Устали все: процесс длился третий месяц, и каждый из участников, кроме,
может быть, кибера-протоколиста, понимал - результат предопределен.
Анатолий Иванович понимал это лучше всех.
У него было время поразмыслить.
И фрагменты мозаики, казавшиеся раньше хаотичной россыпью стекляшек,
сложились в математически точный витраж.
Нелепые, а порой и страшные события последнего года, все эти невесть
почему происходящие срывы поставок, забастовки на космоверфях, изрядно
смахивающие на саботаж, и аварии на космодромах, весьма напоминающие
диверсии, были звеньями одной цепи, крепко сваренной с прямой уголовщиной.
Кто-то безмерно богатый, сильный и очень хорошо прикрытый на самом верху
целенаправленно уничтожает структуру космофлота. Происходит, в сущности,
именно то, на что намекал в своих туманных, но зловещих колонках покойный
редактор "Вечерней Земли". Ворохаев не был близок с Борисом Федоровичем,
не знал и не хотел знать истинных причин его гибели. Но еще тогда,
помнится, он отметил, что господин Деревенко зарывается, поскольку за
этакие намеки не то что журналистов, но и серьезных людей стреляют, как
бешеных собак. А когда его мимолетный прогноз неожиданно осуществился,
планетарный завхоз испугался. И запретил себе думать на эту тему.
Не получилось.
Следующим стал Игорек. Вернее, Игорька не стало. Согласно полицейскому
рапорту, Игорь Николаевич Либертэ (Свобода (фр.).), первый зам начальника
космофлота по безопасности движения, давний, добрый приятель Анатолия
Ивановича, был скручен неизвестными в камуфле на пороге собственного дома,
засунут в аэроджип и с тех пор исчез бесследно.
А через девять дней, опять-таки у собственного дома, сорока семью пулями
из трех автоматов в упор разнесли в мелкие щепочки голову шефа
планетарного арбитража. Судья Боб Уолвинд (Вихрь (англ.).), молодой,
упрямый и очень симпатичный Анатолию Ивановичу, исхитрился за неполные два
месяца опротестовать три конверсионных проекта, восемь арестов
космофлотской недвижимости и около двух десятков толлинговых операций.
Впрочем, об этом полицейские сводки умалчивали. Зато по всем
стереоканалам, кроме Первого Независимого, обсуждались стоимость семейного
бунгало, выстроенного еще старым судьей Уолвиндом, и причины бездетности
самого Бобби.
"Эпидемия какая-то, - сказал Анатолий Иванович Сереге Валаамову, своему
заместителю по юридической части, по дороге с панихиды. - Кто следующий?"
"Уж, во всяком случае, точно не я. Кому я нужен?" - хмуро отшутился
неунывающий Сережа.
И ошибся...
- Протестую, ваша честь!
Анатолий прослушал, против чего на сей раз попытался протестовать
настырный Саня. Вряд ли уловил это и сонный судья. Однако, встрепенувшись,
он бодренько отреагировал:
- Протест отклонен.
- Но, ваша честь...
- Третье предупреждение, - невозмутимо сообщил судья. - Адвокат
Казаржевский, покиньте зал заседания.
- Но, ваша честь...
- Конвой!
Бросив виноватый взгляд на подзащитного, Саня вызывающе медленно сложил
кристаллы в кассету и направился к выходу, окруженный натужно сопящими
сержантами, страшно довольными нечаянным развлечением.
Анатолий Иванович чуть заметно кивнул ему на прощание.
Парень молодец, делает что может. К сожалению, здесь от него ничего не
зависит. Здесь ни от кого ничего не зависит.
- Продолжим. - Вошь-Тыкайло глотнул теплой минералки и поморщился. - Том
одна тысяча первый, эпизод девять, кристалл семьсот сорок три.
Приглашается свидетель Валаамов. Что, опять не явился свидетель Валаамов?
Безобразие!
Ворохаев крепко сжал пальцами колени. Спо-кой-но. Не в первый же раз.
Может быть, даже не специально. Возможно, это животное не знает...
...Вскоре после того памятного разговора весельчак Серега, уйдя с
вечеринки, не пришел домой.
Никогда.
В кабинетах Управы вполголоса судачили: кто, за что, зачем? Но Анатолий
Иванович уже знал совершенно точно: предупреждают его.
А ведь он всего лишь планетарный завхоз.
Не больше.
Но и не меньше.
Двадцать два года он ведает всем хозяйством Земли. Он знает каждую
трещинку в асфальте Большого Токио, каждый вентиль в системе бомбейской,
будь она неладна, канализации и масть каждой крысы, обитающей в подвалах
Бодаибо, куда он, кстати, так и не успел нагрянуть с проверкой. Он
пересидел пятерых планетарных голов, начиная с Валерия Грата. Бывало,
срабатывались замечательно. Случалось, и конфликтовали, как же без этого.
Интригами он никогда не интересовался, ему с головой хватало своей работы.
И того, что Лох-Ллевен из срока в срок исправно подтверждает его
полномочия. Он всегда чурался политики, но вот - политика пришла и не
побрезговала заняться им.
Потому что он не умел работать плохо, а тем более смотреть сквозь пальцы
на порчу ценного имущества. Весьма похвальные качества. Но когда в моду
входят саботаж и диверсии, носители упомянутых качеств из моды выходят.
Нередко - ногами вперед.
Впрочем, насчет этого господин Ворохаев был спокоен.
Кандидатура планетарного завхоза утверждается лично Его
Высокопревосходительством, который, между прочим, однажды сказал на
летучке: "Незаменимых у нас нет. Кроме Анатолия Ивановича".
Его не убьют. Физическая ликвидация лица из номенклатуры Лох-Ллевена
способна, пусть ненадолго, вырвать Деда из перманентной комы. Одному Богу
ведомо, чьи головы тогда полетят - и только ли головы? А Те, кому он
мешает, отнюдь не камикадзе.
Но и он не самоубийца. Он нормальный, еще далеко не старый человек,
жизнелюб и анекдотчик. У него на шее красавица жена, два сына,
замечательные бутузы, две собаки - веселый сеттер Патрокл и кавказская
сука Мераби, кошка-персианка и застарелый диабет. Все это требует заботы и
ухода. Так что он с удовольствием ушел бы из-под огня, сдав полномочия
какому-нибудь купленому-перекупленому кужку (Презрительное малороссийское
ругательство.). И, будьте уверены, не пропал бы. Ему уже предлагали
различные варианты, вплоть до полутора златых гор ежемесячно.
Одна проблема: его отставку опять-таки может принять только Дед...
И Анатолий Иванович продолжал тянуть воз.
Он честно старался не нарываться.
Пытался не обращать внимания на вопиющие случаи преступной халатности и
разгильдяйства, он и сам трижды пробовал разгильдяйничать, но ему от этого
делалось плохо, пухли ноги, подскакивал сахар, и он сутками лежал под
капельницей прямо в кабинете, под аккомпанемент бушующего давления проводя
бесконечные компофонные совещания.
Ворохаев продолжал мешать. А те, кому он, сам того не желая, путал карты,
имели в арсенале множество аргументов, в списке которых пули были далеко
не самым убедительным средством воздействия...
Часы пятикратно прокуковали.
Заседатель оторвал кудрявую голову от стола, шумно зевнул и пошептал судье
на ухо. Судья поднял руку.
Вошь-Тыкайло подчеркнуто учтиво развернулся к подиуму.
- Да, ваша честь?
- Можно выйти?
- Пожалуйста, - секунду поразмыслив, позволил унтер-аудитор.
Судья и заседатель, сплетя пальцы, заспешили к выходу.
Дверь с визгом выпустила их.
Обвинитель продолжил токование, а подсудимый думал о своем.
Сперва была история с прорабом. Неким безымянным прорабом, устранение
которого якобы организовывал он, Ворохаев, бродя по вечерним улицам и
приставая к прохожим с непристойным предложением зарубить вышеозначенного
производителя работ гуцульским топориком, причем топорик, опять же якобы,
предлагался немедленно, а гонорар в семь кредов - не раньше третьего
квартала, когда дырки в бюджете будут хоть немного залатаны.
Земля стояла на ушах от холодного Северного полюса до жаркого Южного.
Не смеялся один Анатолий Иванович.
Он знал: это только начало. И продолжение не замедлило.
Впрочем, и сплетня о соучастии планетарного завхоза в ограблении со
взломом спального района Гиза под Каиром, и стереорепортаж о совокуплении
его же с девятью несовершеннолетними микроцефалицами на развалинах часовни
четырнадцатого века, каковую часовню лично он специально в этих целях и
разрушил, всенепременно злоупотребляя служебным положением, и прочие,
совсем уж бредовые обвинения изрядно грешили непрофессионализмом.
Держась за сердце, Анатолий Иванович морщился.
Он не уважал халтурщиков.
А потом, теплым весенним вечером, у белоколонного здания Управы
приземлилась кавалькада черных "падж-аэро" с тонированными стеклами. Стадо
могучих аэромобилей загромоздило всю Думскую площадь, а крепкие парни в
маскхалатах и лыжных шапочках с узенькими прорезями для глаз, предъявив
безукоризненные, очевидно не фальшивые документы, предложили планетарному
завхозу немедленно проследовать с ними на предмет выяснения некоторых
вновь открывшихся подробностей по делу о бесследном исчезновении
гражданина Либертэ. И очень может быть, законопослушный Анатолий Иванович
подчинился бы требованию сотрудников правоохранительных органов, но...
отстегнув от локтевого сгиба капельницу и нашаривая ногами тапочки, он
бросил случайный взгляд в окно и увидел на фюзеляже одного из джипов
фосфоресцирующий оскал "Веселого Роджера". Именно такие череп и кости
описывали свидетели, видевшие, как крепкие парни в маскхалатах и лыжных
шапочках с узенькими прорезями для глаз увозили Игоря Либертэ.
Анатолий Иванович начал упираться.
Не ждавшие этого визитеры слегка замешкались.
А потом стало поздно.
Даже странно, как много их оказалось - людей, примчавшихся со всех концов
Земли на слабенький, почти не прозвучавший вскрик планетарного завхоза.
Что был им Ворохаев, и что были они Ворохаеву? Но из Нью-Йорка и Лондона,
Акапулько и Манилы, Одессы-мамы и Одессы, штат Монтана, с Гуама, с Фиджи,
с рисообильного острова Мадагаскар летели, скрежеща аэронами по стенкам
воздушных коридоров, но, странное дело, не врезаясь друг в дружку,
горбатые "парубки" и гладко зализанные "азазелло", хриплые многоместные
едюки" и до отказа набитые "воронсоу", и, завидев одинокого путника, тихо
плывущего сквозь пространство на педальном астролисапете, хмурый водила,
час тому стартовавший с Луны-Главной, наполовину приоткрыв иллюминатор
рубки, кричал ему, как брату: "К Управе? Садись!"...
И когда Анатолий Иванович, отфыркиваясь в вислые усы, содрал с головы
темный пластиковый мешок и снова, на сей раз далеко не случайно, взглянул
в окно, он понял: сотрудников правоохранительных органов надо спасать.
Маренговых от ужаса, их аккуратно вывели через городскую, недавно
отремонтированную ворохаевскими стараниями канализацию и отпустили в
районе полей орошения; а господин завхоз вернулся под капельницу.
Кампанию травли сменила процедура ареста, затянувшаяся на полтора месяца.
Анатолий Иванович жил, работал, лечился и для души давал уроки математики
детям-сиротам прямо в Управе, а под окнами жили земляне - черные и белые,
желтые и краснокожие, мулаты, метисы и самбо, предприниматели, работяги,
отставное офицерье и нищие рыночные старушки. Они жгли костры, пили водку,
называя друг друга на "ты", и дружно свистели вслед зябко шныряющим по
подворотням озабоченным типам, похожим на сотрудников правоохранительных
органов. Иные время от времени осеняли себя крестом, иные по вечерам,
бормоча, раскачивались взад-вперед, а кто-то с самого рассвета будил город
истошными призывами к молитве, но за все полтора месяца, за все сорок пять
дней без одного в палаточном лагере не случилось ни единой ссоры, и
скелетоподобный остов джипа, некогда украшенного "Веселым Роджером",
обтянутый брезентом, был превращен в импровизированный штаб...
Так это было на Земле.
И вот в этом-то пестром, сроднившемся, понимавшем друг друга с полуслова
скопище, поднимая тост по поводу сороковин попытки ареста, некто,
впоследствии так и не опознанный, спросил: а не пора ли кое-кому выйти из
комы и наконец хоть что-то прогарантировать?
День спустя этот вопрос повторяла вся планета.
Еще через день далеко в горах Шотландии, в громадной, отделанной шелковыми
оборками и фестонами постели застонал и зашевелился, явно собираясь
вот-вот открыть глаза, Лох-Ллевенский Дед.
И тогда, вусмерть перепуганные никак не желающей идти на спад стихией
электоральной самодеятельности, уже второй месяц живущие на бесполезно
протекающем в желудки девятизвездном "Вицлипуцли" и антрацитовых
ерваальских сигаретах, сотрудники Администрации, проконсультировавшись с
планетарным головой Земли господином Буделяном-Быдляну и получив от него
официальную просьбу об интервенции, проверенным приемом завершили
процедуру задержания завхоза Ворохаева.
В Управу вошли танки.
Они секунду повисели над полом, а потом лязгающе осели, кроша и круша
наборный мраморный пол, и с их траков, кисло дымясь, стекали на
измочаленный каррарский камень бесформенные остатки сорокалетних девочек
из канцелярии, думавших, что они сумеют, взявшись за руки, не пропустить в
здание имеющую письменное распоряжение бронетехнику. Плохо выбритый,
смертельно усталый майор с черными кругами вокруг воспаленных глаз,
выкарабкавшись из башни, оглядел гусеницы, выматерился, сверился с планом
помещений и зашагал к нужному кабинету. "Простите меня, Анатолий Иванович,
- сказал он, ковыряя паркет носком шнурованного полусапога. - Я сам
землянин, я все понимаю. Но я военный человек, я давал присягу. У меня
приказ. Пройдемте..."
В тот миг господин Ворохаев люто позавидовал всем свободным людям.
Вплоть до Алексея Костусева, вот уже год Лисьим хвостом мечущегося с
континента на континент в тщетном тщании, перехитрив судьбу, уйти живым от
машины, которой нипочем даже номенклатура Лох-Ллевена.
И завидовал до сих пор.
- Послушайте, подсудимый. - Вошь-Тыкайло отстранил комп и потер идеально
выбритое отсутствие подбородка. - Не для протокола. Посмотрите на себя. Вы
человек известный, солидный. И жилплощадь у вас дай бог каждому, - в
голосе его мелькнула укоризна. - А посмотрите на меня. Пожилой человек,
мама старенькая, ногами болеет, на одну пенсию ну никак не прожить.
Квартирка махонькая, двухкомнатная, потолок валится, - плаксиво сказал он.
- Войдите в положение! Жалко вам, что ли? Ну признались бы уже, и дело с
концом. А? Что для вас семь-восемь лет в колонии, при вашем-то умении
работать с кадрами? А я вам твердо обещаю общий режим. Честное слово! Ну
давайте, давайте же!
- В чем признаваться? - мрачно спросил Анатолий Иванович.
Вошь-Тыкайло радостно засуетился.
- А вот, вот, - приговаривал он, лихорадочно манипулируя с клавиатурой. -
Нет, это насчет прораба, это проехали... и это, и это... о!.. да вот хотя
бы! - Унтер-аудитор торжествующе сверкнул бинокулярами. - Доски!
Марискульской березы! Две! В скобках прописью две! Штуки! Выписывали?!
- Выписывал, - не стал отрицать Ворохаев. Вошь-Тыкайло хищно подобрался.
- Используя служебное положение?
- Безусловно, - подтвердил Ворохаев.
- Без документального оформления?
- Без.
На лице Вошь-Тыкайлы расцвел куст сирени.
- Протоколист, запишите дословно, - благоухая, сказал он киберу и вновь со
скрипом развернулся к подсудимому. - Попрошу поподробнее.
Анатолий Иванович пожал плечами.
- Восемнадцатого... нет, пожалуй, девятнадцатого апреля минувшего года в
Управу поступила компограмма с заказом на поставку означенных досок,
каковые и были поставлены. Факт получения досок заказчиком подтверждается
нотариально заверенной копией устной благодарности от девятого мая
минувшего же года.
- То есть вы им - доски, - все более и более возбуждался прокурор, - а они
вам, извиняюсь, устную благодарность?
- Именно так.
Вошь-Тыкайло, светясь, умыл ладонь о ладонь.
- Любопытно-с, и кто же вами, батенька, облагодетельствован таким вот
образом-с? За народные-то денежки?
- Лох-Ллевен, - чистосердечно признался Анатолий Иванович.
Вошь-Тыкайло скис.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг