Тропе, почтенные старцы! Так наказан Мту Оклулу, полусотник войска Сияющей
Нгандвани, превысивший свои полномочия при сборе десятины риса в селениях
Грири и Кимполо, что привело к бунту и к гибели пятерых храбрых воинов
нгандва, а также одиннадцати благородных людей дгаа, в том числе уважаемых
старост, ныне висящих тут. Да будет легок твой путь по Темной Тропе,
отважный индуна.
Глашатай прижал пятерню к солнечному сплетению, слегка поклонился в
сторону повешенных и продолжил несколько громче:
- Вновь и опять напоминает вам, уважаемые дгаам-вамби, изицве Ситту
Тиинка, Правая Рука Подпирающего Высь: вы не рабы, но союзники Сияющей
Нгандвани! Никто из воинов нгандва не вправе обижать вас, пугать ваших
женщин, грабить ваши хижины и забирать риса больше, нежели приказал
справедливый изицве. Буде же случится такое - несите обиды свои к Высокому
Порогу; каждая жалоба будет рассмотрена, и виновные разделят судьбу
отважного Мту Оклулу. Но, - голос вещателя посуровел, - именем Тха-Онгуа,
сотворившего людей нгандва и людей дгаа, заклинаю: претерпев обиду, будьте
сдержанны и, воздержавшись от быстрых решений, избегайте самоуправства,
ибо самочинный суд равнозначен бунту, а всякого мятежника постигнет участь
уважаемых Мбамбанго и О-Ктити!
Глашатай скользнул взглядом по лицам старейшин, восседающих на резных
табуретах, установленных против виселицы.
- Великий изицве скорбит, но закон есть закон, и била закона в его
неуклонности. Останки почтенных мвамби будут отправлены для погребения в
родные поселки. Вас же, уважаемые друзья и союзники, великий изицве
приглашает на вечернее пиршество в знак мира и взаимопонимания между
отважными людьми нгандва и благородными горцами дгаа!
Низкий поклон завершил речь.
Поднявшись с табуретов, старейшины направились к мьюнд'донгу, где, судя по
нежному дымку, вьющемуся над крышей, все уже было готово для краткого
отдыха. Они шли медленно и степенно, не переговариваясь и даже не
переглядываясь. Понимая друг друга без слов, мвамби молчали о том, что
Большой Чужак справедлив. И хоть мало радости гордым людям гор оказаться
под властью пришельцев, но, не сумев сопротивляться, следует признать:
беда могла оказаться горшей...
Смысл увиденного понятен.
Равнинный воитель не просто назвал побежденных друзьями, но и подтвердил
слова делом. Его широколицые воины помогли отстроить ими же сожженное
Дга-хойемаро, а сами, как подобает, обустроились в шалашах за пределами
поселка. Они почтительны с женщинами дгаа и уважительны со стариками, а
детишкам нет-нет, да и перепадает от них ломтик-другой равнинного
лакомства анго. Они не входят в хижины дгаа, не посягают на имущество, а
десятинная дань, установленная Большим Чужаком, вполне терпима. Что же
касается бедных Мбамбанго и О-Ктити, да улыбнется им Тха-Онгуа, то им,
говоря откровенно, просто не повезло: в их селениях были убиты
воины-пришельцы. Разве не бунтовали жители Мампуку, разве не выгнали отряд
чужаков из Гамаплу? Бунтовали. И выгоняли. Но там не пролилась кровь
равнинных, и старосты М'Аппиа и Самури отделались лишением бус власти. К
тому же, наказав мвамби. Большой Чужак не стал карать их сородичей ни
резней, ни пожаром. А ведь великий Дъям-бъ'я г'ге Нхузи, герой,
объединивший горных дгаа, убивал в непокорных поселках каждого пятого, и
еще не все старики, помнящие это, ушли на Темную Тропу. Хотя, конечно,
Дъямбъ'я г'ге Нхузи не был чужаком...
Никогда вольные люди дгаа не назовут другом незваного пришельца, никогда
не забудут кровь и огонь вторжения. Но хорошо уже и то, что он справедлив
и держит слово.
Может быть, он даже вскоре уйдет, как обещал... Большой Чужак смотрел
вслед гостям из окна своей хижины, чуть отодвинув тростниковый занавес. И
улыбался. Великий изицве Ситту Тиинка умел слушать безмолвие. Он понимал
мысли старейшин дгаа так, словно сам был одним из них.
Седовласые горцы правы: разумеется, он уйдет. Эти ущелья не нужны ему, во
всяком случае - пока. Опустившись на огромную, прекрасно выделанную шкуру
пятнистого мвиньи, Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука
Подпирающего Высь, откинулся на подушку, заложил руки за голову и
потянулся всем телом. Ласковый мех, нежный. Да, звери здесь хороши, не то
что на равнине. Большие, свирепые, в роскошных шубах. Таких красавцев
следует приручать понемножку, не озлобляя. Баловать. И кормить. В особых
случаях - даже провинившимися полусотниками. Которых вообще-то следует
беречь. Впрочем, бедняга Мту Оклулу - как раз особый случай. Его отличил и
возвысил прежний Начальник Границы. Так что он, хоть и провинился меньше
прочих, вполне своевременно вытянул смертный жребий, избавив от казни
шестерых индун, отмеченных и возвышенных Ситту Тиинкой.
Видимо, такова была воля Тха-Онгуа.
- Великий? - послышалось из-за входного полога.
- Говори, - позволил изицве, не меняя позы.
- Прибыл Ккугу Юмо.
- Пусть войдет.
Доверенный сотник вполз в хижину на четвереньках, как велит устав, и
замер, склонив голову почти до земли.
- Сядь.
Ккугу Юмо медленно и почтительно выпрямил спину.
- Если великому изицве...
- Ты грязен, - оборвал сотника Засуха-на-Сердце. - Почему?
Потрескавшиеся губы Ккугу Юмо дрогнули.
В нарушение всех приличий он предстал перед Правой Рукой Подпирающего
Высь, не омывшись как следует после долгого и трудного пути; велел лишь,
соскочив с оола, окатить себя водой. Слишком важны новости, доставленные
им из столицы, и, сообщив их без малейшего промедления, он готов
подвергнуться каре за неучтивость.
Сотник молчал, ибо отвечать было нечего. Но великий изицве и не нуждался в
ответе. Не глядя пошарив за спиной, он швырнул индуне лоскут тонкой
светло-синей ткани:
- Утри лицо. Ты воин Сияющей Нгандвани, а не ночной вырру.
Тонкие брови Ккугу Юмо приподнялись. Вытирать дорожную грязь и пыль
головной повязкой изицве? Он не мог решиться на такое, и Ситту Тиинке
пришлось нахмуриться:
- Утрись!
Бережно приложив к лицу благородную ткань, сотник исполнил приказ.
- Теперь говори.
Глаза Ккугу Юмо застыли, как лед, и попрозрачнели, как ветер. Текст,
составленный мудрым Кпифру, Главным речеговорителем Подпирающего Высь, был
затвержен наизусть, и посланцу позволили уйти не раньше, чем, трижды
выслушав, убедились: хитро увязанные бусины слов не будут ни утеряны, ни
перепутаны в дороге.
- Устрашителю границы, усмирителю ущелий, восседающему справа от великого
владыки, Повелителя Нгандвани, этот самый Повелитель, тот, кто ныне,
впредь и вечно будет властвовать на Тверди, в чем не может быть сомнений,
потому что так велели лучезарный Тха-Онгуа и Большой Отец Могучих,
обитающий над Высью, шлет свое благоволенье...
Какое-то время изицве бесстрастно внимал. Сдержанный и скупой на речи, он
не любил прелюбословия. Сотник, конечно, ни в чем не виноват, но, окажись
тут сам речеговоритель Кпифру, Засуха-на-Сердце, безусловно, приказал бы
его высечь: болтун, украсивший себя крестом Могучих и сменивший честное
имя Ктту на нелепую кличку Реджинальд, подавал дурной пример молодежи.
Здесь, в горах, Ситту Тиинка не посмотрел бы и на то, что поганец Кпифру -
любимчик Могучих.
- ...пусть, услышав это слово, - нараспев продолжал Ккугу Юмо, мерно
раскачиваясь взад-вперед, - устрашающий границу соберет отважных импи,
самых лучших и надежных, а собрав, пускай ведет их к нам в столицу, ибо
очень нужно войско нам в столице...
Изицве вздрогнул.
- Что? - переспросил он. - Повтори кратко! Глаза индуны оттаяли, налились
испугом. Сломать гладкий текст, красиво уложенный самим речеговорителем
Кпифру? Доверить своему косноязычию послание Подпирающего Высь? Сумеет ли
он передать его истинный смысл, не исказив сути?
Но командир смотрел на него строго и требовательно, а командира сотник
боялся, да и уважал более всех, обитающих на Тверди, включая и
Подпирающего Высь, и даже Могучих, Пришедших из Выси, поскольку не
Подпирающий и не Пришедшие, а именно изицве Ситту Тиинка отличил Ккугу
Юмо, выделил его из прочих импи и дал несколько важных и сложных заданий,
убедившись же в отваге, верности и сметке избранника, сделал его не
десятником и даже не полусотником, а сотником первой сотни.
Всего лишь шаг отсюда до Правой Руки Начальника Границы, и пусть изойдет
холодным потом Ккугу Юмо, если хоть на миг умедлит исполнить ясный приказ
благодетеля!
- В Большой Хижине довольны великим, - заговорил сотник, вдумываясь в
каждое слово и удивляясь их связному звучанию, на его вкус, получалось не
хуже, а даже лучше, нежели у речеговорителя, и, похоже, изицве
придерживался того же мнения. - Сам Подпирающий Высь хлопал в ладоши,
узнав, что горцы дгаа смирились и стали друзьями людей нгандва. И вторично
хлопал в ладоши Подпирающий Высь, узнав, что люди дгаа, живущие в
Межземье, отныне платят дань Сияющей Нгандвани. Теперь Подпирающий Высь
хочет, чтобы великий покинул усмиренные горы и вернулся в столицу, ибо на
южных окраинах беспокойно. Там бродят шайки смутьянов, не чтящих ни
Сияющую Нгандвани, ни даже Могучих. Подпирающий Высь уверен: его Правая
Рука легко уничтожит бунтовщиков. Вот что слышал Ккугу Юмо в Большой
Хижине!
- Это все?
- Это все, что сказал Подпирающий Высь. Но Ккугу Юмо, исполняя желание
великого, подружился со служителями Высокого Порога. Ккугу Юмо угощал их
холодным пивом. И слушал.
- Дальше...
- Многие напуганы. Говорят, что на юге, за Ууррой, бродит М'буула
М'Матади, который раньше звался Канги Вайакой и был Левой Рукой
Подпирающего Высь. Говорят, что Тха-Онгуа вывел его из позорной ямы, и
голос Творца повелел ему изгнать с Тверди Могучих. Говорят, что он убил
нескольких Могучих, а одного из них водит на поводке. И еще...
- Ну, ну, - поощрил изицве, - продолжай.
- Кое-кто говорит так: уже близок день, когда М'буула М'Матади перейдет
Уурру и убьет Подпирающего Высь вместе со всеми советниками, потому что
они служат не Творцу, а Могучим, которым нет места на Тверди. - Сотник
помолчал. - О великом изицве у Высокого Порога не говорят вовсе.
- Теперь все? - подождав некоторое время, спросил Ситту Тиинка.
Бледные, в потеках грязи, скулы индуны напряглись.
- Ккугу Юмо не имел приказа великого, - тихо сказал он. - Но Ккугу Юмо
подумал, что так будет правильно. Он вымазал лицо грязью, ходил по улицам
и угощал пивом живущих в пыли. Почти все простолюдины хвалят Могучих за
щедрость и боятся их. О М'буула М'Матади говорят мало, но никто не говорит
плохо. Бесед о великом изицве Ккугу Юмо услышать не довелось. Но
Подпирающего Высь, - сотник опустил голову и понизил голос до шепота, -
чернокостные не любят.
- Вот как? - переспросил Ситту Тиинка. - Почему же?
Щеки Ккугу Юмо порозовели. Он понимал, что наговорил уже на три
показательных казни. Но командир, похоже, не станет казнить его
немедленно, как велит закон. А ведь каждый Высокий, промедливший с казнью
низшего, оскорбившего Подпирающего Высь, становится соучастником
преступления...
В этот миг индуна как никогда обожал своего командира, в котором, слава
Тха-Онгуа, не ошибся!
- Болтают разное, - сказал он куда бодрее прежнего. - Но не любит никто.
Что взять с негодяев?
- И они не боятся произносить такое? - Глаза Ситту Тиинки блеснули.
- Нет. У них ведь лица в грязи. Как узнать таких при встрече?
Засуха-на-Сердце помолчал.
- Теперь я понимаю, - задумчиво произнес он, - почему мой верный сотник
явился к своему изицве таким грязным.
Индуна протестующе вскинулся:
- Ккугу Юмо мылся! Каждый раз, придя с улицы, он тщательно мыл лицо и
руки! Но дорога была долгой, самоходная повозка дышала сажей, а оол
поднимал тучу пыли...
И осекся.
Великий изицве хохотал.
Мало кому доводилось видеть хотя бы улыбку на бесстрастном лице
Засухи-на-Сердце. Даже когда он был всего лишь не по годам серьезным юнцом
Ситту из Кшаари. Но сейчас он словно отсмеивался за все прошедшие годы, а
может быть, и впрок - звонко, весело. И Ккугу Юмо вдруг хихикнул, сперва
тоненько, неуверенно, затем громче и наконец тоже захохотал в голос,
закатывая глаза, хлопая себя по коленям и не умея остановиться.
А потом Ситту Тиинка сказал:
- Все, - и лицо его сделалось спокойным. Ккугу Юмо замер, больно прикусив
язык.
- Иди, - продолжал изицве. - Впрочем, стой. Сегодня многие будут
расспрашивать тебя...
- Ккугу Юмо никому ничего не скажет!
- Нет, - мягко возразил Засуха-на-Сердце. - Ккугу Юмо скажет, что в
Большой Хижине нами довольны. И хотят, чтобы мы оставались здесь. Крепили
дружбу с мирными горцами. Усмиряли немирных. Помогали мохнорылым
переселяться. Ты меня понял?
Сотник кивнул, онемев от восторга. О! Несравненный изицве предложил ему,
недостойному индуне, разделить с собой уже не три, а пять мучительных
казней, положенных за искажение воли Подпирающего Высь. Такое доверие!
- Хорошо, - завершил Начальник Границы. - А теперь отдыхай. Нынче вечером
на пиру ты сядешь не с сотниками. Твое место рядом со мной. - И после
короткой паузы добавил: - Только не забудь умыть лицо.
Когда полог закрылся, выпустив из хижины шатающегося от счастья индуну,
Засуха-на-Сердце еще раз позволил себе улыбнуться. Он был доволен. Когда
настанет время назначать Правую Руку, ему не придется долго искать. От
добра добра не ищут...
Значит, о великом изицве в столице не говорят? Это очень хорошо.
Но о великом изицве вспомнил Подпирающий Высь. А это хуже.
Да полно! О чем, кроме пищи хальфах, может помнить толстый увалень,
сидящий на резном табурете в Большой Хижине? О Ситту Тиинке вспомнили
Могучие. Им нужны воины. Испытанные, обстрелянные и обученные воины
Начальника Границы. А как насчет иолда в зубы? Он им наверняка не нужен.
Но получат они именно иолд.
В зубы.
Это его войско! Он давно мечтал о нем. И, приняв командование над буйными,
разрозненными отрядами не признававших порядка порубежников, воплотил свою
мечту. Они боялись и ненавидели Канги Вайаку, прежнего Начальника Границы,
управлявшего воинами с помощью бича и огня, словно стадом взбесившихся
оолов. А Ситту Тиинка, бывая подчас куда суровее взбалмошного, но
отходчивого Канги Вайаки, всегда видел в людях людей. И пусть Могучие
сколько угодно называют воинов сипаями, а его - сардаром, для своих
храбрых импи он есть и будет великим изицве по прозвищу Мутутлу Вакуанта,
Отдающий Последний Приказ. Конечно, говорящие так подлежат порке, ибо
право последнего приказа имеют лишь Тха-Онгуа - в Выси и Подпирающий Высь
- на Тверди, но плети палачей в таких случаях почему-то оказываются
странно нежны и почти не причиняют боли.
Сердце билось чуть быстрее, чем должно, и Ситту Тиинка нахмурился. Он не
любил позволять себе слабость. Слабость - изнанка страстей. А страсти -
враги разума. Утративший невозмутимость уже наполовину побежден.
Трижды глубоко вздохнув. Начальник Границы извлек из-под циновки кисет,
расшитый мелким речным жемчугом, развязал тесемки, вытряхнул на пятнистую
шкуру пригоршню костяных пластинок, испещренных прихотливым узором, не
глядя перемешал и принялся выкладывать одна вплотную к другой. Семь рядов
по семь костяшек в каждом. И в трех рядах пластинки, от первой до
последней, сцепили края узоров.
Остальные - лишние - прочь, обратно в кисет. Четыре ряда по пять костяшек.
Одну, наугад, - долой. Теперь линии сомкнулись в двух рядах. Три ряда по
три костяшки, отбросив одну наугад. Один ряд слил узоры в короткую
цепочку. Сколько ни раскладывай, в итоге всегда остаются три пластинки.
Древняя мудрость, полный смысл которой давно утрачен обитателями Тверди.
Жрецы нгандва, как и дга-анги горцев, уверяют, что тайны вещих костей
открыты им. Но почему-то слишком часто их толкования совпадают с
устремлениями кормильцев.
Вот, например, рисунок, напоминающий ворота. Если сказать ххуту он
означает "сиденье". А если хху-ту - "власть".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг