Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
  - Акела... - до корней волос залившись пунцовым жаром, прошептал
штабс-капитан Доженко.

  * * *

  На рубеже. 16 сентября 2383 года.

  - Винницкий! Я всегда знал, что ты гей, - печально сказал рав Ишайя и, не
целясь, въехал Пете по детородным причиндалам твердым, словно из гранита
тесанным коленом. - Но иногда, человек, мне кажется, что ты гой, и тогда
мне хочется тебя удавить...
  Суровый рав презирал скулеж. Следовало сдержанно обидеться.
  - Это я гой? Это вы, ребе, гой! - сдержанно обиделся Петя пять мучительных
минут спустя. - Просто стыдно слушать такие слова из вашего рта. Вот вам
крест, посмотрите, какое у меня к нему отношение, и делайте со мной что
хотите!
  Он выдернул из-под воротника тускленькое латунное распятие, швырнул его в
пыль и пал на колени.
  - Вот я.
  - Нет, - невыразимо скорбно ответил бульдозер с пейсами, быча лобастую
голову. - Это потом. Сейчас ты нужен целый.
  Петя просиял.
  Трусом он не был, но попасть под рава боялись и многие похрабрее.
  - Для вас я сделаю все. Вам нужна луна с неба? Дайте мне две тысячи
кредов, и вечером она будет у вас в гараже без всякого гонорара!
  Рав Ишайя сверился с золотым брегетом, вернул его в карман, аккуратно
выпустил цепочку и поправил широкополую шелковую шляпу.
  - Винницкий! Нагой и голодный явился ты ко мне, взывая об убежище, и, будь
я штатским, я бы выгнал тебя пинками. Но я - служитель Б-жий, а у тебя
есть отец, который не виноват, что давным-давно, в черную для народа
избранного ночь, не успел кончить на стенку.
  - А я просил? - посмел заикнуться Петя, но, к счастью, не был услышан.
  - Я поручился за тебя перед достойными, Б-гобоязненными людьми, и ты обрел
пищу и ночлег, - продолжал рав. - Но ныне люди приходят ко мне и
спрашивают: где наши креды, которые лежали в полированной тумбочке под
визором? Люди говорят: рав, их не мог взять Б-г, и их наверняка не мог
взять тот приличный молодой человек, которого вы представили как сына
всеми уважаемого мосье Винницкого. Люди беспокоятся: не значит ли это, что
опять будут погромы, и не пора ли заблаговременно вылетать на
Манну-Небесную?.. Если ты решил распугать мне последний миньян
(Минимальная религиозная община (ивр.).), то имей мужество сказать это
сейчас, прямо в глаза.
  Петя потупил очи.
  - Милый рав, я же не Лурье, чтобы никогда не ошибаться. Но я больше не
буду. - Он подумал. - И потом, рав, я же не украл. - Голос его исполнился
негодования. - Я одолжил. - Он опять подумал. - Я все верну. Верите?
  - Верю, - твердо сказал рав Ишайя. - Ибо ты летишь сегодня. А твой гонорар
я раздам людям, чтобы они больше не боялись погрома. Омин.
  - Да будет так, - грустно согласился Петя. Рав снова поправил шляпу.
  - Идем, пора забирать твои документы. Антрацитовые усы Винницкого
изогнулись вопросительными знаками.
  - У меня ж их есть, - сообщил он, вытряхивая из рукава колоду разноцветных
статс-визиток. - Видите, милый рав? У меня их есть столько, что могу даже
недорого уступить, если очень хотите.
  Солнечный луч спрыгнул на серебряный бок угрюмого грифона, покровителя
Ерваальской Автаркии, не задерживаясь, промчался по радужной гриве
данбангийского единорога-поддерживателя, судорожно откинувшего на
компартменте раздвоенные копыта, и, пару секунд поерзав, прилип к
густо-оранжевому, обрамленному бархатисто-пурпурным одеянием додекаэдру
гербового щита Демократической Этнократии Хайбай.
  Рав Ишайя наугад выдернул одну из визиток.
  - Липа, - заключил он, принюхавшись.
  - Да. - Петя приосанился. - Но какая!
  - Паленая. - Вернув визитку, рав вытер руки и выбросил платок.
  - Ну вот вы опять делаете мне невыносимо больно. - Сплюнув на пластик,
Петя принялся что-то тщательно обтирать, пытаясь вернуть угасшему грифону
первоначальный блеск. - А зачем, ребе? За что? За то, что вы для меня, как
отец? - Он ударил себя в грудь и взрыднул. - Вы ругаете мой ерваальский
паспорт, а, между прочим, я делал его сам. Я по нему три раза обувал лохов
из ломбарда, и позавчера мне давали за него червонец.
  Рав Ишайя замер, вслушиваясь во что-то потустороннее.
  - Винницкий! - сказал он наконец, неторопливо засучивая рукава. - Помнишь,
я говорил тебе, что ты когда-нибудь допрыгаешься? Так вот, ты уже
допрыгался...
  Лицо его внятно потемнело.
  - Хорошо! - покладисто отозвался Петя, поежившись. - Лучше вы, чем меня
возьмут на границе. Потому что тогда вы меня найдете и опять скажете, что
я вас кинул...
  Некоторое время рав Ишайя размышлял, ожесточенно накручивая на палец левый
пейсик. Потом кивнул и оставил рукава в покое.
  - Песах, дитя мое, - теперь дивный волжский бас его звучал проникновенно.
- Ты забыл, с кем имеешь дело. Я же не шмуклер (Мелкий жулик (идиш).)
какой-нибудь. И не поп - толоконный лоб. Я за-ко-но-у-чи-тель. И если я
говорю, что у тебя будет документ, то это будет документ, а не анализ
мочи. Больше того. Ты станешь иметь гражданство.
  Петя по-тараканьи зашевелил усищами. Про такое, чтобы наставник унижался
до говорить неправду, он никогда не слышал, не говоря уже про то, чтобы
видеть сам. Если милый рав сказал, значит, это так и есть. Потому что рав
Ишайя может почти все. А знает вообще все. Даже насчет того, что, не
считая плохо сработанной пластиковой листовки со стенда "Внимание,
розыск!", последним настоящим документом в жизни Пети был этот самый
анализ...
  Злые языки, правда, поговаривали, что имеется в загашнике у гражданина
Винницкого еще и справка об условно-досрочном освобождении из Винницкого
же Федерального централа. За примерное поведение и активное участие в
художественной самодеятельности. Но кто ее видел, ту справку? Да и не
пошла бы Галя, такая интеллигентная, вся в очках, русская девочка за
сомнительного типа с - подумайте, какой ужас! - судимостью.
  Вприпрыжку поспешая за широко шагающим ребе, Петю терзали смутные
сомнения. (Пиша эту строку, автора тоже (Л. В.).)
Иметь настоящий паспорт ему хотелось.
  Да и Галке поднадоело ходить в супругах Адольфа фон Гикльшрубера, он же
Котэ Михалиани, он же Айтмат Батуев, он же Арье Шпицль, наследный принц
Арбузии, вынужденный скрываться от дяди-узурпатора. По вечному зову
непостижимой разуму женской души, Галка любила Петю. Но, любя, все-таки
хотела оседлости, нормальных детей и тихой, добропорядочной жизни с
человеком, не всегда заплеванным и уважаемым хоть кем-нибудь из знакомых.
  А Петя любил Галку. И, любя, не только ни разу не кинул на серьезные
бабки, но даже готов был сделать законной госпожой Винницкой, раз уж ей
западло быть принцессой Арбузии.
  Да все как-то руки не доходили.
  ...Остановились так внезапно, что Петю занесло юзом.
  - Нам что, сюда? - подозрительно спросил он, потирая ушибленное об ребе
плечо. - Вы уверены?
  Раскуроченные, донельзя щербатые ступени винтовой лестницы вели в подвал,
к обшарпанной двери, украшенной невыводимой, темной от вековых непогод
резной надписью "Spartacus panvictoris vir est!" ("Спартак - чемпион!"
(лат.)), крайне неприличным символом и ослепительно отполированной доской,
конечно, не золотой, но такой тяжелой, что любой приемщик цветных металлов
не глядя отслюнил бы за нее кредов восемь, если не все девять...
  Доска Петю, однако, не заинтересовала. Слишком массивными болтами была
прикручена она к двери, а ночью Пети здесь уже не будет. К тому же любимая
универсальная отвертка осталась где-то в прошлой жизни, той, из которой он
сейчас мчался в курьерском темпе, успев лишь оставить Галке записку "Жди
меня, и я вернусь", составленную, в предвидении неизбежной перлюстрации
(Автор убежден, что читатель не нуждается в переводе.), на языке солнечной
Арбузии.
  Рулимый железной дланью законоучителя, Петя вплыл в сырой, круто пропахший
разнообразнейшими миазмами полумрак подвала.
  И был остановлен окриком:
  - Стой, стрелять буду!
  На подобные реплики Петя реагировал однозначно. Спустя какое-то время,
когда рав Ишайя, к счастью, успевший ухватить ведомого за штиблеты, с
натугой выдернул его из стенки, уже наполовину впитавшей в себя его
высочество Шпицля, он же Адольф фон Гикльшрубер, Петины глаза, немного
привыкшие к сумраку, узрели вереницу полосатых столбов, уходящих в
бесконечную даль, к мохнатому, скорее всего хвойному лесу, и крестьянские
дроги, неспешно держащие путь на закат.
  Никто никуда не стрелял.
  Просто рав Ишайя имел беседу со строгой, неприступно окутанной
оренбургским пуховым платком бабулькой при швабре с примкнутым трехгранным
багинетом.
  - Это со мной! - отдавалось в кулуарах.
  - А он, часом, не господин Марк-Издекостин будет, батюшка? - опасливо
понижая фальцет, интересовалась старушка, сверяясь с длинным, вволю
захватанным реестром. - А то господина Марк-Издекостина пущать никак не
ведено. Вы уж меня, старую, не подведите под монастырь.
  - Обижаете, Гита Самойловна, - снисходительно ответствовал рав. - Вэллс
его фамилия, не видите разве?
  - Ох-ти! - Божий одуванчик всплеснул лапками; швабра с грохотом обрушилась
на пол, вздыбив из трещин заспанную моль. - Приехали все же! Не забыли! -
До сих пор неразборчивые под сенью платка глазки вспыхнули лукавым
прищуром, фальцетик обернулся тенорком, рассыпая по помещению бисер милой
картавинки. - Гада, аг'хиг'ада, my dearest Gerberth! Проходите, батенька,
что ж вы на пороге-то застыли, во мгле? - Бисер сменился полновесными
бильярдными шарами. - А! Уж! Наш-то (Sapient; sat (Л. В.).). Как! Рад!
Будет!
  Коротко простучав костяшкой указательного пальца в стену, Гита Самойловна
отвесила посетителям щедрый земной поклон, завершив коий, деловито
спросила:
  - Бердышок-то возьмете, али как тогда?
  - Не впервой, прорвемся, - вспушивая пейсы, отозвался ребе.
  И оказался почти не прав.
  Сквозь то, где они попали, безоружным прорваться было непросто.
  Крохотный, неприятно многогранный казематик потрескивал по швам, готовый
вот-вот лопнуть от натуги, и в сивых клубах забористого человечьего духа
бродили, обругивая друг дружку и перепихиваясь локтями, до последнего
предела взвинченные, агрессивно-послушные тени.
  - ...А он мне и говорит: оставь надежду, - вылетело навстречу вошедшим из
глубины каземата. - А как я ее оставлю, если она у меня парализованная?..
  И стало тихо.
  На Петю не раз смотрели с ненавистью. Но так - ни разу.
  - Спокойно, граждане, спокойно! - Рав раскинул руки широким крестом. - Нам
пока что не туда.
  На смену ненависти пришла неприязнь, подслащенная намеком на возможность
симпатии.
  Буром пролагая себе дорогу, из мешанины вытолкнулся крепкий чернобровый
дед в соломенном брыле и чудовищном иконостасе орденов на расшитой
петушками косоворотке. Затмевая "Муфлона" трех степеней и прочую
дребедень, где-то на уровне объемистого живота сиял и переливался
бомборджийский "Борзой-Борз" с мечами и бантом. Петя пустил слюнку.
  - Не куда? - Рык у ветерана был уникальный, генерал-полковничий, а то даже
и старшинский. - Не к мастеру? Не к бухгалтеру? Не к паспортисту? Смотреть
в глаза, отвечать не раздумывая!
  - Лично мы по вопросу натурализации, - смиренно поведал рав.
  Месиво жалостливо вздохнуло. Возможность симпатии реализовалась.
  - Сурьезный ты мужик, смотрю, хоть и поп, - уважительно крякнул
орденоносный дедок. - Ну, давай, может, и обломится...
  - Как же, обломится! - сварливо взвизгнуло нутро каземата. - У них там что
ни день, то новые правила! А квоты все режут и режут, фукуямы проклятые!
  - Не скажите, милочка, - возразил визгу грассирующий баритон. - Вот мне
намедни свояченица рассказывала, что кузен золовки первой учительницы ее
ближайшей подруги своими ушами слышал от отчима второй гражданской жены
старейшины нашего тейпа, что его единоутробный брат, можно сказать, уже
одной ногой почти что там; представьте себе, душа моя, ей даже обещали
назначить собеседование...
  - Ей? - удивились во мраке.
  - Ну, ему, какая разница? - огрызнулся баритон.
  - Между прочим, очень даже большая! - злобно пояснили из тьмы. - Потому
как вашего брата завсегда пустять, а вот моя сеструха уж и не молодая
вроде, еще при первом Шамиле через Терек хаживала, да им разве докажешь,
что не собираешься там замуж за негру выскакивать?..
  Процесс пошел.
  Под сурдинку пререканий, плавно переходящих на личности, рав, ни на что
уже не обращая внимания, споро чертил на полу прихотливо изогнутые
каббалистические знаки.
  Одна за другой загогулины наливались синевой, а затем вспыхивали ярким
багрянцем, высвечивая неразличимый ранее тупичок. Из серой толщи
нештукатуренных стен понемногу проступала наглядная агитация.
  Всеми забытый и до крайности утомленный общим невниманием к собственной
персоне, Петя демонстративно проследовал к стендам.
  "НАШ ГЕРБ" и "НАШ ПРАПОР" не представляли собой ничего святого, особенно
на Петин взгляд, хотя в крайнем случае он готов был гордиться и этим.
Естественно, не бесплатно. От "НАШЕГО ГИМНА" неумолимое время оставило на
щелястой доске лишь бессмертные строки: "...пока что нет, но счастье так
возможно..." и краткую справку об авторах: музыка Видсяну, слова Додону.
Инициалы отсутствовали. "НАША МЯВА" оказалась почти лингвой, хоть и с
акцентом, а сквозь абсолютную темень, заполнявшую щит "НАШЕ ВСЁ", на Петю
смотрели жалобные глаза лобастого, бровастого, не по-доброму красноносого
сельского интеллигента, ненароком загремевшего в стройбат. Зато "НАШИ
ВРАГИ" выглядели вполне солидно, особенно дородная мадам в усыпанном
бриллиантами треухе...
  Меж тем рав Ишайя камлал вовсю.
  - Алеф! Шин!! Вав!!! Самех!!!! Уф... Готово... За мной.
  С трудом прервав процесс завороженного созерцания треуха, Петя одним
скачком настиг ребе, целенаправленно внедряющегося в самый центр
воспылавшей в тупике пентаграммы.
  И далее.
  В распахнутые встречь идущим объятья радушно ухающего непонятно кого,
неплотно упакованного в некое подобие савана с бранденбурами, победно
развеваемое непонятно откуда дующими ветрами.
  - Равви, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Это с тобой?
  - Со мной, - подтвердил рав, вырываясь.
  - Оба?
  Ни оглянуться, ни изумиться рав не успел.
  - Да! Я с ними! Особенно с их преосвященством! - тоненьким, обостренно
агрессивным фальцетом бальзаковского возраста прозвучало на уровне левой
Петиной подмышки. - Потому что иначе же невозможно! Я тут третью неделю
хожу как на работу!
  Петя осторожно отодвинулся.
  - Обождите. - Рукава савана взметнулись. - Вам чего?
  - Справедливости! - взвизгнула дама.
  - И только?
  - И справку!
  - Какую еще справку?
  - Что дом рухнул.
  - Зачем?
  - Для приватизации.
  - Рухнул для приватизации?
  - Нет, справку для приватизации.
  - Приватизации чего?
  - Дома!
  - Какого дома?
  - Моего. Который рухнул.
  Саван, давно уже сидящий за обшарпанным письменным столом, озадаченно
умолк. И молчал долго.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг