По хмурому лицу Михи ходили волны недоверия, словно он не ждал тут
автобус, а так, отбывал номер. "Посидим, - говорило его лицо, - чего ж не
посидеть, если вам надо. Да только нет тут никакого автобуса. Нет, не было и
не будет. Но посидеть можно. А заскучаем, так домой пойдём."
Губы Бориса шевелились, словно он пересчитывал нечто невидимое, но весьма
многочисленное, или заучивал наизусть строчки неведомой поэмы. Он смотрел себе
под ноги. Носок правого ботинка вычерчивал по асфальту кривые. Даже если
автобус и не придёт, никто не мог сказать, что время Борис потратил даром.
Лицо Валерки не выражало ничего, кроме отрешённой усталости. Взор впился в
точку где-то посередине пустынной мостовой, словно Валерка приготовился
просидеть на этом месте не одну тысячу лет и даже превратиться в бронзовую
статую, если потребуется.
Павлику вспомнилось, что раньше ему безумно нравилось кувыркаться вокруг
таких вот труб, на одной из которых они теперь сидели. Потом он перевёл взгляд
на небо. Перевёл с испугом, боясь обнаружить на окраинах безбрежной глади
крадущееся коварным партизаном облачко. Но небеса не подвели. Ничем не
омрачённая синева наливалась по краям темнотой. И только одна сторона ещё
светлела. Где-то за крышами буйствовал закат. Зажглись первые звёзды.
- Как там дальше-то стихотворение? - разорвал тишину вопрос Бориса. -
Записать бы надо на всякий пожарный.
Павлик повторил две последние строчки, в которых ведьма всё-таки
обнаружилась. Борис вытащил свою записную книжку, достал из под специальной
петли тоненькую ручку, блеснувшую золотом зажима, и переписал окончание вслед
за ранее занесёнными строчками. Почерк у него был - загляденье: сплошные
печатные буковки.
Улочку снова окутало молчание. Только поздние прохожие редкими смутными
тенями мелькали мимо. Павлику было хорошо сидеть здесь и никуда не спешить. Он
верил, что автобус придёт точно по расписанию, а пока ещё рано - закат не
догорел. Значит, можно спокойно сидеть, для верности ухватившись руками за
тёплую трубу, и беспечно болтать ногами.
Из тёмного двора раздалось далёкое урчание двигателя и на дорогу упало
яркое пятно света. Поперёк световой полосы бесшумно скользнула абсолютно
чёрная кошка с блестящими зелёными глазами. Как только она скрылась в кустах,
из двора вынырнул автобус, и Павлик чуть не захлопал в ладоши.
Автобус оказался обыкновенным "Икарусом", только не жёлтым, а
бледно-зелёным. Или Павлику это просто почудилось в сумерках. Окна салона
лучились электрическим светом, но по неведомым причинам запотели до такой
степени, что через них Павлик не сумел разглядеть ровным счётом ничего. Кабина
водителя, напротив, темнела.
Автобус плавно остановился перед ребятами. Мягко зашипел воздух и двери
сложились плоской гармошкой. Четвёрка друзей вскочила с насиженных мест.
- Ч-чёрт, - ругнулся Валерка, - деньги-то я дома оставил. Чем за проезд
платить?
Павлик хотел сказать, что в сумеречном автобусе нет кондукторов, но не
успел.
- Не боись, - махнул рукой Миха, - пятёрик-то я уж точняк разыщу.
- Но нас четверо, - осторожно заметил Борис. Видимо, у него с финансами
тоже было негусто.
- У меня проездной, - солидно сказал Миха.
- Там проездные не действуют, - успел вставить Павлик.
- А это мы ещё па-асмотрим, - отрубил Миха и первым двинулся к автобусу.
* * *
В салоне автобуса было тепло. Миха откинулся на коричневую спинку сиденья
и уставился в окно. Стекло затуманивали бесчисленные капельки. Миха протёр
среди них смотровое окошко сначала скомканным платком, а потом рукой, после
чего вытер сырые пальцы об джинсы. Но капельки так и остались на своих местах,
не позволив ничего разглядеть. За окном темнела неизвестность.
Рядом беспечно посапывал Павлик. В затылок дышали Борис и Валерка. Миха
оглядел салон ещё раз, сжав в потном кулаке металлическую пятёрку и
приготовившись отстаивать свой проездной. Кондуктора в салоне не обнаружилось.
Салон пустовал. Только на ближней парочке кресел, развёрнутых против движения,
развалился непонятный мужичок. Худой. На удивление низенький. Одетый в тёмные
заштопанные брюки с сальными пятнами и пиджак, бывший когда-то малиновым. Его
малюсенькие колючие глаза изучали потолок.
Миха подобрал вытянутые ноги под кресло, а то как соскочит этот коротышка,
да обступает немытыми сапожищами новёхонькие "Пумовские" кроссовки. Автобус
ехал без остановки. "Едет, едет, - с раздражением подумал Миха, - куда-то ещё
приедет?" Водитель не делал никаких объявлений, словно и не было его в кабине.
А мужичок доверия не вызывал.
"Когда не знаешь, лучше спросить," - смутным воспоминанием прозвучал голос
Валерки. "Ладно, - решился Миха, - чего там. Спрошу." В конце концов он
чувствовал себя здесь самым старшим. А старший должен знать, куда они едут. А
пока Миха знал только то, что они всё дальше и дальше уезжают от дома.
- Извините, пожалуйста... - начал Миха, решив быть культурным.
- А чего ж, извиняю, - добродушно улыбнулся мужичок. Но из-за улыбающихся
губ показались острые зубки, а злые глаза так и впились в Миху, словно
примеряясь, куда ему можно вонзить толстую вязальную спицу.
- Этот автобус едет до ведьминого леса? - Миха перешёл к делу, отбросив
все ненужные предисловия.
- А ты угадай, - заупрямился мужичишка и осклабился.
У Михи от злости аж кулаки зачесались. Он погладил пальцами левой руки
костяшки правой и искоса посмотрел на мужичка, проверяя впечатления. Несмотря
на свой малый вес и рост, мужичишка ничуть не испугался.
- А ты стукни, стукни! - веселился он.
Миха едва сдержался. Всё-таки перед ним дядька, а не первоклассник
какой-то. А мужичок вскочил и принялся весело отплясывать на креслах. То на
левом поскачет, то на правое перепрыгнет.
- Ну, - разочарованно прогудел мужичишка, словно уверился, что ничего Миха
в этой жизни не знает и не умеет.
И Миха вдарил. Кулак пробил обивку так глубоко, что Миха сквозь треснувший
кожезаменитель почувствовал дырчатую пластину, на которую клеится губчатая
масса.
- Э! - махнул мужичок обеими руками, признавая полную Михину
непригодность. - Мазила! Гляди, да над тобой же все смеются!
Миха гневно обернулся.
Его друзья сотрясались от смеха, вызванного Михиной неуклюжестью.
Борис смеялся негромко, как взрослые. Его смех напоминал и не смех вовсе а
покашливание. Смех Валерки походил на визг молодого поросёнка, выбравшегося из
тёмного и душного свинарника под открытое небо и возвещавшего миру своё
явление. Павлик смеялся звонко, заливисто. И этот смех показался Михе самым
обидным. Он сузил глаза и вдарил повторно. Только на этот раз его костяшки
ощутили не железную пластину, а дрогнувший подбородок.
* * *
Павлик мигал глазами часто-часто, словно собирался зареветь, но
сдерживался из последних сил.
- Ты чего? - недоумённо произнёс Борис, стараясь отодвинуться, насколько
это позволял узкий промежуток между креслами.
- А неча ржать было, - грубо сказал Миха и развернулся, чтобы третьим
ударом сокрушить гнусного мужичонку. Но вредный субъект куда-то запропастился.
Ни следов на сиденье, ни волоска. И даже обивка кресла снова была
целым-целёхонька.
- Кто ржал-то? - робко спросил Валерка. Смеха у него не было ни в одном
глазу. Павлик продолжал мигать.
- Да вы все! - прикрикнул Миха и отвернулся к окну.
- Во ни фига себе, - негромко сказал Борис, словно разговаривал сам с
собой. - Сидел человек тихо-мирно, спал, кажись, а потом р-р-раз - и в физию
заехал.
Миха не ответил, он прильнул к стеклу, силясь разглядеть сквозь миллионы
капель хоть что-нибудь определённое.
Павлик прекратил мигать и сгорбился. Миха не смотрел на него. Павлик не
смотрел на Миху. Под ногами покачивалась чёрная, испещренная кругляшками
резина пола, запылившаяся у швов. Миха перестал быть другом, теперь его
следовало бояться. Подбородок побаливал, но Павлик боялся потрогать его и
проверить, всё ли там цело. Ему нестерпимо хотелось пересесть от Михи, хотя бы
через проход, на одиночное сиденье. Но Павлик боялся встать и пересесть. Ему
казалось, только поднимись, как протянется Михина рука и безжалостно рванёт
его обратно. Потерял Павлик свободу. Теперь он мог лишь украдкой поглядывать
туда, где ему так хотелось очутиться.
На пятый взгляд желанное место оказалось занятым. Там устроилась особа
того возраста, когда невероятно затрудняешься в определениях: то ли ещё
тётенька, то ли уже старушка. Она представляла водянистое, полупрозрачное
существо, наполненное тускло-жёлтым сиянием. Её волосы то ли были уложены в
странную причёску, то ли их закрывал бугристый платок. Лицо, испещренное то ли
волнами, то ли морщинами, кривилось от жалости к Павлику. Павлик чувствовал
эту жалость и тянулся всей душой к этому, единственному неравнодушному
существу, которое могло его пожалеть.
- Болит? - хрипловато-булькающим голосом спросила она.
Павлик, удостоверившись, что Миха продолжает смотреть в окно, кивнул.
- У Бори болит, у Валерки болит и у Михи болит, - проникновенно запела то
ли тётенька, то ли старушка, - а у Павлика не болит.
"Пусть у них болит, - мстительно подумал Павлик, - раз никто не
заступился, а у Михи пусть сильно болит. Так ему и надо!"
Боль в подбородке мигом прошла.
- Уже лучше? - мягко спросила Павликова соседка.
Павлик кивнул и несмело улыбнулся.
- Улыбаешься, значит - порядок, - отметила таинственная особа и улыбнулась
Павлику навстречу. Но улыбка получилась какой-то ненастоящей, потому что всё
лицо продолжало лучиться жалостью. И Павлик понял, что его внезапная
собеседница беспокоится о нём, волнуется, куда он едет и доедет ли до
ведьминого леса.
- А надо ли тебе туда? - пронзительно спросила она, наполняясь
состраданием к нелёгкой доле Павлика.
- Надо! - решительно кивнул Павлик. - Пусть Валерка и не заступился. Но я
всё равно хочу, чтобы он вырос!
- Молодец! - восхитилась то ли тётенька, то ли старушка мужеством и
самоотверженностью Павлика. - Но ведь вот что я тебе скажу... В ведьмин лес
отправляются только с теми, кому доверяешь. Ты доверяешь им?
Взгляд метнулся на заднее сиденье, прихватив по пути и Миху, замершего у
окна. Павлик промолчал. Задай ему такой вопрос полчаса назад, Павлик даже на
секунду не задержался бы с утвердительным ответом. Но сейчас... Взять Бориса.
Умный-умный, а ничего Михе не сказал. Да и Валерка... Ведь для него же
стараешься! А уж Миха и подавно. Чуть не свернул Павлику подбородок, а теперь
сидит, как будто ничего и не происходило.
- Ну так как? - раздался шёпот у самого уха Павлика.
- Нет, - прошептал Павлик в ответ.
- А один... один справишься?
- Справлюсь, - пообещал Павлик.
- Тогда иди, - влажный шёпот окутал Павлика, словно волны вечернего моря.
Только теперь Павлик заметил, что автобус остановился, а двери его
открыты. Стараясь не делать лишнего шума, мальчик прокрался к выходу. Никто
его не окликнул вслед. И, приготовившись к подвигам и приключениям, Павлик
одним прыжком соскочил со ступенек в темноту.
* * *
Высоко-высоко над головой шумели верхушки сосен. Павлик оглянулся назад,
надеясь услышать подсказку или хотя бы напутствие. Но не было за спиной
никакого автобуса. Только тёмные деревья переплелись непроходимой чащобой.
Обратный путь оказался отрезан. Вперёд уводила узенькая тропинка, усыпанная
засохшей хвоей.
Ничего не оставалось, как пойти по ней. И Павлик пошёл.
Прогулка по ночному лесу доставляет мало удовольствия. Особенно, если этот
лес зимний. Павлик не заметил, как началась зима. Резко похолодало. По
сторонам тропинки выросли небольшие сугробы. Низкие ветки запорошило. Листья
рябины скрючились и только ягоды чернели идеально ровными шариками. Тропинка
ещё держалась, но потом оборвалась и она. Сухие иголки последний раз хрустнули
под Павликовой подошвой, и мальчик остановился.
Перед ним раскинулась заснеженная полянка. За ней высился густой лес. На
фоне иссине-фиолетового неба чернели контуры ёлок, чьи верхушки медленно
колыхались. Павлик подумал, что это не ёлки покачиваются, а раскачивается весь
мир, включая и его, Павлика.
Земля вздрогнула и накренилась, швырнув Павлика в снег. Обжигаясь, он
пополз вперёд, не думая ни о чём. В Павлике жило одно-единственное желание -
перебраться через полянку. Почему-то он уверился, что в лесу за полянкой будет
теплее. Возможно, он даже отыщет там затерявшееся лето. Но пока до лета было,
как до Луны. Да и никакой Луны на странном фиолетовом небе не наблюдалось.
Заснеженная опушка растягивалась и превращалась в бескрайнее поле. Ёлки
незаметно отодвигались всё дальше и дальше. Но Павлик не сдавался, он
продолжал ползти. От снежных ожогов на глазах выступили слёзы.
Так он добрался до середины, где скрючилось одинокое деревце. Когда до
уродливого ствола с обломками ветвей оставалось совсем ничего, Павлик с ужасом
осознал, что никакое это не деревце, а затаившаяся ведьма. И не простая, а
ведьма-хранительница. Как только он догадался о страшной сути, деревце
закрутилось и принялось расти, возносясь штопором в небеса. Павлик испуганно
отвёл глаза и взглянул направо, на маленький бугорок. Ему показалось, что на
вершине его что-то блеснуло. Так и есть! Из снега высовывался непонятный
предмет, рассмотреть который мешали слезы. Не умом, а сердцем, Павлик понял,
что там прячутся те самые таинственные песочные часы.
Павлик лежал на спине и заворожено смотрел на фиолетовое беззвёздное небо.
Слева стояла громадная ведьма. Выше любого телеграфного столба, выше опоры
для линии высоковольтных передач, выше, чем телебашня. А ничего выше телебашни
Павлик представить не мог. Подол чёрного платья развевался пиратским флагом и
уносился к недостижимой полосе леса. Худые, серебристо-серые руки вонзились
острыми, тускло-чёрными когтями в снег. Лицо ведьмы, напоминавшее с такого
расстояния перевернутый айсберг с чёрной пещерой раззявленного рта, обратилось
к соснам, у которых была остановка сумеречного автобуса. Наверное, у ведьмы
были и глаза. Вот только Павлик уж очень не хотел их видеть.
Справа лежали песочные часы. Протяни руку, и они твои! Но Павлик знал: как
только пальцы выдернут долгожданную находку из снега, ведьма-хранительница
взглянет вниз и начнёт своими страшными руками разыскивать Павлика у себя под
ногами.
Павлик почувствовал тепло и начал проваливаться в дрёму. "Вот я и увидел
ведьму, - пронеслась мысль, - но почему-то не расту, а замёрзаю".
Глаза слипались. Павлику было грустно оттого, что он ничего не мог
сделать. Но казалось немыслимым противостоять ведьме, высившейся над ним
мрачной башней. "Никто не справится с такой громадой, - подумал Павлик, - даже
папа".
Эта мысль успокоила Павлика. Сон обволакивал его. "Засыпай", - разрешила
ему то ли тётенька, то ли старушка. Лицо её пропиталось безмерной жалостью, а
по складкам щёк текли горючие слёзы безысходности. "Засыпай, - убаюкивала она,
- и увидишь, что тебе сразу станет легче".
"Сейчас я засну, - медленно складывались слова, - засну навсегда. А
Валерка навсегда останется маленьким".
Павлик не мог сказать, что с ним произошло. Но в следующий миг пальцы его
правой руки уже сжимали деревянный корпус, в котором находились две стеклянные
капельки. Песок тоненькой струйкой сыпался из верхней в нижнюю.
Земля содрогнулась ещё раз. Ведьма стремительно начала сгибаться. Её руки
вознеслись и рухнули обратно. Когти чуть не пропороли правую ногу Павлика.
"Заберите меня! - мысленно взмолился Павлик, потому что бесполезно бросать
жалобы ведьме. - "Заберите меня отсюда! Ну хоть кто-нибудь!"
Из пустоты показалась рука. Ненамного. Всего по локоть. Михина. Павлик
опознал её по рукаву клетчатой фланелевой рубахи. Но теперь она вовсе не
казалась безжалостной. Наоборот, это была самая лучшая рука в мире. Павлик без
раздумий протянул свободную руку навстречу. Пальцы коснулись друг друга,
сцепились - рывок.
Снова стало тепло и светло. Вокруг рядами тянулись сиденья сумеречного
автобуса, который ехал и ехал. И не собирался останавливаться. В руках Павлика
две стеклянные капли в деревянном корпусе переливались отблесками
электрического света.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг