кровное добро: как-никак в дальнем углу стоял его собственный, работы
Непотребного, памятник. Хорошо укутанный, да что танку все укуты? Заденешь -
каменных крошек не соберешь. Но обошлось. Сухоплещенко запер ангар на
цифровой замок, а сверху навесил еще и амбарный.
Сухоплещенко устал, как сорок тысяч зэков, но предстояла еще одна ездка
и две летки, притом все - срочное. Сухоплещенко сел в свою "девятку" и
принялся за вторую часть плана ликвидации остатков останков. Дорога привела
его снова в Москву, на Ломоносовский проспект, где работал дальний знакомый.
Знакомый этот раньше был летчиком, но попался в Киргизии на загрузке ста
тонн дикой конопли, был за очень большие деньги бригадиром выкуплен и
спрятан до лучших времен сюда, в мастерскую, в которую по доброй воле ни
один нормальный человек на экскурсию не попросится. Называлась она какими-то
деликатными и умными словами про "изготовление учебных наглядных пособий", а
на самом деле тут шла выварка, очистка, скрепление, фиксация, упаковка,
отправка заказчикам. Тут мастерили из неопознанных, а также из завещавших
свое тело науке на ее нужды, учебные пособия на проволочках. Ну, скелеты,
скелеты, чего уж там, прямо вот так все вам надо назвать своими именами.
Бывший летчик встретил его в одних плавках. Другой одежды в мастерской
не носил никто, да и в этой было жарко. Тяжелая это работа - варить части,
собирать нужное, лучше в технологию не вдаваться. Летчик похвалил бригадира
за то, что тот привез все целиком, не частями, как другие норовят.
Сухоплещенко получил квитанцию, потому что и скелет здесь неизвестно кому
дарить тоже не собирался, найдется еще какой-нибудь антрополог, начнет по
черепу портрет восстанавливать, отвечай потом за убийство Ивана Грозного или
какой там еще неандерталец скульптору на ум придет. Проследив, как бренные
останки маршала погрузились в кислотный бассейн, Сухоплещенко вышел в
предбанник, долго блевал, а потом упорно пытался у себя на даче напиться, но
так и не сумел.
Природное, наследственное здоровье бригадира неизбежно - как и во всех
прочих жизненных ситуациях - брало свое. Сухоплещенко съел что-то
консервированное, выпил две таблетки сальварсанского аспирина - и вновь был
готов. "Сикорский", снабженный горючим для перелета на сто первый километр,
стоял посреди двора; горючее, увы, пришлось брать из собственных запасов.
Покуда в дачном ангаре-сарае оставался хоть один танк - Сухоплещенко считал
себя не вправе уходить в штатские. В сарае мог стоять только шедевр
Непотребного, ну, и другие аналогичные ценности, если появятся, потому что
избыток денег хозяин секретной дачи и дальше намеревался помещать в
ритуальную скульптуру. Хорошо был пробить у царя указ, чтобы надгробия
налогом не облагались. А то, пронеси Господи, какие-нибудь еще акцизы на них
введет, он мастер налоги сочинять, и хорошо это, и плохо, и хорошо, и
плохо...
Озабоченный мыслями о возможных и невозможных налогах, Сухоплещенко
едва не уронил танк мимо колонны. Стиснув зубы, бригадир поднялся на
несколько метров, прицелился, сверился с приборами - и водрузил танк на
столб. Теперь жерло пушки с математической точностью смотрело на Киев. Пусть
машет теперь, чем хочет, грозя Москве, их уродина. Сухоплещенко совершил
дополнительный облет, фотографируя вторично-рукотворный шедевр. Новое
искусство - имп-арт, что ли? Перекуем мечи на орла! На двуглавого! И на
танки тоже. А в сарае места много. Только вот налоги чертовы, налоги...
Оставалась часть последняя всей операции: сбыть с рук омытого
можжевеловым духом "Луку Радищева". Вообще-то простая, как все гениальное,
идея вернуть "Луку" в родное село пришла в голову Сухоплещенко далеко не
сразу, а лишь после того, как он точно сформулировал задачу: "Куда деть?", а
потом мысленно с кавказско-аракеляновским акцентом ответил сам себе: "Палажи
на мэсто!" Ну, а где место? Не тащить же в Москву, князю под стенами Кремля
если танк потребуется, то всегда доставить можно. Пока пусть будет на
Брянщине. В конце концов, даже Петр Первый на Брянщине гребную флотилию
построил. И Петропавловский монастырь в Брянске есть, в честь, стало быть,
святых покровителей величайших российских государей - Петра Первого и Павла
Второго: в самый раз. А танк построен как раз на деньги великого князя
Никиты Алексеевича еще в 1941 году, а жил тогда князь в Нижнеблагодатском,
Старогрешенского уезда; село, конечно, нынче в Москве, но земля-то, земля на
месте! Вот и вернуть танк на родную землю. Однако ж снова придется волочь
эту махину по воздуху, а до Брянщины из Подмосковья - ох, не близко. Раза
два придется садиться для дозаправки, накладные на танк выписаны как на
полезный сельскохозяйственно-мемориальный груз. И вновь заправляться для
обратного пути - но это можно уже прямо там, в Верхнеблагодатском аэродром
есть, там часть квартирует, которую сперва хотели в княжьей деревне
расквартировать, да сразу же и выгнали. Танк предстояло отдать
местоблюстителю Нижнеблагодатского-старого, бывшему председателю сельсовета,
а нынче генеральному старосте Николаю Юрьевичу, пусть сам его блюдет дальше.
Про Николая Юрьевича Сухоплещенко знал, что он страстный охотник. И что один
танк у него уже есть. Ну, если великий князь не против, то и быть по сему.
Но лететь далековато. Упаришься.
И пришлось упариться. Сухоплещенко подумал, что даже те дни, когда он
до потери сознания трудился над проблемами памятников и задачиваний, дались
ему легче. Да, танковая колонна да вареный маршал - это вам не государством
управлять!
Утешение было в том, что трофейный "Сикорский" слушался каждого
движения, как лошадка-пони. Хорошая вещь, американская, хотя, если в корень
посмотреть, то, конечно, русская - а кем, спрашивается, был сам Сикорский?
Чай, не чукчей. Да и что вообще-то такого у американцев есть своего?
Телевизор цветной им Зворыкин сделал, Бруклинский мост Олежка Керенский
построил, сын того, который на белом коне ездил. Даже однодолларовую бумажку
- тьфу! - и ту им русский нарисовал, Серьгунька Макроновский, был такой. Вот
и вся Америка. Нет, забыл, у них еще и писатель главный есть, недавно умер,
как его, про Лолиту Торрес роман неприличный сочинил, надо почитать. Да, уж
тут почитаешь, не пропустить бы дозаправку. И все, черт подери, без единого
помощника. А то вози потом его на Ломоносовский... целиком или частями, все
одно хлопотно. Уж лучше самому - и с плеч долой.
Однако даже безотказный механизм здоровья бригадира начинал от таких
нагрузок скрипеть. Миновав стороной Алешню и Старую Грешню, "Сикорский" шел
напрямую на Нижнеблагодатское. А там, в результате визуального наблюдения,
был обнаружен едущий по главной улице села старый-старый танк. Сухоплещенко
решил приземляться немедленно: без ведома генерального старосты никакие
танки по селу разъезжать не имели права. А было нынче - ах ты, Господи, как
время летит! - уже воскресенье. "Сикорский", виляя хвостом, пошел на
посадку.
Маша оцепенела, когда увидела, как на улице, уставясь пушками друг в
друга, возникли два танка, один поновей, другой погрязней, но почти
одинаковые. Однако на том, что поновей, коршуном сидел большой вертолет, и
лопасти его бешено крутились, впрочем, замедляясь. Мгновением позже что-то
щелкнуло, тросы отлетели и вертолет - будто курица с яйца, но почему-то
назад - отпрыгнул. Тихая, заледеневшая деревенская улица загромоздилась
военной техникой советского и американского производства. Сухоплещенко
открыл дверь, и буквально задохнулся чистым деревенским воздухом. Организм
бригадира все яростней требовал отдыха.
Организм железно-нетрезвого Николая Юрьевича, напротив, ничего не
требовал на ближайшие двадцать минут. Но проехать по улице стало невозможно,
прямо на него смотрел танк, а позади танка просматривалась еще и вертящаяся
чуда-юда. "Наши, что ли, пришли?" - подумал генеральный староста, отщелкнул
люк и с трудом стал вылезать.
- Ты мне только задень по наличнику! - раздался над улицей старческий
голос бабки Марфы. Не выпуская пяльцев с двуглавым орлом, она шла прямо на
Сухоплещенко, не очень удобно усевшегося в сугроб. Наличники она имела в
виду оконные, весь дом раскулаченного попа был покрыт резьбой, пережившей и
раскулачивание, и войну, и кукурузу, и, Господи прости, советскую власть. А
вот если бы лопасть "Сикорского" по наличнику проехалась - глядишь, стала бы
изба безналичной. За такое дело старухи разобрали бы вертолет на винтики, да
заодно уж и оба танка на железки. Резьбу эту, да и всю гнилую избу, как
деревенские бабы сказывали еще до своего уезда в столицу, чудотворная
водокачка Параскевы-Пятницы оберегает, да еще золотоперый подлещик из
Угрюм-лужи охранительные слова нашептывает. Впрочем, золотоперого подлещика
сношарь-батюшка увез, как и всю Угрюм-лужу. Но сами старухи-то покамест
ого-го!
Лопасти постепенно остановились. Бабка Марфа присмотрелась к бригадиру,
разглядела на его погонах двуглавых орлов - ну точь-в-точь, как сама
вышивала! - и потеплела.
- Да на тебе, милок, лица нет!
- Нет лица - первым делом винца! - встрял староста, слезая с танка.
Старуха на него окрысилась:
- Я тебе винца! Я тебе пушку твою знаешь куда?.. А ну, Маша, помоги
человека в избу завести. Винца не будет, а пивцо у Матрены поспело, да и
запас есть. Она у нас по пивам мастерица. Шевелись ты!
- Да я за рулем... - попробовал отнекнуться Сухоплещенко, но его никто
не слушал, да и не очень-то он был за рулем. Бригадир с трудом, опираясь на
Машу, перешел в резную избу, где вторая старуха уже держала наизготовку ковш
с тепловатым, но на редкость духовитым пивом.
- Английское белое! В самый смак с морозцу! - объявила Матрена, не
утерпела и почала ковш. Сухоплещенко тоже приложился. И немедля решил к
молочному заводу докупить еще и пивоваренный. Такое вот английское пиво? Его
в Англию экспортировать запросто можно, там такого не пробовали!
- Ублажила, бабушка, ублажила, - поблагодарил бригадир, умело и
привычно приспосабливаясь к любой обстановке и потому вслед за словами
отвесив почти поясной поклон. - А ведь и на другой манер, поди, сварить
сумеешь?
Старуха расцвела.
- Сосновое? - предложила она. - Есть третьедневошное, совсем еще не
закисло. Плюнь ты на свой вертолет, так его? Никто его отсель не улетит.
Проходи, проходи. Вынеси, Маша, Николая Юрьевича угости, а то он там у себя
в танке отморозит что-нибудь. Нет, туда вынеси, в нашу избу председателев не
пущаю.
- Да староста я! - попробовал вякнуть бедняга, сидя на танке и видя,
как дверь закрывается.
- Видала я тебя... Член коммуниста! - рявкнула Матрена, и дверь
окончательно захлопнулась.
Николай Юрьевич полез обратно. Охоту ему загородили, выпивки не
вынесли, но у него и свой запас кой-какой был. Не был он охотником до этих
самых старухиных пив. Он был другим охотником. Эх, уток бы сейчас пострелять
со штатива... Он свернулся калачиком и собрался заснуть до новых событий.
Однако же люк над ним снова открылся, и Маша Мохначева, добрая душа, сунула
ему в руку стакан со сметаной. Тоже неплохо... Через секунду староста уже
уснул, обнимая пожалованный поповнами гостинец. Он искренне хотел от него
отпить, но уснул. Вообще-то он иной раз по две, по три недели не ел ничего,
кроме яиц, которые ему по доброте душевной варила вкрутую все та же Маша.
А в избе Сухоплещенко, вспомнив далекое хохломское детство, вылез из
сапог и сел на табуретку. Одной старухе в нем понравились погоны, другой то,
что он пивную двухлитровку, бровью не поводя, опростал да похвалил. Маше в
нем ничего не понравилось так чтобы особенно, но ясно было, что человек
столичный: может, Пашу видал?
Матрена, отставив метлу, вытащила с ледника корчагу соснового,
третьедневошного, наилучшего.
- Брюхо-то с холоду не залубенеет? Ты, гляди, поспешай не спеша, у меня
еще три сорта есть, даже английского красного малость, - Матрена словно
помолодела на тридцать лет. - Вертолет потом только не урони... - Тут она
вдруг засомневалась. - Нет, погоди. Тебе с холодрыги сейчас плохо пойдет.
Погоди, по-нашему, по-благодатскому изопьешь...
Поповна слегка разогрела корчагу в печи, отлила в ковш, сунула в пиво
деревянную ложку с верхом чего-то подозрительно пахнущего на всю избу
горчицей - и поставила перед бригадиром. Тот, не глядя, хлебнул, но целиком
не осилил, закашлялся. Матрена, поколачивая его по спине, запричитала:
- Ну куда ж все сразу, я ж тебе полгарнца плеснула, да с горчицею,
чтобы пот прошиб, - а пот, кажется, бригадира и вправду прошиб: поповна
повела носом, - да что ж за дух такой? Сосна, понятно, горчица, а вот почему
так пахнет, будто еще и помер кто?.. Маша, ты поди, глянь, член коммуниста
дуба там еще не дал? Еще и можжевеловый дух откуда-то...
Бригадир очень хорошо знал, какой-такой можжевельник из него пошел, и
каким-таким несвежим покойником повеяло. Таким потом не прошибало его
никогда, ни в какой бане; впрочем, в баню он и не ходил никогда, предпочитал
мыться у себя, по-домашнему, бухтеевская жена коньяк хорошо подает... Дочь
его наверное, тоже научится. Но это через годок-другой, сейчас не выспела
еще. А что джином запахло да покойником - фиг с ними, маршал давно выварен,
джин в танке стоит, - ну, кокнулась одна бутылка, две бутылки...
На пороге стояла Маша, за собой она тащила белую обезьяну.
- Аблизньян-снеговик! - ахнула Марфа, мигом догадавшись, что бывает с
сельским старостой, опрокинувшим на себя стакан сметаны в силу неспособности
таковой выпить, - давай соснового остаток!
- В сени его, в сени! - возразила чистюля-Матрена. Один мужик
ледяной-пьяный, другой разопревший-подпоенный, статочное ли дело двум
поповнам, двум старым девам, такое у себя в избе терпеть? Впрочем, бригадира
Матрена сама же и упоила, - да нет, давай-ка их обоих в баньку, там тепло не
ушло еще. Пусть поспит член коммуниста, охотиться завтра будет. Только
ни-ни!
Насчет "ни-ни" совет был явно лишний: Николай Юрьевич давно уже ни к
каким подвигам насчет женского пола способен не был; отчего-то впрямую по
наследству лукипантелеичево искусство не передавалось. А бригадир... Там
видно будет. Маша вытащила старосту в баньку, зажгла лучину. С лица ни на
мать, ни на отца, ни на великого князя похож не был. Маша с трудом искала в
его мятой, не до конца отмытой от сметаны харе сходства с Пашей - не было
его, не было.
Две поповны с трудом ввели в баньку бригадира, почти отрубившегося с
непривычного питья да с деревенского воздуха. В свете лучины Маша видела,
что лица обеих старух покрывал густой румянец.
- Сполоснуть бы ему хоть морду-то, Маша, негоже нам, девушкам, с
мужиками, а ты, поди, обыкла...
Маша рассердилась.
- А я вам не девушка? Двух мужиков на одинокую бабу?
- Да уж прости, прости, Машенька, мы грех за тебя замолим, век молиться
будем! - пролопотала Марфа, видимо, хорошо понимавшая, что репутация их
девичья под большой угрозой, да уже, почитай, погибла, если только Маша не
согласится молчать как рыба, притом неговорящая. Маша оглядела бригадира.
Нет, и этот на Пашу ничуть похож не был. Ну, стошнило человека, развезло,
так с непривычки ведь, разве он у себя в городе сосновое пиво пробовал? Там
и сосен-то нет, поди...
Бабки, мелко крестясь, но не забывая и Машу перекрестить и прочих,
затворили дверь и оставили бедолагу наедине с двумя отрубившимися мужиками
почти в полной темноте. На улице, хоть и декабрь, было еще светло. Ну, что с
мужиками делать-то? Николая Юрьевича Маша бережно раздела, задвинула в
теплый угол, прикрыла мешковиной. Бригадиру только ополоснула лицо, но
раздевать побоялась: вдруг очнется, поймет неправильно... то есть правильно,
но не так, как надо.
Маша еще раз оглядела мужиков: дышат ровно. Делать ей тут явно было
больше нечего, яйца принесла, а больше ни в чем обязательств не имела. С
другой стороны, дел на сегодня у нее самой еще хватало, да еще каких важных.
Оставив дотлевать угли, Маша огородами удалилась на другой конец деревни.
Между темных изб мелькнул рыжий собачий хвост.
Сухоплещенко спал недолго, проснулся мгновенно. Он вспомнил, как поили
его тут высококачественными сортами древнерусского пива, потом вроде бы
куда-то несли. Очень быстро признал он, что оказался в бедной деревенской
баньке. В углу кто-то храпел под грудой тряпок; заглянув под них, бригадир
немедленно узнал генерального старосту Николая Юрьевича, танкообладателя,
хотя и дрых тот в чем мать родила. Баб в бане не наблюдалось, сам он, к
счастью, был полностью одет, хотя чувствовал, что пропах не тем, чем надо:
вся усталость, весь хмель и все события предыдущих дней ушли у него через
потовые железы. Бригадир накинул шинель, вышел во двор, умылся снегом,
вспомнил детство. Кажется, он был вполне готов к последней части операции -
вернуть "Сикорский" на аэродром под Троицком. Впрочем, зачем? Постоит и на
даче. Строевым шагом направился бригадир к поповнам.
Старухи открыли только после очень долгого и настоятельного стука. Не
то чтоб Сухоплещенко боялся просто так вот сесть в вертолет да и улететь, он
всего лишь не любил, чтоб хорошие вещи без должного определения пропадали. А
у старух такая вещь была, и Д.В. Сухоплещенко не собирался оставлять ее
здесь, на Брянщине, в неведомых пропадипропадах.
Все же открыли. Матрена с метлой стояла впереди, вовсе перепуганная
Марфа выглядывала из-за ее плеча. Военный человек вылез из баньки за
какие-то минуты: чего ж ему теперь-то надо?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг