подразделениям самую всеобъемлющую материальную и методическую помощь, о
размерах которой лучше всего договориться в располагающей к полному
взаимному доверию обстановке банкета, и Его Величество, а также и
королевские министры, курирующие соответствующие ведомства, еще вчера были
ознакомлены нарочным со списком желательных направлений предстоящей
непринужденной беседы.
Пройдя к воротам, его благородие небрежно раздвинул копья, четко сдвинутые
зверовидными лейб-сипаями, невнятно буркнул: "Пароль", вошел во двор и
остановился, недоуменно прислушиваясь к голосам, исходящим из окон
дворцового комплекса.
Назвать это песней означало бы взять грех на душу. Визгливые выкрики
глушили друг дружку, смешиваясь в рвущий душу коктейль с гулкими ударами
бубнов, завываниями дудок, зычным треньканьем однострунных триньг и
совершенно уже выбивающимися за грань всякого понимания утробными звуками,
заставляющими обоснованно предполагать, что там, внутри, в Зале Приемов,
кто-то не абы как, а согласно заранее составленному плану целенаправленно
мучит кошку.
Изредка, в моменты наиболее обостренного веселья, в глубинах дворца
хлопали пистолетные выстрелы, и противный запах дымного пороха стлался над
двором. После каждого выстрела толпа верноподданных, отгороженных от
правительственных зданий солдатскими штыками, завистливо вздыхала.
Похлестывая стеком по голенищу, его высокоблагородие направился к парадным
дверям Великой Хижины, но войти не сумел. Из темного квадрата, смеясь и
пошатываясь, выпорхнула в мир пышноволосая гурия лет пятнадцати, с разбегу
вонзилась в подполковника, подпрыгнула, чмокнула остолбеневшего главу
планетарной Администрации в нос и рапидными прыжками помчалась по
периметру Дворцовой площади. Вслед за ней, оголтело бренча жестяными
медалями, выскочил черноусый абориген, пьяный вдрабадан, но не настолько,
чтобы не обогнуть возвышающуюся на пороге живую гору. Судя по мычанию, в
данный момент он был юным оленем, преследующим важенку по пушистым
торосам, но полы шикарной министерской накидки-курью смиряли вольный порыв
самца, и спустя три с половиной шага обширная лужа оольей мочи стала
местом его отдохновения. Через открытые двери еще сильней понеслись топот,
визг, бессвязный вой и хрюканье королевского сводного оркестра.
Обглоданная курья ножка устремилась из окна в лицо подполковнику
действительной службы, но была изловлена на лету одним из вельмож, менее
приближенных к телу и потому алчно маящихся под окнами.
- Эт-то что такое? - осведомился его высокоблагородие.
- Д-д-т-тень Независимости ликуем, - на вполне недурной лингве сообщил
куролов, преданными глазами поедая Большого Могучего. - Т-т-да. Тень
святой, долгожданной нашей Независимости...
Пьют, догадался Эжен-Виктор Харитонидис, скучнея.
А что поделаешь?
- Ну, за Родину, - сказал он.
Решительно вошел. И с первого взгляда понял, что двор Его Величества по
поводу знаменательной даты преуспел весьма: атмосфера в Зале Приемов была
до того плотной, что улетучиваться в открытые окна не собиралась вообще,
усугубляясь кряканьем, уханьем, вяканьем и страстным блеяньем многократно
обладаемых пери на фоне хитов сезона в исполнении джаз-банда под
руководством маэстро Реджинальда Кпифру...
Оргазм.
И маразм.
Глава Администрации развернулся к двери. Которой не оказалось. Яркий
квадрат надежно скрылся в резвящемся мраке. А при попытке продвижения на
ощупь под каблуком немедленно охнуло что-то мягкое.
- Злой ты, - всколыхнувшись, сообщило оно, и по характерному
пришепетыванию глава Администрации опознал голос его превосходительства
министра обороны. - Вот придет М'буула М'Матади, все ему расскажу...
Дверь, впрочем, оказалась неподалеку. Она была распахнута настежь, и возле
нее, полтора шага не добредя до двора, увлеченно справлял малую нужду Его
Величество Муй Тотьяга Первый, по воле Тха-Онгуа и решению совета
директоров Компании - Подпирающий Высь король Сияющей Нгандвани, суверен
Валькирии и полномочный представитель ее в верхней палате парламентской
Ассамблеи Галактической Федерации. Стараясь изо всех сил, владыка, тем не
менее, никак не мог завершить процесс, в силу чего по ходу дела
развлекался, то прицельно направляя журчащую струйку на косяк, то широким
веером осеняя раболепствующую у порога знать второй свежести...
- А я тебя знаю, - счастливым тоном поимевшего банан гоминида
проинформировал Подпирающий Высь, с определенным затруднением сфокусировав
взгляд на Харитонидисе. - Ты хоро-оший. Ты нас спасешь. Дай я тебя
поцелую...
Именно в этот миг у господина подполковника застучали в висках крохотные
молоточки. И уже не захотели умолкать. Ни в мягко плывущих сквозь зной
носилках, ни в прохладных коридорах миссии, ни в родном кабинете, где с
шестнадцати ноль-ноль начался прием посетителей.
Не радовало ничто. В том числе и доклады.
Особенно последний.
"Они ползли, как мошкара. Они дрались, как бешеные кошки, - говорил
молоденький сержантик губернаторской гвардии, только этим утром
вернувшийся с излучины Ррийа, где его отделение отбило у дикарей взятый
ими три недели тому рудничный поселок. - Все молодые. Стариков мало.
- Пленные?
- Пятеро.
- Что они сказали?
- Я спросил их, почему они взбунтовались против своего короля и зачем
вышли на большую дорогу. Они не захотели объяснять... Они захватили
рудничный поселок и жили там три дня. Они обесчестили всех женщин, даже
старух. Если мужья сопротивлялись - убивали. Отбирали все ценное - еду,
одежду, стеклянную тару, если у кого была. Но больше всего меня поразило
не это. Такое бывает часто. Но они убили пятерых землян. Мастера,
технолога, маркшейдера... А остальных взнуздали и катались на них, как на
пони. Это удивительно. Так раньше никогда не было - поднять руку на
землян! Я спросил одного, почему они решились. Он ответил быстро и
уверенно, что их бог, Тха-Онгуа (сержантик-эвестиец произнес "Ха-Охуа"),
захотел, чтобы Твердь и все на Тверди принадлежало им. А Могучие ("то есть
мы с вами, господин подполковник") должны или уйти, или стать их младшими
братьями. В следующей жизни. А в этой - искупить свои грехи перед
старшими. Такова воля их бога, господин подполковник. И вот еще что, -
сержантик вскинул растерянные глаза, - эти пленные были королевскими
сипаями. Все сипаи, даже командиры, перешли на сторону дикарей, как только
те появились. - Лицо его сделалось жестким. - Все пятеро ночью пытались
бежать и были убиты при попытке. Я думаю, ваше высокоблагородие, что
господин Руби прав... - Он осекся и умолк.
Не задавая больше вопросов, подполковник похвалил сержанта и отпустил его.
А оставшимся в приемной через капрала Перкинса передал приказ явиться с
утра.
Он сидел за столом в просторном кабинете, украшенном биколором Федерации и
официальным портретом Его Высокопревосходительства господина Президента.
Здесь ему было куда удобнее, чем на квартире. Часто он даже оставался
ночевать в Присутствии, благо комната отдыха давно уже была
переоборудована в полноценную спальню. Он сидел, перебирая записи, которые
делал в биоблокноте, выслушивая доклады, и ему никак не удавалось
сосредоточиться. Слегка побаливала голова, предупреждая о возможном
приступе гемикрании; следовало думать о чем-то легком, приятном, но такая
роскошь была главе Администрации недоступна.
Вспомнилось утреннее дворцовое безобразие. Затем в памяти всплыло вдруг
растерянное лицо давешнего сержантика. Затем почему-то поселенцы-1, унсы,
подлежавшие централизованному выселению с планеты; поселенцы, которых, как
выяснилось, больше нет. Все это никак не хотело увязываться воедино. Не
было смысла. Не было системы. Если же система и была, то, во всяком
случае, господин подполковник не мог отыскать ключ. И снова - сержантик.
Вернее, его последние слова: "Я думаю, господин Руби прав". Его
высокоблагородие поморщился. Начальник юридического отдела в последнее
время начинает зарываться. Агенты сообщают о его излишне частых встречах с
офицерами губернаторской гвардии, о странных сборищах штатских у него на
квартире, некоторые высказывания, доложенные Харитонидису, изрядно
попахивают крамолой и, уж во всяком случае, несовместимы с высоким
статусом государственного служащего. Заигрывание с военнослужащими,
непонятные контакты с гражданскими лицами... нет, все это, положительно,
никуда не годится. Если у господина Руби есть личное мнение по
политическим вопросам, пусть уходит в отставку, а не занимается
философией. С ним необходимо поговорить. И объяснить, что главная задача
планетарной Администрации состоит в скрупулезном исполнении приказов
Центра. Или в терпеливом ожидании, если таковых не поступает...
- Ваше высокоблагородие?
Капрал Перкинс, начальник секретариата, как всегда строгий и чопорный,
положил перед главой Администрации кассету, заполненную кристаллами. Ни
одного свободного сектора. Завтра будет нелегкий день.
- Перкинс, - он приподнял голову. - Господин Руби вернулся?
- Никак нет, ваше высокоблагородие. Должен быть завтра с утра.
- Хорошо. Пусть явится ко мне. Скажем, к полудню. Вы свободны.
Мигрень понемногу крепчала.
Разложив постель в комнате отдыха, господин подполковник, наскоро умывшись
и вычистив на ночь зубы, прилег, с головой укрылся большим, не по сезону
теплым одеялом и плотно зажмурился. Иногда сон отгоняет боль. Может быть,
так будет и теперь. Крепко тревожил предстоящий разговор с начальником
юротдела. Беседу следовало бы просчитать заранее, но уже не хотелось
думать о делах. Еще достаточно времени.
Они увидятся только в полдень...
Они увиделись гораздо раньше. Около трех пополуночи. Когда, содрав одеяло,
главу миссии рывком посадили на кровати.
Ослепленный фонарями, бьющими в не желающие разлипаться глаза,
подполковник действительной службы Эжен-Виктор Харитонидис какое-то время
тупо мотал головой, пытаясь хоть немного прийти в себя. Это было нелегко.
Липучие, изматывающие сны цепкими коготками впились в мозг, никак не желая
отпускать. Добившись относительного успеха, он увидел слева и справа от
дивана гвардейцев, напряженно выставивших перед собою узкие стволы
"карамболей", а прямо над собою - человека в сером берете.
Кристофер Руби крепко держал его за ворот сорочки.
- Просыпайтесь, подполковник, - высоким, неприятно звонким голосом сказал
начальник юридического отдела, - офицеры роты хотят говорить с вами.
Краешком глаза глава миссии заметил короткое волнообразное движение,
прокатившееся по спальне: окающие ротики "карамболей" слаженно вытянулись
в направлении дивана, а внимательные прищуры автоматчиков стали похожи на
лазерные прицелы.
Его по-прежнему боялись.
И совершенно напрасно.
За последние три недели Эжен-Виктор полностью вымотался. Не помогали ни
патентованные микстуры, ни скверно припахивающий настой лекаря-туземца,
уже почти пять лет пользовавшего его высокоблагородие и неплохо изучившего
историю болезни высокопоставленного пациента. Раньше помогала выпивка. Но
теперь сие категорически исключалось, и приходилось терпеть и ждать
влажного сезона. Он дождался. Когда дожди полились более-менее регулярно,
дело сколько-то пошло на лад, и даже давешние молоточки к вечеру
угомонились, позволив господину подполковнику ощутить себя человеком. Но
сейчас от внезапного пробуждения и резкой смены положения у него
нестерпимо сдавило затылок, горячие щупальца потянулись к вискам, ко лбу,
к переносице; свет фонарей резал глаза, подстегивая ноющую боль.
- Кристофер? - хрипло спросил он, мучительно пытаясь рассмотреть
окружающих, но видел только возбужденное лицо Руби. - Вы ко мне?
- Да, к вам! - сказал Руби. - Только не с докладом. Мне надоело писать
бессмысленные доклады. Всем нам надоело терпеть бардак, который вы тут
развели, ваше высокоблагородие! Впрочем, вы вправе подать рапорт по
инстанциям...
Харитонидис рванулся. Еще четверо офицеров, стоявших, оказывается, в
изголовье, вцепились ему в плечи. Но остановили его не эти мальчишки - он
был очень силен и тренирован, несмотря на свои без малого пятьдесят. Его
остановила тяжкая боль в затылке, полыхнувшая от резкого движения.
- Перестаньте трясти меня, Кристофер, - чуть слышно сказал он непривычно
жалобным голосом, - у меня ужасно болит голова. Мне не до философии, ..
- Извините, господин подполковник, - смущенно ответил Крис Руби, отпуская
смятый ворот и выпрямляясь, - я думал, вы будете сопротивляться...
- Сопротивляться... Вас одиннадцать человек...
- Мы просим вас дать слово офицера не препятствовать нашим действиям и не
пытаться воздействовать на солдат и гражданское население.
- Даю слово. Крис, бога ради, передайте мне вон тот стакан...
- Извольте! Господа, - сказал начальник юротдела, оборачиваясь к офицерам,
- я полагаю, нам больше не требуется никаких гарантий. Идемте!
- Как же, не требуется, - приглушенно сказали в дальнем углу, передергивая
затвор. - Еще как требуется. Вы, Кристофер, его не знаете, вы тут
недавно...
Сквозь гул в ушах голоса долетали плохо, но подполковник готов бы
поклясться, что голос господина Руби зазвучал сконфуженно.
- Господин подполковник! Весьма сожалею, но вынужден попросить вас выпить
за здоровье Его Высокопревосходительства.
Глухо звякнуло. Почти неслышно забулькало. В ноздри ударило въедливым
духом травяного самогона.
- Прошу вас.
Эжен-Виктор инстинктивно отстранился. Дразнящий, манящий запах, почти
полгода мерещившийся главе планетарной Администрации везде, куда бы ни
заносили его служебные обязанности, вдруг показался омерзительным; будь
это хотя бы "Вицли", даже трехзвездочный, еще бы куда ни шло, но мерзкую
сивуху местного разлива не только отвергал разум, но и отказывалось
принимать нутро. Впрочем, сам виноват. После введения его собственным
указом сухого закона фирменных напитков на Валькирии днем с огнем не
найдешь, тем более что транспорты по-прежнему не идут.
- Это излишне, Крис.
- Согласен. К сожалению, господа офицеры придерживаются иного мнения, ваше
высокоблагородие. Ну, за господина Президента!
Граненая кромка ткнулась в самые губы.
До сих пор никто и никогда не осмеливался диктовать подполковнику
Харитонидису, когда ему пить, а когда нет. Но колокол в затылке гудел все
надрывнее, могучие руки, способные сгрести в охапку и кучей выкинуть в
распахнутое окно обнаглевших мальчишек, предательски дрожали, а самое
главное - запах, источаемый маслянистой жидкостью, почему-то перестал быть
противен. В конце концов, один лишь глоток, потом еще один, затем - до
дна, и многие проблемы снимутся сами собой; во всяком случае, голова
болеть перестанет максимум через полчаса.
Проверено не раз.
Первый глоток его высокоблагородие сделал, явно превозмогая позывы к
блевоте, но, начиная со второго, дело пошло совсем иначе: нездорово-мутные
глаза оживленно блеснули, кожа порозовела.
- Ух-х... - выдохнул глава миссии. - Паш-шло!
Кристофер Руби отвел глаза.
- Вы удовлетворены, господа? Прекрасно. Я могу вам быть чем-то полезен,
господин подполковник?
- Зажгите свечу, Крис. Благодарю.
Многоногий топот стих за дверью. Морщась от каждого движения, Эжен-Виктор
Харитонидис поворочался, устраиваясь поудобнее. Боль быстро уходила. Она
была уже и не болью даже, а так, смутным, с каждой секундой все более
тускнеющим воспоминанием о чем-то нехорошем, происходившем то ли с ним,
главой миссии, то ли с кем-то другим, хоть и знакомым, но - по сути -
посторонним, не имеющим к нему отношения.
Стихли колокола, унялись молотобойцы, с вечера мерно стучавшие в
наковальни висков, взвизгнув напоследок, угомонилась циркулярная пила,
въедавшаяся в череп от переносицы...
Пришло другое. То, о чем он пытался и почти сумел забыть.
Хотелось еще.
Очень хотелось.
Подполковник застонал.
Если сейчас же, немедленно, не повторить, все начнется по новой; этого
нельзя допускать, нельзя ни в коем случае. Он не алкоголик. Он не хочет
пить, тем более в одиночку. Ему необходимо полечиться. Он читал когда-то,
что спиртное в малых дозах - лучшее лекарство, а ему и не нужно много;
всего лишь еще один стаканчик - и он опять человек, ну, в крайнем случае -
два стаканчика, но это же тоже не доза...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг