и смыться отсюда в свою пустую квартиру.
- Слышь, Наркота, - хрипло произнёс Пашка и Коля вздрогнул. - Слышь, Колька,
- и Коля повернул голову к Пашке. - На, забери, чтоб только мои глаза их не
видели.
Он неловко сунул свою четвёрку Коле в руки и сразу же отошёл, а потом уселся
в кресло, уставившись в чисто вымытый пол.
- Вот видишь, - сказал Коле Димка. Гордо сказал, словно это он вернул
палочки.
Коля молча хлопнул Димку по плечу. Не обидно, а ободрительно, словно
подтверждая Димкину правоту. Слов не находилось. Размер слов, позволявших
оценить грандиозность свершившегося, просто не умещался в квадратных метрах
Ленкиной квартиры.
- Я же говорил, - заулыбался Димка. - Пашку стоит с собой взять. И меня
стоит.
- Мал ещё, - хмуро сказал Веня. Он тоже не мог поверить возвращению палочек.
- Возьмём, - твёрдо сказал Коля. - Парикмахерша сказала не отказываться от
людей, на которых укажет Капля. Если Капля оказалась у Димки, значит он для
чего-то нам нужен. Пригодится, значит. И будет нас ровно пятеро, как концов у
звёздочки.
Спорить никто не стал. Только Пашка ухмыльнулся, но как-то незло.
- Вечер уже, - тихонько заметила Лена. - скоро мама придёт. А я уборку ещё не
закончила.
- Уже уходим, - распорядился за всех Коля и первым направился к двери. Народ
потянулся за ним.
- В общем, если что, - донёсся ему в спину Пашкин голос, - зови. И не
обязательно, когда ночь. Даже если по жизни что надо. Я не откажусь, я сделаю.
Неправильный какой-то голос был у Пашки. Или Коля слушал его неправильно. На
глазах вырастал мираж. Только какой: про исправившегося Пашку или про Пашку
хитроумного, коварно втирающегося в доверие.
Но ведь Димка поверил. И он, Коля, может. Надо просто попробовать,
попытаться, даже через "не могу". Цепляя пальцем собачку дверного замка, Коля
качнул головой так, что булькнуло в ухе. Мираж распался на кусочки и растаял.
Коля поверит. Он уже почти что взрослый. Значит, может сделать то, что не
хочется. Сделать не вопреки чему-то и не по приказанию кого-то, а по своей
доброй воле. А интересно, "сила воли" и "добрая воля" - одно и то же или
совершенно разные вещи?
Глава 38,
которая получилась для Вени самой страшной
Опасность поджидала Веню за углом. Там, где пролегали кроваво-багровые
полосы, оставленные предзакатным солнцем. Опасность встретила Веню
зловеще-ласковой улыбкой. Опасность сверкала колючими огоньками, притаившимися в
нечеловеческих глазах. А повернуть назад не мог Веня, уже не мог.
Нет, это существо теперь нельзя было назвать даже вампиром. Веня, по крайней
мере, не стал бы этого делать. Голова страшилища распухла. Лицо приобрело
красноватый оттенок то ли от проступившей крови, то ли от лучей багрового
светила, неуклонно снижающегося над горизонтом. Из рукавов пиджака торчали
скрюченные пятипалые конечности, увенчанные матово-розовыми когтями. Ножки
семенили и пританцовывали. Видимо, от радости, что Веня почтил их своим
присутствием. А может они предвкушали, как славно им будет плясать танец смерти
над растерзанным Вениным телом.
Наступал багровый час, не отмеченный на подавляющем большинстве циферблатов.
Потусторонние силы сметали прохожих с улицы в тесные квартиры и тёмные подъезды.
Стёкла в домах полыхали. Все до единого. Те же, что угодили в тень, мрачно
чернели, как очки хозяина Тёмных Стёкол. Им тоже хотелось прильнуть к всеобщему
безмолвному веселью, которое дарили холодные лучи светила. И Вампир, днём
сумрачный и спокойный, сейчас раздулся от осознания своего сверхмогущества. Он
тоже вписывался в чёрно-кровавый карнавал. Деревья надевали на себя чёрную маску
горя и выстраивались вдоль улицы скорбными силуэтами на фоне красного занавеса
небес, опустившихся на приземистые колонны стен, бурых от этого ненормального
солнца. Земля пропиталась красно-коричневым. Асфальт растекался мёртвым
пламенем. Дома склонились над Веней, готовые обрушиться и превратиться в груду
хлама, на которую взберётся существо с когтистыми лапами, облизнёт выпирающие из
пасти клыки и завоет, вознося славу кровавому куполу над затихшим от страха
городом.
Нет, если бы на то была его воля, Веня благополучно отсиделся бы в своей
квартире и ни за какие сокровища мира не вышел во двор в багровый час. Но об
этом не догадывались ни отец, ни мать. Поэтому в булочную отправили именно Веню.
А ведь пойди за хлебом кто другой, и история могла закрутиться совершенно иначе.
Если бы за хлебом нужно было идти отцу. Нет, он бы просто отмахнулся: "А,
обойдёмся!" И снова спрятался бы за газету. Папе можно не ходить за хлебом и мир
от этого не рухнет.
Вот если бы мать сама пошла за хлебом. Ей вампиры не страшны. Вампир не
мамин, вампир Венин. Личный. Но мать только прикрикнет: "Почему опять не купили
хлеба?!" И засыпет в кипящую воду несколько пригоршней вермишели. Побольше
засыплет, потому что и хлеб, и вермишель из муки сделаны. И ничего страшного в
мире не случилось бы.
Но папе не пришлось вылезать из-за газеты, а маме распечатывать кулёк с
вермишелью. Потому что у них есть Веня, который не может ни отмахнуться, ни
прикрикнуть. И конец света не наступит, если Веня встанет из-за стола и сбегает
до ближайшей булочной в час, когда восьмёрка и девятка на циферблате
раздвигаются, выпуская в свои ряды чёрную закорючку с острым когтем на конце. И
часовая стрелка уже замерла напротив ужасной пришелицы, а минутная подбирается к
безмятежно спящему на вершине числу двенадцать. Но это Веню во дворе ждёт
вампир. Маму же ждёт плита и кастрюля с вскипающим супом. А папу бодрый диктор,
который улыбнётся и начнёт читать про события в стране и за рубежом. И Веня не
может не пойти за хлебом, как счастливый Вовка-октябрёнок из "Родной речи".
Разумеется, вампир никуда не делся. Он ждал. Веня проскользнул в тени домов к
ближайшей булочной, уже предвкушая быстрое возвращение домой. Но злобные силы не
собирались так быстро отпускать пленника, забредшего в их сети. Может, они
хотели оставить Веню в своих владениях навсегда. Вдруг, когда стрелки на папином
будильнике отмерят десять часов, циферблат незримых часов для Вени полностью
прогонит знакомые цифры и заполнится закорючками.
"Санитарный день". Ужас пробрал Веню. На всякий случай он изо всех сил
потянул на себя массивную скобу ручки. Дверь лязгнула и даже немного сдвинулась,
но не открылась. Надежда испарилась. Можно возвращаться домой. И тогда цепкие
мамины руки поставят Веню перед собой, а отец на время забудет про газету и
приглушит звук телевизора, чтобы новости в Таиланде, Индонезии и Литве не мешали
осознанию Вени своего проступка. И его накажут. За то, что семья осталась без
хлеба. За недогадливость. За лень дойти до следующей булочной. За накопившиеся
за неделю мелочи. Потом мать вступится за Веню, а отец ей не разрешит. И они
поссорятся. И будут кричать уже не на Веню, а друг на друга, но Вене от этого
будет нисколько не легче. А потом отец с размаху разобьёт тарелку об пол, а мать
заплачет. И в квартире поселится невидимая, но очень ощутимая тяжесть. Тяжесть,
которую Веня собственноручно притащит в квартиру вместо хлеба, если не прорвётся
к следующей булочной.
Веня решил схитрить и подойти к очередному бастиону обходными путями. Но
обернувшись назад он увидел серую пелену, покрывшую и траву, и дорогу. Она
колыхалась, и на поверхность выплёскивались багровые искорки. Парные искорки.
Крысомуммии. Они не пропустят Веню тенистым путём. Остаётся всего две дороги:
или домой, или вперёд, к одинокому киоску, прижавшемуся к деревянному бараку в
дальнем конце улицы.
Вампир стоял на самой середине проезжей части. Вот бы пронёсся скоростной
автомобиль и мощным ударом отбросил переломанное тело к стене. И Веня
благополучно добрался бы до киоска. Но все до единой машины исчезли с Вениного
пути. И Веня вышел на улицу, оставив за спиной захваченный крысомуммиями двор.
Солнце раздулось как голова вампира и теперь багровело над самой землёй.
Здесь не было тени. Всю улицу охватили багровые лучи, лишь деревья скрючились
уродливыми чёрными статуями, да темнел далёкий киоск, словно поставленный набок
громадный спичечный коробок. Толстый. На 120 спичек. Такой же, как Веня
обнаружил в отцовском ящике, наполненном всякими странными вещичками.
Улицу окутывало не только кровавое сияние, но и тишина. Веня напряг слух.
Нежный. Чуткий. Музыкальный. Обеспечивавший ему в младших классах пятёрки по
пению. "В Куединском районе плюс семь, в Большесосновском плюс шесть..." - тихо
донеслось до Вени и оборвалось. Странно донеслось, будто говорил почти что
сломанный инопланетный робот. Знакомые звуки превратились в потусторонние
голоса, разбились на эхо и погасли. Тишина победила. Тишина оглушала. В уши
словно забилась вата и её нестерпимо хотелось вытащить или хотя бы проткнуть.
Внутри ушей что-то вибрировало и ворочалось, как будто там копошилась крохотная
крысомуммия.
Надо было удирать, пока Веня сам не пропитался лучами заката. Мимолётный
взгляд на часы не порадовал. Чёрная закорючка вполне освоилась и съела девятку.
Но хуже всего оказалось то, что семёрка начала противно выгибаться, превращаясь
в узловатый палец с зарождающимся коготком. До киоска лежала пустынная дорога,
но Вене требовалась тень. А справа высился выросший как по волшебству забор,
отгородивший полуразрушенную избушку. Слева был отличный проход, но там маячил
мужик в телогрейке. Он что-то разрывал возле бортика, уводящего в подвал, и
приговаривал: "Не так-то всё и просто, господа хорошие, не так-то просто". Лицом
он напоминал известного лётчика Скаржинского, первого из поляков, пролетевшего
над Атлантикой в 1933 году.
Неправильность дрожащим маревом загородила обходную дорогу. Обычный мужик в
телогрейке матерился бы через слово, а этот вёл себя чересчур странно. Из
полуоторванного кармана торчала скрипка. И Веня не пошёл туда, потому что
скрипки не носят в карманах телогреек, а бродяги не похожи на знаменитых
лётчиков. Потому что мужик получился неправильным, таким же, как и Венин вампир,
как кровавый вечер, как закорючка на циферблате. И спасти Веню мог только хлеб.
Там, в далёком киоске, к которому ему предстояло идти через залитую багровым
светом улицу.
И тогда вампир заговорил. О! Лучше бы он молчал. Потому что молчание
подтверждало, что какие-то незримые правила ещё выполняются. Но голос обрушил
законы. Голос взвился ехидным фальцетом и водрузил мёртвый флаг победы на горе
ужаса. Вениного ужаса.
Вампир торжествовал и прикрикивал внятно и складно. Словно пел. Голова его
свешивалась над Веней, а ноги топали по острым досочкам забора. Как это у него
получалось, Веня понять не мог, но ему было не до рассуждений. Голосок вампира,
вкрадчивый, плавный и нескрываемо триумфальный давил на Веню и пригибал к земле.
"Мне нечего бояться. Мой час уже пробил. Гляди-ка мальчик Веня, куда ты
заступил." - голос закрадывался в душу, а топоток ног ритмично аккомпанировал.
Слева снова замаячил проём. Веня подобрался и решил скоростным нырком
ворваться в тень двора. Но в проёме по развалившейся хоккейной коробке
раскатывал весёлый, злобно скалящийся Буратино. Не из детского фильма, нет. И не
из книги. Свой собственный, Венин Буратино. Который точно знал, что делать с
Веней, когда тот попадёт ему в деревянные, не чувствующие боли ручки. Пока
Буратино был занят. И гоночная машина описывала следующий круг. Совершенно
бесшумно. Буратино смотрел перед собой остекленевшим глазами и не замечал Веню.
Пока не замечал. И надо поскорее шагать вперёд, пока гоночная машина не сменила
курс и не выехала на улицу наперерез Вене. Ноги едва-едва отрывались от земли.
Возможно, их сковывал медоточивый голосок.
"А-а-а, не лужи те просторы, и грязью не назвать. Ты чуешь силу страха и
поздно отступать," - огромная голова вампира внезапно очутилась у другого уха, а
ноги, обутые в блестящие бордовые туфли скакали, то по дребезжащим карнизам
подоконников, то по балконным перилам, то просто по стенам, касаясь их лишь
рёбрами подошв. Голосок тянулся непрерывно, не давая Вене ни малейшей передышки,
чтобы успокоиться и перестать бояться.
"Дорога твоя станет... скользить... как будто чья-то кровь. И с каждой новой
ночью сила страха... приходит вновь и вновь."
Голос не отдыхал ни секунды, как будто перед Веней выделывался противный
рэппер из полузабытого фильма то ли про психа на мотоцикле, то ли про группу
парней, забравшихся ночью в заколоченный дом и обнаруживших там странных существ
в людском обличье.
"А скрыться невозможно, сила страха... поймает, не щадит... Где ползал
мальчик Веня, только тело... горелое чадит... А это и не правда... не истина...
возможно, и не ложь... И видит мальчик Веня, с пути... своёго не свернёшь."
Веня видел, что сворачивать бесполезно, но он и не хотел сворачивать. А киоск
откатывался всё дальше и дальше. И расплывался в дрожащем алом воздухе. Солнце
коснулось земли и нестерпимо светило в глаза, не давая рассмотреть ускользающую
цель.
И вдруг оно стало добрым. На каких-то несколько секунд. Всего секунд на пять
или семь. Киоск заметно приблизился. Голос вампира захлебнулся, а сам он сдулся
и превратился в плоскую картинку. Как в парке аттракционов, где за десятку
прошлым летом можно было сфотографироваться с разными страшилами, наклеенными на
выпиленный из фанеры силуэт.
Веня рванул к киоску, что есть сил, подгоняемый... страхом.
И тут же солнце вновь ослепило его кровавыми лучами. "Сила страха!" - взвыли
в едином порыве десятки крысомуммий. Сотни. Тысячи. В каждом полыхающем окне за
солнечными бликами на стёклах угадывались огромные головы беспощадных
крысомуммий. А вампир уже оправился и снова стал гигантским и неопределённым. С
багровой головой, свисающей над Веней. И ногами, отбивавшими ритм, то по доскам
далёкого забора, то по ещё более далёким стенам. "Сила страха!" - взревел он,
набирая мощь. И зловещим эхом подхватил его рёв многоголовый хор крысомуммий. А
голосок словно сплетался в злой непрерывный ручеёк, укрытый от добрых людей в
колдовской чаще и пробившийся из тех запредельных просторов прямиком в Венины
уши. То в левое, то в правое. Как стереозаписи из громаднющих колонок
музыкального центра на школьных дискотеках.
"Боишься, мальчик Веня, не выбраться тебе. И в том, что ты боишься, признайся
сам себе. Другие засмеются, другие не поймут. Для них твои все страхи, смешная
только муть."
Голос крепчал, хотя он уже не мог остановить Веню. Ноги толкали мальчика
вперёд. Чёрный контур киоска рос на глазах, но... оставался всё так же далеко.
Зато голова вампира скалилась выпирающими клыками совсем близко. То слева, то
справа. Смена положения стала неразличимо частой, Вене даже казалось, что целых
два вампира несутся рядом с ним. Один по забору, другой по стенам домов, ловко
перепрыгивая промежутки.
"И хочется признаться. И знаешь, что нельзя... Естественно нельзя... Над
страхами смеяться будут вместе родители, друзья... И ты соврёшь, что храбро весь
путь свой одолел. Ни капли не боялся, напротив... отважен был и смел. Но эта
ложь рождает ещё страшнее страх. Ведь если рассекретят, потерпит Веня крах. И
Веня наш боится не только злую ночь. А ложь своею мощью уж гонит Веню прочь. И
сила, сила страха всё выше вознесёт... всё то, что мальчик Веня никак не
разберёт".
Справа тянулся бесконечный забор. Слева обнаружился очередной проём. Но там
за маленьким столиком сидел всё тот же Буратино и пил из высокого кубка что-то
бордовое. Капли струились по розоватому стеклу и падали на столешницу медленно,
тяжело, но совершенно беззвучно. Вот допьёт Буратино, повернёт голову и поймает
затравленный Венин взгляд. А как поймает, уж не отпустит. Но даже если бы проём
оказался совершенно пустым, не стал бы в него нырять Веня.
Никоим образом нельзя было допустить, чтобы Буратино появился в третий раз.
Потому что тогда он возникнет рядом с Веней и положит ему на плечо деревянную
беспощадную руку. О том, что будет дальше, Веня старался не думать. Он
проговаривал самые страшные клятвы, обязуясь больше не зыркать по сторонам. Надо
смотреть на киоск - вперёд, вперёд и ещё раз вперёд.
Киоск выплывал из багровых сумерек. Мощный. Надёжный. Его боковые стёкла
скрывались под железными пластинами, предвещая скорое закрытие, но центральная
часть поблёскивала выставленными на витрине бутылками. А окошко продавца ещё
приветливо открывало жёлтый квадратик створки. Видел Веня это окошко и тянулся к
нему всей душой. Потому что его наполняла мягкая сумеречная тень без всяких
красновато-кровавых проблесков и лучей.
Вампир не отставал, но, несмотря на весь свой испуг, Веня заметил, что он
устал. И в самом деле поскачи-ка по совершенно вертикальным стенам, да по
шаткому забору, сбитому из неровных занозистых досок. Вампир ждал, что Веня
остановится и передохнёт. И ждал Веню красноватый туман, клубящийся вокруг. Но
силы кровавого тумана таяли с каждым Вениным шагом. Туман уже не мог спрятать
киоск в своём клубящемся дыму, а вампир стал спотыкаться, прихрамывать.
И вдруг лопнула его голова, словно непомерно раздутый красный шар, к которому
шаловливый малыш поднёс острую булавку. Лопнул, как мыльный пузырь. А перед
Веней, перед самым его лицом очутилось окошко, за которым кто-то вздыхал и шумно
отхлёбывал из невидимой бутылки.
- Хлеба, - прошептал Веня, как бродяга-пустынник, добравшийся до оазиса, как
голодающий Поволжья, дождавшийся продуктового обоза, и протянул в окошко два
рубля, нагретые дрожащими руками. - Половинку батона.
Бутылка булькнула и её донышко приземлилось на что-то металлическое с тихим
звяканьем.
- Нету, - послышался недовольный женский голос. - Только кирпич. Будешь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг