следом. Это было слышно: парень так вдохновенно
хрустел антоновкой, что в иные годы, не к ночи будь помянуты, разбудил бы
даже полузабытого нынче кокушкинского вождя.
- А что на место мавзолея поставить? - спросил царь, делая очередную
остановку, хотя идти предстояло не очень высоко: в третьем, верхнем ярусе
колокол просто не помещался, место для него пришлось оборудовать в верхней
части второго яруса. Но вид оттуда был все равно хороший, Павел поднимался
туда, когда колокол еще не водворили на место.
- Ничего не надо, государь. Пусть траву посеют, не искушайте Фортуну.
Любое, что вы построите, потомки могут снести. А трава - что с ней сделаешь?
Можно туда пустить коров пастись. Хотя, пожалуй, не будут они эту траву
есть, корова - животное суеверное... Идем, государь, вы уже отдохнули.
Колокол висел на литой балке, толщиной в аршин, балка обоими концами
уходила в стены. Окон, в которые отсюда можно было глянуть на Москву, для
прочности оставили только три, да и то одно из них почти целиком загораживал
купол церкви Иоанна Лествичника. Хороший вид открывался только на юг и
юго-восток, если, конечно, Павел не ошибался в подсчете сторон света, к
Москве и ее планировке он не мог привыкнуть по сей день. Павел подошел к
левому окну.
С неба раздался радостный лай. В осенней лазури над Кремлем правильным
треугольником летела стайка ярко-синих птиц. Это эс-бе Володя проводил
тренировочный полет птенцов от всех трех попугаих, он решил сторожить небо
над Кремлем и впервые за многие столетия изгнал из него многотысячную
воронью стаю: не воронам было тягаться с мощными гиацинтовыми ара, особенно
с такими, в груди которых билось истинно преданное человеку собачье сердце.
Царь любил эту стаю, он помахал ей рукой, хотя и не понимал, что во главе
стаи летит самый настоящий пес. Володя снова взлайнул и круто свернул к
Боровицким воротам, стая ушла за ним.
Царь смотрел на Зарядье-Благодатское. Бывшая гостиница окончательно
превратилась в деревню, ее окружали службы, коровники, конюшни, на
Васильевском выпасе мирно щипали осеннюю травку коровы. Лысый пастух, бывший
певец и еврей, в свое удовольствие играл на дудочке. По Варварской дороге,
бывшей улице Варварке, шел прочь от Кремля человек в черном, нес что-то
громоздкое. Павел стал искать бинокль, снова ругнулся про себя, потому что
забыл.
- Это отец Викентий Мощеобрященский. Козы Адольфа Хотинского на
Манежной концерт давали, играли на аккордеонах, их оттуда по вашему приказу
- и вообще из России - только что выгнали, нечего народ в соблазн вводить,
аккордеон ставить поверх вымени. Одна коза аккордеон обронила, а батюшка
подобрал и решил подальше от церкви унести. Не напрягайтесь, не вспоминайте,
где вы могли видеть духовное лицо с гармонью: именно такая картина висит у
вашего дяди в кабинете. Работы неизвестного художника.
- Даже тебе не известного? - ехидно спросил Павел, переводя взор на
далекие купола Замоскворечья. Хоть чего-то, оказывается, предиктор не знал.
- Отчего же, я-то знаю, только лучше будет, чтобы никто больше не знал.
Фортуна не любит некоторых вещей. Шуток, например. У Судьбы нет чувства
юмора. Она заменяет его иронией, но ирония, сатира - государь, все-таки это
низкие жанры.
- А мир спасет что? Красота?
- Нет, красота мир не спасет, это глупая выдумка. Кстати, никаких
больших войн в ближайшие... десятилетия на Земле не будет, вы меня об этом
сейчас спросите, отвечаю заранее.
Золотое осеннее солнце тускло доставало лучиком до ободка обновленного
Царь-колокола. Кремлевская зелень основательно пожелтела. Павел вспомнил,
что вот тут, внизу, в начале века стоял памятник дальнему родственнику -
Александру Второму. Восстановить? Да нет, дорого... На колокольне был
сильный сквозняк. Павел кутался в порфиру и думал, что Горацию тоже,
пожалуй, холодно. Он притянул мальчика к себе и уделил часть горностаевого
тепла.
- Спасибо, ваше величество. Это вы хороший приказ решили отдать -
переделать порфиру русских царей на соболью, горностаевый мех не теплый, не
ноский - одна видимость, что царева одежда.
Павел подумал, что и вправду это хороший приказ. Только откуда он
взялся? Тут же понял - мальчик все брал из будущего. Стоять на колокольне
дальше было незачем, очень уж трудно - как и предсказывал Гораций -
оказалось сдерживать соблазн ударить в Царь-колокол. Однако прежде, чем
спускаться, царь задал заветный вопрос:
- А мир-то что все-таки спасет?
Гораций не замедлил с ответом:
- Чувство юмора.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ
1983-1994
Библиотека веселой фантастики
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 04.12.2001 18:10
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг