ночи могли вывести из равновесия кого угодно, даже меня. Бежит она сейчас
домой, радуется наверное, что так дешево отделалась, а может ругает себя на
все корки за то, что оставила дубленку, убегая от монстра. Хм, монстр! Я -
монстр. Скажи мне кто полгода еще назад, что буду чудовищем, от одного вида
которого все разбегаются. Да ни за что бы не поверил!
А девушка все же была хорошенькой. Интересно, зачем ей одной
понадобилось идти на ночную дискотеку? Наверное с парнем хотела познакомиться,
вот бы со мной. А может и не одна была, а с подружками поссорилась и
отправилась домой в одиночку. Теперь то уже поостережется ходить по ночам,
дома будет сидеть. Благо я вовремя мимо проходил.
А ведь не будь я оборотнем, наверняка и не вышел бы, а так и остался бы
сторонним наблюдателем. Да что я говорю, спал бы сейчас спокойно, четвертый бы
сон видел. Хотя нет, не четвертый а пятый. Видать и от меня какая-никакая
польза имеется.
Взгляд мой уперся в распростертого Эдю. Он бы, пожалуй, так не сказал.
И вдруг я замер.
Глаза Эди открылись - он был жив и пытался отползти от моих ног. Рана
на шее обильно кровоточила.
Страшная догадка пронзила меня. Ведь я его укусил, значит и он стал
оборотнем, как я. Первой моей мыслью было убежать. Ноябрьский мороз сделает
свое дело - к утру здесь будет лежать смерзшийся труп. Но что если живучесть
оборотня не даст ему умереть, что если он продержится до утра. Его доставят в
больницу, вылечат и тогда... Тогда он, вооруженный могучей силой, вновь
продолжит свои ночные прогулки. Это будет безжалостный, жестокий, злой монстр.
Да, монстр! Монстр в полном смысле этого слова. И это сделал я. Я выпустил
джинна из бутылки, значит мне и загонять его обратно.
Я склонился к нему. Эдя, поняв все, злобно, но беззвучно заматерился.
Содрогаясь от омерзения и ужаса, я вгрызся клыками в его горло, затем еще раз,
но поглубже. Мне было очень не по себе, но иного выхода не существовало.
Жизнь ушла из его тела, которое медленно остывало. От горячей крови шел
пар. Ее резкий противный запах задумчиво щекотал мне ноздри. Меня чуть не
вырвало, и я отошел в сторону, чтобы умыться снегом. Нагибаясь, я почувствовал
резкую боль в животе и, схватившись за него рукой, испачкался чем-то липким.
Кровь... Моя кровь. Раны казались глубокими, но боль уже затихла. "Ни нож его
не брал, ни пули," - вспомнил я слова старой сказки. Что за черт, я уже давно
должен был подохнуть. От трех таких ран вполне загнулся бы не только я, но и
довольно приличный шкаф. Тем не менее я чуть не забыл про них и, только
потревожив, обнаружил, что они пока на месте.
"Заживет как на собаке," - усмехнулся я про себя. По крайней мере ко
мне эти слова относились. Я шагнул раз, шагнул другой. Боль все же
чувствовалась.
Путь мой лежал к общаге. Какой бы насыщенной на приключения ни
случилась эта ночь, но и ей наступал конец. Где-то вдали прогрохотал первый
трамвай. Теперь я уже не жалел Эдю. К своей наглости он бы приобрел
практическую неуязвимость. И ничто уже тогда не смогло бы остановить его.
Всесильный оборотень мог стать грозой города, как полуфантастический
Джек-потрошитель. А ведь эти слова вполне подходят и для меня. Сила, ловкость,
быстрота, неуязвимость - вот перечень далеко не всех преимуществ, которыми я
теперь обладал.
Бог мой, тогда я еще свято верил в то, что оборотни не уязвимы.
Глава седьмая.
Новое дело.
В кабинете майора Колбина было спокойно и тихо. На стенах и аккуратно
побеленном потолке ярко отпечатались солнечные прямоугольники. Жужжал
вентилятор, разгоняя духоту, навеянную жаркими батареями и солнцем, лучи
которого щедро раскинулись на полкабинета. Сам кабинет был довольно небольшим,
но зато Колбин сидел здесь один, тогда как в большинстве других комнат
располагались по два, три и даже по четыре сотрудника. Светло-зеленые стены с
долей изумрудного оттенка успокаивающе действовали на глаза. Мебели было
немного: стол, кресло, два стула, шкаф и холодильник. Его упросили поставить
женщины, работающие в соседней комнате. Колбин особенно и не спорил, а летом и
сам не редко пользовался его услугами, жалея что в наличии всегда только одно
из двух: или холодильник, или пиво в свободной продаже.
Кабинет свой Колбин ценил. В нем всегда можно было расслабиться, когда
нужно, и, собравшись с мыслями, сосредоточиться на чем-нибудь одном, наиболее
важном в данный момент, не отвлекаясь на посторонние разговоры.
Вот и теперь Колбин сидел, подперев рукой подбородок, и задумчиво
смотрел на раскрытую папку, где лежала отпечатанная на машинке сводка о
происшествиях за ночь. Красным карандашом была жирно обведена строчка,
повествующая о том, что в ночь с 18 на 19 ноября около трех двадцати в центре
города на улице Большевистской было совершено убийство Полынцева Эдуарда
Сергеевича 1972 года рождения. Именно это происшествие и предстояло
расследовать майору Колбину, а так же его подчиненным - лейтенанту Соколову и
Бахареву.
На оперативке майор кратко охарактеризовал дело и подвинул к
лейтенантам папку, в котором находился отчет об осмотре места происшествия.
Многого узнать не удалось, хотя тело обнаружили уже в пять утра. Это сделал
дворник Микин, вышедший на расчистку своего участка. Он то и вызвал
оперативную группу.
Эксперты, обследовавшие место преступления, установили по отпечаткам
следов, что ночью там побывало по крайней мере пять человек, из них одна
женщина (узкий фигурный след женских сапожек нельзя было спутать ни с чем).
Четкие отпечатки известного трилистника определяли еще одного участника.
Известен был и след финской "Нокии", но она оказалась на ногах убитого.
Остальные два следа не идентифицировались с более-менее известными видами
обуви, кроме того их изрядно затоптал Микин своими валенками. Недалеко от
убитого валялась брошенная женская почти новая дубленка. Это все, что было
известно в данный момент о самом преступлении.
- Ну, Саша, - обратился Колбин к Соколову, - что намерен делать в
первую очередь?
- Я вижу два варианта, товарищ майор, - ответил тот. - первый - это
друзья Полынцева, возможно они были с ним в ту ночь. Второй - дубленка.
- Верно, - согласился Колбин. - Вот ты и займись, нет, не дубленкой, а
друзьями погибшего. А с дубленкой у нас будет работать Леня.
- Да что я буду с ней делать, товарищ майор, - заныл Бахарев, - в бюро
находок понесу что ли?
- В бюро не надо. А лучше дай объявление в газету: нашлась такая-то
дубленка, обращаться по такому адресу и так далее...
- Да вы знаете сколько сейчас объявление в газету стоит? - недовольно
возразил Бахарев.
- Знаю, знаю, но если хозяйка найдется, то обязательно возместит.
Можете приступать.
- А если вдруг не найдется... - раздалось уже за дверью от неугомонного
Бахарева, еще не подозревавшего, какую гору он взвалил себе на плечи.
Колбин вздохнул - отношения с подчиненными не ладились. Он вспомнил
свое прежнее место работы. Там был, как это любили писать в газетах, дружный и
сплоченный коллектив. Тогда он чувствовал себя нужным, необходимым. В общем,
неотъемлемой частью в работе всего отдела, будь то хоть составление длиннющих
отчетов, беготня по адресам или опрос множества людей, имевших хоть малейшее
отношение к расследуемому делу.
Так все четко и гладко катилось до повышения, пока его не назначили на
должность начальника отдела, вот этого самого отдела. А здесь... Колбин не
знал, что именно послужило причиной отчуждения - то ли отдельный кабинет, то
ли разница в возрасте. Но вся жизнь подчиненных проходила мимо него, оставаясь
в предоставляемых ему сообщениях, отчетах и докладах. Соколов и Бахарев были
отличными ребятами, и Колбин даже жалел, что нельзя скинуть десяток-другой
лет, чтобы быть наравне с ними.
Он еще раз вздохнул, откинулся поглубже в кресло, пододвинул к себе
стопку папок и принялся их листать. Это были повисшие дела, дела, которые уже
месяцами не сдвигались с мертвой точки. Отчеты и свидетельства, показания и
снова отчеты. Одно и то же. День за днем...
... Соколов потоптался у серого от пыли коврика и решительно позвонил,
а затем уставился на желтую обивку двери, затейливо украшенную темными узкими
полосками, которые пересекались в строгом геометрическом узоре. На желтом фоне
такая композиция, надо сказать, смотрелась.
- Кто? - раздалось за дверью.
- Милиция, - громко ответил Соколов.
Щелкнул замок, дверь отворилась вовнутрь, на пороге показалась
невысокая женщина в синем потрепанном халате с когда-то белыми цветами. Лицо
ее выражало настороженность, и Соколов, чтобы успокоить хозяйку, неловко
улыбнулся.
- Проходите, - женщина повернулась к нему спиной и скрылась в квартире.
Соколов перешагнул порог, наскоро скинул зимний плащ и сапоги и
поспешил за женщиной. Пройдя темный коридор, он оказался в просторной комнате,
успев отметить, что попал в трехкомнатную квартиру с довольно приличной
кухней.
Это была гостиная. Все указывало на то, что комната имела именно такое
предназначение. Под ногами у Соколова оказался изумительно мягкий ковер.
Посредине комнаты стоял овальный невысокий столик, на котором лежала стопка
"Работницы", из под которой торчал одинокий "Крокодил". Стену напротив
Соколова занимала уже не новая "Европа-А", и он вдруг отчетливо вспомнил
сколько ночей не спал отец, отмечаясь в бесконечных очередях, чтобы такая же
стенка появилась и в их квартире. По центру стенки стоял цветной "Славутич". В
боковых отделениях виднелись книги, небогатый набор хрусталя и парочка
невзрачных сувениров. Широкое окно располагалось справа от Соколова. Слева
пристроилось черное пианино с фарфоровой статуэткой стоящего на шаре
сине-белого слона, внешний вид которого говорил, что спать на таком сооружении
весьма неудобно.
- Садитесь, - женщина протянула руку по направлению к дивану и села в
кресло. Соколов не замедлил воспользоваться этим предложением. Диван, однако,
оказался мягким, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того
тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из другого отдела. Но,
быстро отбросив ненужные измышления, Соколов собрался внутренне и задал
вопрос:
- Извините, как вас по имени-отчеству?
- Мария Никифоровна, - ответила она, глядя на него в упор.
- Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем
сыне.
- Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.
Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы,
которая отвозила тело в морг, где оно было опознано Марией Никифоровной
Полынцевой. Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые
слезы, а в твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился
к длительным излияниям...
... Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что этот незнакомый
лейтенант не поймет всю горечь утраты, когда ее единственного
восемнадцатилетнего сына лишил жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая
семья была разрушена чьей-то безжалостной рукой. Она не знала откуда у сына на
шее появились такие рваные раны и ничего не могла сказать по этому поводу тем
людям, которые настойчиво расспрашивали ее и только и делали, что
допытывались, кто именно и за что расправился с Эдиком. Их интересовал теперь
только убийца, а ее сын, жизнь которого так ужасно прервалась, был им уже
безразличен.
Она все эти дни замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем
ждали ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе
техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все
складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались ей
теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья.
Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как
чувствовало...
... - И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу
Соколов, - нам придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях.
Все, что вы знаете.
- Что друзья, - удрученно сказала она. - разве он мне их представлял.
Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.
- Так-таки никого? - переспросил Соколов.
- Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на
окно. - Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.
- И квартиру знаете? - обрадовался Соколов.
- А как же, двадцать восьмая, - объяснила она. - Мой то года на два
постарше был.
Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку,
подаренную Леней на день рождения, полученные сведения и снова взглянул на
притихшую женщину.
- А девушки у него не было? - спросил он, вспомнив про отпечатки
женских сапожек.
- Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же
поправила. - Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.
Соколов записал и это. из коридора раздался щелчок захлопнувшегося
замка.
- Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.
- Да я, пожалуй, пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.
В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у
него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и
извлек из портфеля "Комсомолку", "Труд" и "Московские новости".
- Чего дверь открыта? - недовольно проворчал он, покосившись на
Соколова. - Воры залезут, а милицию разве дозовешься.
- Здесь милиция, - произнес Соколов.
Мужчина уставился на него.
- Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.
Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на
прощание: "Всего доброго".
Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз,
на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это
из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась жизнь
еще одного человека, словно он сам был виноват в этом. Соколов отлично
понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны, а число их будет
увеличиваться с каждым месяцем такой жизни. Пришло время, когда самые
добропорядочные граждане готовы были, выведенные из себя, кидать камни в
огромные витрины пустых магазинов или "комков", куда ходят лишь как в музей,
поглазеть на шикарные перспективы крайне отдаленного будущего и на продавцов -
крепких молодых парней, которые презрительно рассматривают серых "совков" и
чувствуют себя в этот момент хозяевами новой, рыночной экономики. Но как и в
прошлый раз Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет, не
из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник, который
вечером может ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком радовался своей
находчивости и безнаказанности.
Впрочем здесь имелся иной случай, чем в прошлый раз. Тогда произошло
убийство с целью грабежа, после которого осталась вдова с маленьким ребенком.
Сейчас был явно не грабеж - даже дубленка, за которую без проблем можно
отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож,
валявшийся рядом с убитым. На нем осталась кровь второй группы, тогда как у
Полынцева оказалась первая.
Спускаясь, Соколов похлопал по спрятанной во внутренний карман пиджака
записной книжке. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где
еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.
Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех,
Соколов отогревался в своем кабинете и наскоро выписывал две повестки:
Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно
сопел Бахарев:
- Дал я это объявление в газету, и знаешь во сколько мне это
обошлось?..
- Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела.
Конечно Ленька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, то он
буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его до
конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать на
встречу казалось невозможным...
... Повестки были выписаны на четырнадцать ноль-ноль, поэтому до обеда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг